Покрашенный дом, стр. 27
Троих детей уносило все дальше и дальше от берега. Их мать, которая вроде бы была (а может, и не была) беременна и которая, кажется, не умела (а может, и умела) плавать, в это время раскладывала еду в тени под деревом. Услыхав крики своих детишек, она тоже рванула в воду, где вскоре тоже оказалась в беде.
А их папаша удил рыбу с моста, когда услышал весь этот шум-гам. И, решив не терять зря времени, не побежал на берег, чтобы кинуться в воду оттуда, а нырнул в реку прямо с моста, головой вперед. И сломал себе шею.
Погибло все семейство. Несколько тел потом нашли, но не все. Некоторых, видимо, пожрали сомики, а других могло унести дальше, в море, где бы оно ни было, это море. Не было недостатка и в теоретических предположениях насчет того, что могло в итоге произойти с этими ненайденными телами, однако на протяжении десятилетий фамилия этих несчастных так и оставалась неизвестной.
Историю эту повторяли часто, чтобы дети вроде меня могли должным образом оценить таящуюся в реке опасность. Рики любил попугать меня этим рассказом, но часто запутывался в деталях. А мама утверждала, что все это выдумки.
Даже брат Эйкерс умудрился как-то вставить эту историю в одну из своих проповедей, чтобы проиллюстрировать, как Сатана творит свои гнусные дела, наполняя мир несчастьями и горем. Я тогда не спал и слушал очень внимательно, и когда он ни словом не упомянул о сломанной шее, решил, что он тоже сильно преувеличивает.
Но я-то сам тонуть не собирался. Рыба клевала хорошо, я то и дело подсекал и выбрасывал на берег небольших подлещиков. Потом нашел себе удобное местечко на пеньке возле небольшой заводи и стал таскать одну рыбину за другой. Это было почти такое же удовольствие, как игра в бейсбол. День тянулся медленно, и я был рад, что остался в одиночестве. Наша ферма сейчас битком набита чужаками. Поля ждут уборки и обещают тяжкий труд до боли в спине. А еще я видел, как убили человека, и сам каким-то образом оказался в этом замешан.
Легкий плеск волн на мелководье успокаивал. Почему мне нельзя целями днями ловить рыбу? Сидел бы я себе у реки, в тени… Да все, что угодно, лишь бы хлопок не собирать. Нет, я точно не буду фермером! Мне это дело совершенно не нужно.
– Люк! - раздался с берега голос отца.
Я выдернул леску из воды и пошел туда, где они сидели.
– Да, сэр? - сказал я.
– Сядь, - велел он. - Поговорить надо.
Я сел на самый краешек одеяла, как можно дальше от них. Они вроде бы не сердились на меня; по правде говоря, мамино лицо было вполне добрым.
Но вот тон отца был достаточно жестким, чтобы я забеспокоился.
– Ты почему нам ничего не сказал про эту драку? - спросил он.
Да, видать, мне никак не отделаться от этой драки.
Его вопрос меня не особенно удивил.
– Боялся, наверное.
– Боялся чего?
– Боялся, что меня застукают там, позади кооператива, когда я смотрел на драку.
– Потому что я запретила тебе, верно? - спросила мама.
– Да, мам. Извини.
Смотреть на драку было не самым вопиющим актом непослушания, и мы все трое это прекрасно понимали. Что еще делать ребятам в воскресенье после обеда, когда в городе битком народу и все веселятся и развлекаются? Она улыбнулась, потому что я извинился. А я старался выглядеть как можно более жалко.
– Да в общем-то это не слишком важно, что ты смотрел на драку, - сказал отец. - Но если будешь скрытничать, недолго и до беды. Надо было рассказать нам, что ты видел.
– Я видел драку. Я ж не знал, что Джерри Сиско умрет.
Моя логика на минутку сбила его с толку. Потом он сказал:
– Ты Стику Пауэрсу правду сказал?
– Да, сэр.
– Один из Сиско действительно первым пустил в ход эту палку? Или это был Хэнк Спруил?
