Фирма, стр. 24
– А юристом она была хорошим?
– Очень хорошим, но ее достоинствам было совершенно невозможно воздать должное. Она по любому поводу демонстрировала свою сварливость и вздорность.
– Что с ней случилось?
– Автомобильная катастрофа. В ее машину врезался какой-то пьяный. Это было ужасно.
– Она была первой женщиной в фирме?
– Да, и последней, по крайней мере, до тех пор, пока нас не принудят решением суда. Митч кивнул на соседний портрет.
– А это?
– Роберт Лэмм. Был моим другом. Учился в Атланте, он пришел за три года до меня.
– Что произошло?
– Никто не знает. Он был страстным охотником. Как-то зимой мы вместе охотились на лося в Вайоминге. В 1970-м он отправился пострелять в Арканзас и там пропал. Его обнаружили через месяц в овраге, с дырой в голове. Вскрытие показало, что пуля вошла в заднюю часть скулы и снесла почти все лицо. Предполагают, что выстрел был произведен с большого расстояния из мощного ружья. Похоже на несчастный случай, но точно никто не знает. Не представляю, чтобы кто-то хотел убить Бобби Лэмма.
“Джон Микел, 1950 – 1984” было написано под последним портретом.
– А что с ним? – прошептал Митч.
– Пожалуй, самый трагический случай. У него было не все в порядке со здоровьем, сказывалось постоянное напряжение. Он много пил и уже перешел на наркотики. Жена ушла от него, был безобразный развод. Фирма в шоке. После десяти лет работы он начал бояться, что не станет компаньоном, выпивки участились. Мы потратили целое состояние на лечение и психиатров, но ничто не помогло. Он впал в депрессию, начал думать о самоубийстве. Написал на семи страницах прощальное письмо и сунул дуло в рот.
– Это ужасно.
– Еще бы.
– Где его нашли?
Эйвери откашлялся, повел глазами по залу.
– В твоем кабинете.
– Что?!
– Да, но потом все было вычищено.
– Ты смеешься!
– Я говорю серьезно. Уже прошли годы, и кабинетом твоим пользовались неоднократно. Все нормально. Митч потерял дар речи.
– Ты ведь не суеверен? – спросил Эйвери с неприятной ухмылкой.
– Конечно, нет.
– Может, мне стоило сказать тебе об этом раньше, но мы как-то не заговаривали на эту тему.
– Я могу поменять кабинет?
– Безусловно. Провались на экзамене, и мы переведем тебя к младшему персоналу в подвал.
– Если я провалюсь, то только благодаря вам.
– Согласен, но ты же не провалишься, так?
– Если его сдавали до меня, то и я сдам.
С пяти до семи утра в доме Бендини было тихо и пустынно. Натан Лок прибыл около шести, но сразу же прошел в свой кабинет и закрыл дверь. В семь начали приходить сотрудники, стали слышны голоса. К половине восьмого почти все были на местах, за исключением нескольких секретарш, а в восемь кабинеты и залы были полны, кругом стоял привычный хаос. Сосредоточиться становилось все труднее, отрывали от работы постоянно, телефоны звонили непрерывно. В девять все юристы, младший персонал, клерки и секретарши сидели за своими столами, или, по крайней мере, считались приступившими к работе.
На утро следующего после печальной церемонии дня Митч зашел в зал библиотеки на первом этаже в поисках какого-то учебника, и вновь его внимание привлекли пять портретов. Стоя перед ними, он вспоминал краткие некрологи, услышанные от Эйвери. За пятнадцать лет пять погибших юристов. Эта фирма – опасное место для работы. В блокноте он записал их имена и даты смерти. Была половина шестого утра.
В коридоре послышалось какое-то движение, Митч резко повернулся. В темноте стоял мистер Черные Глаза и смотрел на него.
– Что вы тут делаете? – требовательно спросил он. Митч развернулся и заставил себя улыбнуться.
– Доброе утро. Получается так, что я здесь готовлюсь к экзамену.
Лок перевел взгляд на портреты, затем – опять на Митча.
– Понятно. А что вы нашли интересного в них?
– Обыкновенное любопытство. Я вижу, в фирме случались и трагедии.
