Пора убивать, стр. 70
– Значит, в таком случае мы ограничимся шестью первыми.
– Да, сэр.
– Я выслушаю ваши показания. Каждому даю по пять минут. Решение по заявлению защиты будет принято мной в течение двух недель. Вопросы?
Глава 23
Запрет на общение с репортерами был очень не по душе Джейку. Газетчики не отставали от него ни на шаг, когда он пересекал Вашингтон-стрит, и только у самого порога своего офиса он смог отделаться от них, отвечая на все вопросы стандартным «без комментариев». Неустрашимый репортер из «Ньюсуик» проскользнул-таки в приемную и выпросил у Джейка разрешение сделать снимок. Ему нужно было запечатлеть Джейка строгим и подтянутым, на фоне толстых книг в солидных кожаных переплетах. Джейку не оставалось ничего другого, как проверить узел галстука и провести фотографа в комнату для заседаний, где он и застыл перед книжными стеллажами в достойной позе. Поблагодарив хозяина, репортер ушел.
– Можно мне занять несколько минут вашего времени? – вежливо осведомилась Этель у своего босса, поднимавшегося по лестнице.
– Конечно.
– Может быть, вы сядете? Нам нужно поговорить. Все-таки она хочет уволиться, подумал Джейк, усаживаясь в кресло у большого окна.
– О чем вы хотите говорить?
– О деньгах.
– Вы самая высокооплачиваемая секретарша в городе, Этель. Я повысил вам жалованье всего три месяца назад.
– Но не о своих. Выслушайте меня. Денег, лежащих на вашем счете в банке, не хватит на оплату текущих расходов за этот месяц. Июнь заканчивается, а нам нужно заплатить в общей сложности одну тысячу семьсот долларов.
Прикрыв глаза, Джейк наморщил лоб.
– Посмотрите на эти счета. – Она помахала ворохом бумажек. – На целых четыре тысячи. Чем мне по ним платить?
– А сколько в банке?
– В пятницу было тысяча девятьсот долларов. За сегодняшнее утро никаких поступлений.
– Никаких?
– Ни цента.
– А как же дело Лайфорда? Мой гонорар составил три тысячи.
Этель покачала головой:
– Мистер Брайгенс, его дело еще не закрыто. Мистер Лайфорд пока не подписал документ о передаче имущества. Вы должны получить деньги только после продажи его дома. Разговор об этом был три недели назад, помните?
– Не помню. А Бак Бритт? Это еще тысяча.
– Банк вернул его чек ввиду отсутствия на счете мистера Бритта денег. Чек лежит на вашем столе уже две недели. Она остановилась, чтобы сделать глубокий вдох.
– Вы прекратили прием клиентов, мистер Брайгенс. Вы не отвечаете на телефонные звонки и...
– Не читайте мне лекций, Этель!
– И вы отстаете во всех своих делах на целый месяц!
– Хватит!
– Все это началось с дела Хейли. Вы только о нем и думаете. Вы им просто одержимы. Так мы долго не протянем.
– Мы! Сколько раз я опаздывал с выплатой жалованья, Этель? Много я вам еще должен? А?
– Есть кое-что.
– Но не больше, чем обычно, ведь так?
– Да, а что вы скажете в следующем месяце? До суда еще четыре недели.
– Замолчите, Этель. Просто замолчите. Если вам так уж трудно, можете уволиться. Если вы не можете держать рот закрытым, то считайте, что я сам вас уволил.
– А вам бы хотелось от меня избавиться, правда?
– Меня это совершенно не волнует.
Этель была волевой женщиной. Четырнадцать лет работы с Люсьеном закалили бы кого угодно, но ведь она ко всему прочему была еще и женщиной; при этих словах Джейка ее верхняя губа задрожала, в уголках глаз показались слезы. Она опустила голову.
– Извините меня, – прошептала Этель. – Я просто очень волнуюсь.
– Из-за чего?
– Боюсь за себя и за Бада.
– Что такое с Бадом?
– Он очень болен.
– Мне это известно.
– У него все время скачет давление, особенно после телефонных звонков. За последние пять лет он перенес несколько инсультов и инфаркт. Он живет в постоянном страхе, мы оба боимся.
– И много этих телефонных звонков?
– Было несколько. Нам угрожали поджечь дом, а один раз – даже взорвать. Все время нам говорят, что знают о каждом нашем шаге, и еще добавляют, что если Хейли оправдают, то они сожгут дом или подложат динамит, пока мы будем спать. Было два звонка с угрозой просто убить нас. Никакая работа этого не стоит.
