Пора убивать, стр. 64

– Это я помог ему. Он пьет как рыба. Но в суде будет абсолютно трезв.

– Звучит обнадеживающе.

– Он тебе понравится. И берет недорого. Он у меня в долгу. Обойдется просто даром.

– Я уже почти влюблен в него.

Лицо Люсьена было примерно таким же красным, как и белки его глаз.

– Хочешь выпить?

– Нет. Сейчас всего половина четвертого.

– Да ну! А какой сегодня день?

– Среда, двенадцатое июня. И давно вы с ним так пьете?

– Уже лет тридцать. – Люсьен захохотал, зазвенел льдом в стакане.

– Я имею в виду сегодня.

– С завтрака. Да какое это имеет значение?

– Он работает?

– Нет, ушел на пенсию.

– По собственному желанию?

– Ты хочешь спросить, не поперли ли его, так сказать, как меня?

– Да, так сказать.

– Ну что ты! Его лицензия до сих пор при нем, а послужной список безукоризнен.

– Он и выглядит безукоризненно.

– Выпивка начала сказываться на нем несколько лет назад, когда ему пришлось делать выплаты по алиментам. Всеми его тремя разводами занимался я сам. Сейчас он дошел до того, что его доходы полностью уходят на алименты бывшим женам и детям, поэтому он и забросил работу.

– Тогда как же он умудряется?..

– Мы... гм... он смог кое-что припрятать от своих жен и их голодных адвокатов. Нет, теперь он себя неплохо чувствует.

– По нему это сразу видно.

– Ну а потом он чуток промышляет наркотиками, но дело имеет только с богатыми клиентами. Не наркотиками, собственно говоря, а наркосодержащими лекарствами, которые он имеет официальное право выписывать. В этом нет ничего незаконного, может, несколько неэтично, и все.

– А что он делает здесь?

– Наезжает ко мне иногда. Он живет в Джексоне, но ненавидит его. Я позвонил ему в воскресенье, после разговора с тобой. Он хочет как можно раньше увидеться с Хейли, завтра, например, если сможет.

Басс пробормотал что-то во сне и повернулся на бок, отчего кресло несколько раз качнулось. Тело врача дернулось, и он вновь захрапел. Пытаясь устроить поудобнее правую ногу, он ткнул ею в острый конец какой-то ветки, и тут же кресло-качалка, нелепо подпрыгнув, перевернулось, выбросив доктора на деревянный пол крыльца. Головой он ударился о доски, а правая нога застряла в ручке кресла. Басс скорчил гримасу, закашлялся, но тут же его грудь начала снова исторгать могучий храп. Джейк инстинктивно рванулся было помочь ему, однако на полпути остановился, видя, что почтенный доктор не понес никакого ущерба и продолжает спать как ни в чем не бывало.

– Оставь его в покое! – сквозь душивший его смех выговорил Люсьен.

Выудив из стакана кубик льда, он метнул его в своего собутыльника, но промахнулся. Зато вторым кубиком Люсьен угодил психиатру точно в кончик носа.

– Прямое попадание! – удовлетворенно промычал он. – Вставай, ты, алкоголик!

Спускаясь по ступенькам крыльца и идя затем к своей машине, Джейк слышал у себя за спиной хохот и ругань Люсьена, продолжавшего швыряться льдом в доктора У. Т. Басса, психиатра и свидетеля защиты.

Выйдя из больницы на костылях, Луни посадил в машину жену и троих детей и отправился в тюрьму, где его уже ждали шериф со своими заместителями, коллеги и друзья; все они приготовили для Луни небольшие подарки и накрыли для чаепития стол. Теперь Луни становился вечным дежурным – за ним сохранялось право носить форму, нагрудный знак и получать прежний оклад.

