Клиент, стр. 60
– Жду не дождусь, когда с ним познакомлюсь.
– Уже недолго осталось.
Марк погрузился в размышления. Его стул равномерно ударялся спинкой о стену.
– Как долго я просижу в тюрьме?
– Ну, если предположить, что тебя туда отправят, то скорее всего до тех пор, пока ты не выполнишь указание судьи, то есть пока ты не заговоришь.
– Ладно. А если я решу не говорить? Как долго я просижу? Месяц? Год? Десять лет?
– Я не могу ответить на этот вопрос, Марк. Никто не знает.
– И судья не знает?
– Нет. Если он отправит тебя в тюрьму за неуважение к суду, я сомневаюсь, чтобы он представлял себе, как долго тебе придется там пробыть.
Они надолго замолчали. Он провел три часа в камере у Дорин, и не так уж там было плохо. Он видел фильмы про тюрьмы, где банды дрались друг с другом, устраивали в тюрьме погромы и убивали доносчиков заточками. Там охранники пытали заключенных. Заключенные нападали друг на друга. Голливуд не жалел красок. Но там, куда попал он, было не так уж плохо.
Итак, какие у него есть варианты? Дома нет, их домом теперь стала палата 943 в больнице Святого Петра. Но он не мог выносить мысли о матери, сидящей там рядом с Рикки.
– Вы с мамой моей говорили? – спросил он.
– Пока нет. Поговорю после слушания.
– Я беспокоюсь о Рикки.
– Ты хочешь, чтобы твоя мама присутствовала на слушании? Ей надо бы быть там.
– Нет. У нее хватит забот и без этого. Мы с этой путаницей сами разберемся.
Она дотронулась до его колена, ей хотелось плакать. Кто-то постучал в дверь, и она громко сказала:
– Одну минутку.
– Судья готов, – последовал ответ.
Марк глубоко вздохнул и посмотрел на ее ладонь у себя на коленке.
– А не могу я просто воспользоваться Пятой поправкой?
– Нет. Ничего не получится, Марк. Я уже об этом думала. Ведь вопросы будут задаваться не для того, чтобы обвинить тебя в чем-то. Их цель – получить информацию, которая, возможно, у тебя есть.
– Не понимаю.
– Ничего удивительного. Слушай меня внимательно, Марк. Я постараюсь все объяснить. Они хотят знать, что сказал тебе Джером Клиффорд перед смертью. Они будут задавать тебе конкретные вопросы, касающиеся событий непосредственно перед самоубийством. Они спросят тебя, говорил ли тебе Клиффорд что-нибудь о сенаторе Бойетте, и если да, то что. Ни один из твоих ответов никоим образом не свяжет тебя с убийством сенатора Бойетта. Понял? Ты к этому не имеешь никакого отношения. И ты не имеешь никакого отношения к самоубийству Джерома Клиффорда. Ты никаких законов не нарушал, понял? Тебя не подозревают ни в каком преступлении или плохом поступке. Тебя не могут ни в чем обвинить на основании твоих ответов. Поэтому ты не можешь спрятаться за Пятой поправкой. – Она помолчала, внимательно глядя на него. – Понял?
– Нет. Если я не сделал ничего плохого, то почему меня забирают полицейские и сажают в тюрьму? Почему я сижу здесь, дожидаясь слушания?
– Ты здесь потому, что они думают: ты знаешь что-то важное, а, как я уже говорила, каждый человек должен помогать правоохранительным органам в ходе расследования.
– Все равно это глупый закон.
– Возможно. Но сегодня нам его не изменить.
Он наклонился вперед, и стул наконец встал на все четыре ножки.
– Мне надо кое-что знать, Реджи. Почему бы мне просто не сказать им, что я ничего не знаю? Почему я не могу сказать, что мы с Роми говорили о самоубийстве, о рае и аде и о всем таком?
– Соврать?
– Да. Все получится, поверьте. Никто не знает правды, кроме меня и Роми. И вас. Так? И Роми, да благословит Господь его душу, уже ничего не скажет.
– В суде нельзя врать, Марк. – Она произнесла это как только могла искренне. Сколько часов она провела без сна, стараясь найти ответ на этот неизбежный вопрос. Как же ей хотелось сказать: “Да! Именно так! Соври, Марк, соври!” У нее все болело и руки тряслись, но она была тверда: – Я не могу позволить тебе врать в суде. Ты же будешь под присягой, значит, должен говорить правду.
