Камера, стр. 70

Банки, пустые, конечно, лежали под кроватью, надежно скрытые от глаз в коробке из-под туфель. Сидя на полу, Адам подбросил одну на руке. “Хайникен”. Из отверстия на ладонь упало несколько капель.

При весе около ста тридцати фунтов тетка, с ее хорошо сложенным, пропорциональным телом, вряд ли могла долго противостоять соблазну алкоголя. Легла она рано, в девять, затем пробралась на кухню, к водке. Лихорадочно соображая, Адам прислонился к стене. Банки Ли спрятала изобретательно, хотя и знала, что племянник все равно их отыщет. Однако чем объяснить ее беспечность с бутылкой из-под водки? Почему бутылка валялась в мусорном ведре?

Внезапно озарила мысль: он пытается понять действия человека трезвого, а не того, чей разум охотно поддался натиску спиртного. Адам прикрыл глаза. “Итак, мы съездили в округ Форд, побывали на кладбище, причем Ли, не желая быть узнанной, прятала лицо за стеклами темных очков. Вот уже две недели я пытаюсь с ее помощью раскрыть семейные секреты, и вчера кое-что прояснилось. Но мне-то нужна полная картина. Где таятся истоки семейной ненависти, тяги к насилию?”

Впервые за это время он подумал о том, что все может оказаться намного сложнее, чем какие-то препятствия на жизненном пути членов рода Кэйхоллов. А вдруг тайны прошлого слишком глубоко ранят тех, кто к ним прикасается?

Адам положил жестяную банку на место, аккуратно задвинул коробку под кровать. Вернулась в мусорное ведро и бутылка. Торопливо одевшись, он вышел из дома, на автомобильной стоянке полюбопытствовал у охранника, когда покинула особняк Ли. Тот раскрыл журнал: почти два часа назад, в восемь десять.

Провести воскресенье за рабочим столом представлялось сотрудникам чикагского отделения фирмы “Крейвиц энд Бэйн” обычным делом. В Мемфисе на такую практику смотрели косо. Поднявшись на третий этаж здания “Бринкли-Плаза”, Адам никого там не обнаружил. Он прошел в отведенный ему кабинет, плотно прикрыл дверь и с головой погрузился в пугающий мир habeas corpus [13].

Сохранять сосредоточенность удавалось с трудом. Мешала тревога за тетку, еще больше мешала ненависть к Сэму. Как заставить себя завтра посмотреть деду в глаза? С чисто человеческой точки зрения, немощный старик имел право на сострадание. Во время последней встречи они говорили об Эдди, и в конце разговора Сэм просил к теме семьи больше не возвращаться. Кэйхоллу хватало других мыслей. Действительно, к чему упрекать осужденного на смерть его былыми грехами?

Ни биография деда, ни вопросы генеалогии Адама не интересовали. Он не считал себя специалистом по социологии или психиатрии, его уже утомили почти безрезультатные исторические изыскания. В собственных глазах Адам был лишь юристом, не маститым адвокатом, но все-таки защитником, то есть тем, в ком очень нуждался сейчас его клиент.

Пора забыть о теории и переключиться на практику.

Около половины двенадцатого Адам снял телефонную трубку, набрал номер Ли. Трубка ответила долгими гудками. Он продиктовал сообщение на автоответчик: “Я в офисе, при первой возможности позвони”. Предпринятые в час пополудни, а потом и в два новые попытки связаться с тетей также закончились ничем. Звонок раздался лишь тогда, когда Адам принялся вычитывать текст апелляции, однако вместо мелодичного голоса Ли в трубке зазвучали рубленые фразы его чести судьи Флинна Слэттери:

– Мистер Холл? Судья Слэттери. Я внимательно ознакомился с делом Кэйхолла. Ваше ходатайство отклонено по всем пунктам. Причин тому несколько, но обсуждать мы их не будем. В данную минуту клерк высылает вам копию постановления по факсу.

– Да, сэр.

– Поторопитесь с апелляцией, жду ее не позже завтрашнего утра.

– Я как раз просматриваю формулировки, ваша честь. Она готова.

– Тем лучше. Выходит, отказ не стал для вас неожиданностью?

– Нет, сэр. Составлять документ я начал во вторник, сразу после обсуждения в вашем кабинете.