Если я сейчас скажу правду, то это будет признанием, что я солгал, когда выдал свою первую версию событий. Сказать правду или солгать - этот вопрос всегда оставался без ответа. И я решил немного смухлевать:
– Если честно, пап, там все было так быстро… Настоящая свалка, все разлетаются в стороны, падают… Хэнк всех их раскидал как детские игрушки… И толпа вся бурлила и двигалась все время из стороны в сторону. Я эту палку только потом заметил.
К моему удивлению, этот ответ его вполне удовлетворил. В конце концов, мне ведь было только семь лет, я был зажат в толпе зрителей позади кооператива, там все пялились на этот ужасный мордобой. И кто станет меня обвинять, если я не совсем уверен в том, что там видел?
– Никому больше об этом не рассказывай, хорошо? Ни единой живой душе!
– Да, сэр.
– Маленькие мальчики, которые что-то скрывают от собственных родителей, попадают в большую беду, - сказала мама. - Ты же всегда можешь нам все рассказать, верно?
– Да, мама.
– Ну ладно, можешь еще немного порыбачить, - разрешил отец, и я бегом отправился обратно к своему месту.
Глава 11
Неделя началась с темного рассвета утром в понедельник. Мы забрались в прицеп, чтобы опять ехать в поле; эти поездки день ото дня становились все короче по мере того, как сбор урожая перемещался все дальше от реки и все ближе к дому.
Никто не произнес ни слова. Впереди нас ждали пять дней изнурительного труда на жаре, и только потом будет суббота, которая нынче, в понедельник, казалась такой же далекой, как Рождество.
Я смотрел вниз со своего высоко поднятого места на тракторе и молился, чтобы поскорее настал тот день, когда Спруилы покинут нашу ферму. Они сидели сейчас все вместе, такие же сонные и вялые, как я. Трота с ними не было, значит, в поле он нынче не выйдет. Поздно вечером в воскресенье миссис Спруил спросила у Паппи, не возражает ли тот, если Трот поболтается весь день во дворе. «Он жары не выносит», - сказала она. Паппи было безразлично, что будет делать Трот. В поле от него все равно никакого толку.
Когда трактор остановился, мы разобрали свои мешки и углубились в заросли хлопчатника. И опять никто не произнес ни слова. А час спустя солнце уже вовсю поджаривало нас. Я думал о Троте, который сидит себе целый день в тени, спит, когда захочет и, без сомнения, счастлив, что вся эта работа его не касается. Может, в голове у него действительно не все в порядке, но в смысле работы он самый умный из всех Спруилов.
Когда собираешь хлопок, время словно останавливается. Дни тянутся и тянутся, страшно медленно уступая место один другому.
За ужином во вторник Паппи объявил:
– В субботу в город не поедем.
Я чуть не заплакал. И без того достаточно тяжело всю неделю вкалывать в поле, но не иметь в субботу такой награды, как поп-корн и кино, было уж совсем жестоко. А моя еженедельная кока-кола?
Последовало длительное молчание. Мама внимательно, смотрела на меня. Она вроде бы и не удивилась, и у меня сложилось впечатление, что взрослые все давно уже обсудили и сейчас просто делают вид, что только что об этом услышали - исключительно для меня.
Терять мне было нечего, так что я, скрипнув зубами, спросил:
– А почему?
– А потому, что я так сказал! - рявкнул в ответ Паппи, и я понял, что зашел слишком далеко.
Я посмотрел на маму. У нее на лице играла странная улыбка.
– Ты братьев Сиско, что ли, боишься, а? - спросил я, вполне ожидая, что кто-то из мужчин может мне врезать.
На минуту повисло молчание. Потом отец прочистил горло и сказал:
– Спруилам лучше некоторое время не соваться в город. Мы все обсудили с мистером Спруилом и решили, что пока всем нам лучше сидеть здесь. Даже мексиканцам.
– Никого я не боюсь, сынок, - пробурчал Паппи. Я не смотрел на него. - И нечего меня подначивать! - добавил он для пущей важности.
Мама все еще улыбалась, а глаза ее блестели. Она явно мной гордилась.
– Мне кое-что надо бы купить, - сказала Бабка. - Муки и сахару.
– Я съезжу, - ответил Паппи. - Мексиканцам, надо думать, тоже что-нибудь понадобится.