Глава 21

Комната для собраний членов общины церкви Спрингдэйл была вычищена до блеска, складные столы и стулья протерты от пыли и расставлены аккуратными рядами. Это была самая большая негритянская церковь округа, и располагалась она в Клэнтоне, так что преподобный отец Эйджи счел необходимым собраться именно здесь. Целью предстоящей пресс-конференции было оповестить общественность, выразить поддержку своему прихожанину, совершившему доброе дело и очутившемуся в беде, а также объявить об официальном учреждении Фонда защиты Карла Ли Хейли. В пресс-конференции принял участие национальный директор Ассоциации борцов за права негритянского населения. Он вручил представителю фонда чек на пять тысяч долларов и обещал еще более значительную поддержку в ближайшем будущем. Исполнительный директор мемфисского отделения ассоциации с гордым видом выложил на стол ту же сумму наличными. Вместе с Эйджи они помещались позади соединенных торцами двух столов в центре комнаты, вдоль стен которой сидели члены церковного совета и более двухсот прихожан. Рядом с Эйджи находилась Гвен. Газетчиков, теле – и фоторепортеров пришло гораздо меньше, чем ожидалось.

Вдохновленный лампами-вспышками и юпитерами, Эйджи начал свое выступление первым. Он поведал собравшимся о семье Хейли, о доброте, безгреховности набожности каждого из ее членов, о крещении, которое приняла Тони, когда ей было всего восемь лет. Он говорил о семейном счастье, разрушенном расизмом и ненавистью. Аудитория начала сморкаться и всхлипывать. Голос святого отца набирал силу, он переходил к обличениям. С гневом праведника обрушился он на существующую юридическую систему, всей своей мощью готовую раздавить доброго и порядочного человека, не совершившего ничего дурного, человека, которого, будь он белым, никто не решился бы потащить в суд, человека, которому предъявлено чудовищное обвинение лишь потому, что он негр. Именно это, подчеркнул преподобный отец, и является самым страшным в процессе Карла Ли Хейли.

Эйджи удалось найти верный тон; наэлектризовав собравшихся, он умело повел их за собой, и пресс-конференция стала походить на молельное собрание охваченных экстазом религиозных фанатиков. Речь его длилась ровно сорок пять минут.

Выдержать заданную выступлением Эйджи высокую ноту было не всякому по силам, но тем не менее национальный директор ассоциации ни минуты не колебался. В течение тридцати минут с небывалым ораторским мастерством он гневно клеймил расизм, причем ни разу не повторился. Улучив момент, он принялся бросать в слушавших пригоршни статистических данных, иллюстрирующих состояние преступности и деятельность правоохранительных общественных институтов. Он привел паству к единственному логическому выводу: вся юридическая система страны находится под жестким контролем белых, которые бесчестно угнетают с ее помощью чернокожее население. В охватившей его вспышке благородного гнева докладчик перешел к анализу положения дел в округе Форд. С убежденностью он констатировал, что местные судебные власти не в состоянии справедливо и беспристрастно рассмотреть дело Карла Ли Хейли. Яркие лучи осветительных приборов высветили в бровях – национального директора крупные капли пота, жаркое оранжерейное сияние подогревало его пыл. Он вошел даже в еще больший раж, чем преподобный Эйджи: топал ногами и грозно потрясал руками, едва не опрокидывая все микрофоны на столе. Жертвуйте, жертвуйте деньги, взывал он, до тех пор, пока правда не восторжествует! Еще пройдут демонстрации и марши! Начало процесса послужит боевым кличем для негритянского населения и всех угнетаемых!

Затем пламенный трибун ответил на вопросы. Сколько денег будет собрано? Они рассчитывают по меньшей мере на пятьдесят тысяч. Защита Карла Ли Хейли может обойтись и дороже, возможно, и пятидесяти тысяч не хватит, однако любая сумма обязательно будет собрана. Вопрос заключается только в сроках. На что пойдут деньги? На гонорары адвокатам и судебные издержки. Понадобится целая команда профессиональных правозащитников и врачей. Прибегнут ли к услугам адвокатов ассоциации? Безусловно. Штатные сотрудники в Вашингтоне в любой момент готовы включиться в дело. Уже создана специальная группа защиты, которая займется всеми аспектами предстоящего процесса. Карл Ли Хейли является в настоящее время для ассоциации фигурой номер один, и все находящиеся в распоряжении ассоциации средства будут использоваться в интересах его дела.

Закончив, национальный директор уступил место перед микрофонами отцу Эйджи. Тот, ни слова не говоря, кивнул человеку, сидящему за пианино в углу. По помещению поплыли звуки музыки. Все присутствующие встали и, взявшись за руки и ритмично раскачиваясь, трогательно, в один голос запели «We Shall Overcome» [11].