– Все они уже мертвы. А трагедия произойдет, когда вы не сдадите экзамен.
– Я рассчитываю сдать его.
– А я слышал об обратном. Ваша подготовка беспокоит компаньонов.
– А подписанные счета, которые я в избытке приношу фирме, компаньонов не беспокоят?
– Не стоит острить. Вам говорили, что экзамен для вас важнее всего остального. Работник, не имеющий лицензии адвоката, фирме не нужен.
У Митча на языке вертелось несколько достойных ответов, но он оставил их при себе. Лок отступил и растворился в темноте. Придя к себе в кабинет, Митч спрятал листок с именами и датами в ящик и раскрыл учебник по конституционному праву.
10
В субботу после экзамена Митч не поехал в фирму, а, выйдя из дома, принялся копаться в клумбах с цветами и ждать. После окончательного обустройства в дом не стыдно было приглашать гостей, а первыми, конечно, станут родители жены. Всю неделю Эбби занималась чисткой и наведением блеска, теперь наступало ее время. Она обещала, что родители приедут ненадолго, максимум на несколько часов. Он обещал быть предельно вежливым.
Митч вымыл и отдраил оба новеньких автомобиля, и они выглядели как в демонстрационном зале. Газон был вычищен соседским мальчишкой. Мистер Райс целый месяц удобрял его, и теперь трава “начала набирать рост”, как он выразился.
Они приехали в полдень, и Митч неохотно отошел от клумб. Улыбнувшись, он приветствовал их и, извинившись, отправился переодеться. Было видно, что чувствуют они себя неловко, как ему и хотелось. Пока Эбби показывала им обстановку и каждый сантиметр обоев, Митч все стоял под душем. На Сазерлендов самое большое впечатление произвели мелочи. Мелочи всегда производят впечатление. Ее родители рассуждали в основном о том, что было в их доме такого, чего нет у других. Отец – президент небольшого окружного банка, который уже лет десять балансировал на грани краха. Мать была “слишком порядочной” для того, чтобы работать, и всю свою сознательную жизнь провела в поисках какой-нибудь значимой социальной деятельности, для которой в их городке и места не было. Она проследила свою родословную, выведя ее из королевского дома какой-то европейской страны, что, безусловно, производило неотразимое впечатление на шахтеров из Дэйнсборо, штат Кентукки. С таким количеством голубой крови в венах судьба предназначила ей пить горячий чай, играть в бридж, болтать о мужниных деньгах, порицать менее удачливых и не покладая сил работать в клубе садоводов. Ее супруг был обыкновенной марионеткой, вскакивающей, как только она начинала рявкать на него; он жил в постоянном страхе вызвать в ней гнев. С рождения дочери они неумолимо вбивали ей в голову, что главное в жизни – быть лучше всех, добиваться больше всех, а самое главное – выйти замуж удачнее всех. Дочь взбунтовалась и вышла за бедного парня, у которого вся семья состояла из полусумасшедшей матери и брата-преступника.
– Неплохое у вас тут местечко, Митч, – произнес мистер Сазерленд, пытаясь сломать лед молчания.
Они сидели за столом и передавали друг другу блюда.
– Спасибо.
Больше ничего, только “спасибо”. Он не отрывал головы от тарелки. Его улыбки они за обедом не увидят.
Чем меньше он будет говорить, тем более неловко они будут себя чувствовать. А он хотел, чтобы они ощутили себя не в своей тарелке, ощутили свою вину, свои ошибки. Он хотел, чтобы они истекали потом и кровью. Это же они сами решили бойкотировать свадьбу. Камень брошен ими, а не им.
– Здесь так уютно, – произнесла мать, обращаясь неизвестно к кому.
– Спасибо.
– Мы так гордимся всем этим, мама, – пришла на помощь матери Эбби.
У них тут же завязался разговор о внутреннем убранстве дома. Мужчины ели в молчании, а женщины рассуждали о том, во что декоратор превратил эту комнату, во что – другую. Иногда Эбби от отчаяния была готова заполнять паузы любой пришедшей в голову чушью. Митчу становилось жаль ее в такие мгновения, но он упрямо не отрывал глаз от скатерти. Сгущавшийся над столом воздух, казалось, можно было резать ножом.