– Может, вам действительно стоит уволиться?
– И голодать? Бад не работает вот уже десять лет, вы же знаете. А чем я еще могу заняться?
– Послушайте, Этель, мне тоже угрожают. Но я не отношусь к этому так серьезно, как вы. Я пообещал Карле, что брошу дело Хейли в случае мало-мальски серьезной опасности. Это должно успокоить и вас с Бадом. В угрозы я не верю. Мало ли в мире идиотов!
– Вот это-то меня и беспокоит. Такому идиоту может взбрести в голову что угодно.
– Ну нельзя же так! Я попрошу Оззи, чтобы он повнимательнее следил за вашим домом.
– Вы я вправду это сделаете?
– Конечно. Ведь за моим они поглядывают. Поверьте мне, Этель, вам не о чем волноваться. Скорее всего это развлекаются какие-то панки.
Она вытерла слезы.
– Простите меня за то, что разревелась перед вами, и за то, что в последнее время была слишком раздражительной.
«Сорок лет ты была раздражительной, а не последнее время», – подумал Джейк и ответил:
– Все в порядке, Этель.
– А как быть с этим? – Она вновь взмахнула счетами.
– Я достану деньги. Беспокоиться не о чем.
Уилли Хастингс закончил свою вторую смену в десять вечера, зарегистрировал время ухода на часах рядом с кабинетом Оззи и, сев за руль машины, направился к дому, где жили Хейли. Сегодня была его очередь спать на кушетке. Кто-либо из мужчин спал на кушетке Гвен каждую ночь: брат, или двоюродный брат, или друг. Хастингс приходил по средам.
Но спать при включенном свете было невозможно. Тони отказывалась и близко подходить к своей кроватке до тех пор, пока в доме не включат все огни. А вдруг где-нибудь в темноте ее поджидают те мужчины? Ведь сколько раз она видела, как они подползают по полу к ее постели, а когда их что-нибудь спугнет, они тут же прячутся по шкафам. За своим окном она слышала их голоса, она видела их налитые кровью глаза, следящие за тем, как она готовится лечь спать. И у себя над головой Тони слышала шум, будто кто-то ходил по чердаку в ковбойских сапогах, которыми они пинали ее. Тони знала, что они там, наверху, что они дожидаются, пока внизу все уснут. А уж тогда они спустятся сюда и снова утащат ее в жуткие заросли. Раз в неделю ее мать и самый старший из братьев поднимались по приставной лестнице на чердак, чтобы осмотреть его, держа на всякий случай в руках, кроме фонарика, еще и пистолет.
В доме не должно было быть ни одной неосвещенной комнаты, когда девочка отправлялась в постель. Однажды ночью, когда Тони лежала без сна рядом с Гвен, свет в коридоре вдруг погас. Объятая ужасом, Тони закричала и кричала до тех пор, пока брат Гвен не добрался на машине до открытой ночь напролет мелочной лавки и не привез лампочку.
Тони спала с матерью, которая крепко сжимала ее в объятиях, пока обступавшие девочку злые демоны не растворялись в ночи. Поначалу Гвен тоже никак не могла привыкнуть к свету, но по прошествии пяти недель стала хотя бы дремать. Маленькое тельце дочери рядом с ней даже во сне билось и дергалось.
Уилли пожелал мальчикам спокойной ночи и склонился, чтобы поцеловать Тони. Он показал ей свое оружие и пообещал не спать всю ночь. Пройдя по дому, проверил дверцы всех шкафов. Только после этого Тони немного успокоилась, легла рядом с матерью и уставилась взглядом в потолок. Из глаз девочки текли слезы.
Около полуночи Уилли снял ботинки и вытянулся на кушетке. Расстегнув ремень, положил на пол револьвер. Он уже засыпал, когда до его слуха донесся жуткий вопль. Это был звенящий от ужаса, пронзительный крик ребенка, которого подвергли какой-то пытке. Подхватив свой револьвер, Уилли бросился в спальню. Тони сидела на постели лицом к стене, стрясаемая криком и дрожью. Она увидела их в окне – они поджидали ее! Гвен прижала ее к себе. У спинки кровати стояли мальчики, беспомощно глядя на сестру. Карл Ли-младший приблизился к окну, но никого там не увидел. За прошедшие пять недель подобное случалось не впервые, и братья уже поняли, что сделать они могут немного.