– Тогда, похоже, зря я вас нанял, верно?
– Я так не думаю.
– Определенно зря. Вы заставляете меня говорить правду, а в этом деле меня из-за правды могут убить. Если бы вас не было, я бы пошел туда и врал бы без зазрения совести и мы все – я, мама и Рикки – были бы в безопасности.
– Если хочешь, можешь меня уволить. Суд назначит другого адвоката.
Он встал, ушел в самый темный угол комнаты и заплакал. Она смотрела на его поникшую голову и опущенные плечи. Марк прикрыл глаза тыльной стороной руки и громко рыдал.
Реджи видела такое много раз, но все равно вид испуганного и страдающего ребенка был невыносим. Она тоже не смогла удержаться от слез.
Глава 24
Два помощника шерифа провели его в зал заседаний через боковую дверь, чтобы не ходить по основному коридору, где всегда болталось много любопытных. Но Слик Мюллер предвидел этот маленький маневр и наблюдал за ними, спрятавшись за газетой.
Реджи прошла за помощниками шерифа и клиентом. За дверями ждал Клинт. Было уже четверть первого, шум и гам, обычный для суда по делам несовершеннолетних, смолк на время обеда.
Таких залов суда, как этот, Марк никогда не видел по телевизору. Такой маленький! И пустой. Никаких скамеек или стульев для зрителей. Судья сидел за каким-то сооружением на возвышении между двумя флагами, прямо у стены. В центре комнаты – два стола, за одним из них лицом к судье сидели несколько мужчин в темных костюмах. Справа от судьи стоял крошечный столик, за которым пожилая женщина со скучающим видом просматривала бумаги. Она несколько оживилась, когда Марк вошел в комнату. Прямо напротив судьи сидела наготове роскошная молоденькая стенографистка. На ней была коротенькая юбка, и ноги ее пользовались несомненным успехом у присутствующих. “Ей вряд ли больше шестнадцати”, – подумал он, направляясь за Реджи к их столу. Последним действующим лицом спектакля был судебный пристав с пистолетом на бедре.
Марк сел, чувствуя, что все не сводят с него глаз. Оба помощника шерифа вышли, и, когда дверь за ними закрылась, судья снова взял в руки дело и полистал его. Если до этого все ждали мальчика и его адвоката, то теперь настало время всем ждать судью. Таков уж судебный этикет.
Реджи выудила из портфеля один-единственный блокнот и принялась делать заметки. В другой руке она держала бумажную салфетку, которой вытирала глаза. Марк смотрел в стол, глаза все еще мокрые. Но он был полон решимости взять себя в руки и выдержать это испытание. Слишком много зрителей.
Финк и Орд не сводили глаз с ног судебной стенографистки. Юбка кончалась где-то на полдороге между бедром и коленями. Она была узкой, и казалось, что она ползет наверх на какую-то долю дюйма каждую минуту. Треножник, на котором был укреплен магнитофон, она крепко зажала коленями. Если учесть размеры судебного зала, она находилась от них на расстоянии меньше десяти футов, а им в данный момент меньше всего нужно было, чтобы их что-то отвлекало. Но они продолжали смотреть. Ну вот! Юбка поднялась еще на четверть дюйма!
За столом вместе с Ордом и Финком сидел и нервничал Бакстер Л.Маклемор, молодой юрист, только что окончивший юридический колледж. Он был самым незначительным сотрудником в конторе прокурора, и на его долю выпала обязанность присутствовать в суде по делам несовершеннолетних. И, хотя это дело не было вершиной какого-то блестящего расследования, но сидеть рядом с Джорджем Ордом было лестно. Маклемор ничего не знал о деле Марка Свея, и мистер Орд объяснил ему в коридоре несколько минут назад, что поддерживать обвинение будет мистер Финк. Разумеется, с разрешения суда. Бакстер же должен просто сидеть, хорошо выглядеть и помалкивать.
– Дверь закрыли? – наконец спросил судья, посмотрев в направлении судебного пристава.
– Да, сэр.
– Прекрасно. Я просмотрел заявление и готов начать слушание. Для протокола: я вижу, что ребенок присутствует, его адвокат тоже здесь. Мать ребенка, являющаяся его опекуном, получила сегодня утром экземпляр заявления и повестку в суд. Однако матери ребенка в суде нет, и это меня беспокоит. – Гарри на минуту замолк и снова полистал дело.