Адам испытывал сильнейшее желание отпустить пару колкостей, но сдержался, понимая, что скоро ему вновь придется вступить в тесный контакт с федеральным судом.

– Всех благ, мистер Холл.

Нервно обойдя раз пять кабинет, Адам остановился у окна. На город падал мелкий дождь. Лицемерный крючкотвор, обозвал в душе Адам его честь и вернулся к компьютеру. Вдохновение не приходило.

До позднего вечера он терпеливо подыскивал слова, выбрасывал и вставлял целые абзацы, вслушивался в тихий шелест принтера. Торопиться было некуда: пусть Ли спокойно возвращается домой.

Однако и в половине девятого особняк оставался пустым. Открывший ворота охранник сообщил, что миссис Ли Бут еще не появлялась. С автоответчика прозвучала одна-единственная сделанная из “Бринкли-Плаза” запись. Адам поужинал кукурузными хлопьями, включил телевизор. Мысль позвонить Фелпсу показалась настолько дикой, что он с отвращением передернул плечами.

Если провести ночь на кушетке в коридоре, то приход Ли наверняка его разбудит. Но, досмотрев программу новостей, Адам поднялся на второй этаж, в свою комнату.

ГЛАВА 28

Ждать от тети объяснений ее вчерашней отлучки пришлось довольно долго, хотя причины звучали вполне убедительно. Весь день, сказала Ли, расхаживая по кухне, она провела в больнице, рядом с одной из подопечных Оберн-Хауса. Бедной девочке всего тринадцать лет, а роды начались на месяц раньше срока. Мать сидит в тюрьме, бабка занята торговлей наркотиками, так что рассчитывать несчастной не на кого. Ли держала руку роженицы в своей до того момента, пока в уши персонала не ударил пронзительный крик малыша. Слава Богу, сейчас оба чувствуют себя нормально. В Мемфисе стало одним нежеланным ребенком больше.

Голос тетки звучал устало, припухшие глаза были красными. Она сказала, что пришла домой во втором часу ночи и в принципе могла бы позвонить, но неразбериха, царившая в родильном отделении больницы Святого Петра, просто не дала ей возможности добраться до телефона.

Слушая Ли, Адам прихлебывал кофе. Объяснений он не требовал и вообще делал вид, что ничего необычного не произошло. Тетя жарила яичницу, взгляд ее был направлен куда угодно, только не на него.

– Как зовут девочку?

– Наташа. Наташа Перкинс.

– И ей всего тринадцать?

– Да. А ее матери – двадцать девять, представляешь? Адам с недоверием покачал головой. Лежавший перед ним утренний выпуск “Мемфис пресс” был раскрыт на странице со статистическими данными о населении округа: браки, разводы, аресты, похороны. В столбце “Прибавление семейства” перечислялись фамилии рожениц. Имени Наташи Перкинс Адам среди них не увидел.

Ли выложила яичницу на тарелку, подвинула племяннику:

– Приятного аппетита.

Он заставил себя улыбнуться, ткнул вилкой в объявление.

– Опять потерялся щенок.

– Почему-то у всех пропадают щенки.

– Не у всех. За бейсболом следишь?

– Ненавижу бейсбол. Фелпс внушил мне стойкое отвращение к спорту.

Адам усмехнулся, перевернул страницу. Некоторое время оба ели молча. Когда тишина в кухне сделалась невыносимой, Ли нажала кнопку панели дистанционного управления, и стоявший на холодильнике телевизор ожил. Внезапно племянник и тетка ощутили острый интерес к погоде. Диктор обещал, что день будет сухим и жарким. Тетка неохотно водила ножом по столу. Ей явно не до еды, подумал Адам.

Покончив с яичницей, он поставил тарелку в раковину и вновь принялся за газету. Ли не отрывала глаз от экрана телевизора.

– Сегодня пойду к Сэму. Прошла уже целая неделя. Она перевела взгляд на солонку.

– Нам не стоило ездить в Клэнтон, Адам.

– Знаю.

– Зря ты настоял на своем.

– Прости. Наверное, зря. Я и сам раскаиваюсь.

– Это было несправедливо.

– Согласен. Теперь я начинаю понимать, что семейные тайны – материя слишком тонкая.

– Это было несправедливо по отношению к Сэму. Ненужная жестокость. Ведь ему осталось только две недели.

– Ты права. И тебя я не должен был мучить воспоминаниями.