Лунные грезы, стр. 23
«Как щедра природа к своим неразумным детям, – невольно подумала девушка, – позволяя им следовать голосу плоти, и как глуп человек, отказывая себе в возможности брать пример с братьев своих меньших».
Пока Десса любовалась лошадями, Бен не сводил с нее восторженных глаз. Больше всего сейчас она напоминала диковинный цветок, внезапно распустившийся на залитой солнцем поляне.
Когда она наконец повернулась к нему, их взгляды встретились. Его белокурые волосы сияли золотом, а глаза – ясным голубым пламенем, горячим и манящим. Не в силах ему противостоять, она облизала пересохшие губы и сделала шаг вперед. Он тоже подошел на шаг, и ее сердце бешено заколотилось. Еще одно мгновение, еще один шаг, и они коснутся друг друга. Она хотела этого всей душой.
Он взял ее пальцы в свои, наклонился и нежно поцеловал кончик каждого. От прикосновения его теплых влажных губ по всему ее телу прокатилась волна сладкой дрожи, грудь напряглась, дыхание участилось. Она с трудом перевела дыхание и, вместо того чтобы высвободить руку, как поступила бы еще вчера, придвинулась к нему еще чуть ближе.
Они одновременно подняли головы и их губы случайно соприкоснулись, подобно двум перышкам, подхваченным порывом ветра.
Десса вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она закрыла глаза; голова кружилась, сердце бешено стучало в висках…
А потом… или это ей показалось? Бен отпустил ее руку и отошел на шаг назад. Она коснулась своих губ слегка дрожащей рукой, открыла глаза… и увидела, что он понуро уставился на разделявшую их узкую полоску земли.
– Бен?..
Он медленно покачал головой, затем – еще раз, уже решительнее и резче, но так ничего и не ответил.
Десса чувствовала, как затвердевшие соски ее часто вздымающейся груди трутся о шелк нижней сорочки, а в самом низу живота, прямо между ног разгорается пульсирующая сладостная истома. Это было так невыразимо прекрасно, что хотелось кричать от восторга.
Он провел по своим губам тыльной стороной ладони и принялся сосредоточенно изучать ее, словно ожидая увидеть на коже следы поцелуя или укуса.
– О, Бен… – пролепетала она.
– Нет, – резко ответил он… – Прошу меня извинить. Это полностью моя вина. Я не хотел ничего такого. Все дело в моих манерах. Роуз всегда говорила, что у меня их просто нет. Недостаток воспитания, знаете ли…
Ему было стыдно за себя, за то, что он потерял над собой контроль и позволил желанию одержать верх над разумом. Гораздо более стыдно, чем он мог это показать. Она слишком молода и невинна, совершенно неопытна в такого рода делах. Сейчас она смущена, растерянна, в глазах испуг и недоумение, но ему придется причинить ей боль, чтобы положить этому конец. Если, конечно, все это не игра и она не решила просто немного позабавиться.
Он повернулся к ней спиной и свистом подозвал лошадей. Когда Бен оглянулся, на ее лице было написано такое отчаяние, что ему сразу стало ясно: своего он добился; его оскорбительное объяснение задело ее куда больше, чем все остальное.
Что ж, так будет лучше.
– Ну, живее, зверюги! – грубо окрикнул он лошадей, ловя поводья, и, не оборачиваясь, добавил: – Мисс Фоллон, если вы хотите пить, то лучше сделать это сейчас. Мы возвращаемся.
– Да, конечно… – пробормотала она и буквально рухнула на колени у края воды.
Окунув руки в ледяной ручей, Десса набирала полные пригоршни воды и остужала пылающие щеки, лоб, шею… Затем она напилась, встала и, не поднимая глаз, взяла у Бена повод Барона.
Они молча вернулись на дорогу. Он поехал впереди, она следом за ним, тщетно пытаясь собраться с мыслями и понять, что случилось.
7
Пока Бен и Десса катались верхом, Роуз занималась своими делами.
Выйдя на свою ежедневную прогулку, она столкнулась с Молли Блейр, подкарауливавшей ее за углом соседнего дома. Даже в своем лучшем воскресном наряде миссис Блейр являла собой образчик строгости и холодной чопорности, столь важных, по ее мнению, для жены священника: на ней было простое и вызывающе дешевое коричневое платье до пят, из-под которого, чуть морща подол, торчали носки начищенных до блеска черных башмаков; на голове красовалась невзрачная шляпка в тон платью, надвинутая так, чтобы затенять лицо. Поджатые тонкие губы и решительно поднятый острый нос говорили о решимости благочестивой леди дать бой. В руках она держала зонтик, чуть подрагивающий кончик которого был нацелен прямо в живот Роуз.
Первой мыслью Роуз было снять с плеча свой собственный золотисто-желтый зонтик и использовать его в качестве орудия обороны, но представив себе, как нелепо выглядели бы две женщины, фехтующие на зонтах посреди изнывающей от полуденной жары главной улицы Виргиния-Сити, она не удержалась от смешка.
Молли Блейр явно не разделяла ее веселья; кончик носа взлетел еще выше, на скулах проступили красные пятна праведного гнева.
– Одна из ваших девиц была сегодня утром в церкви. И имела наглость усесться на переднюю скамью!
– Полагаю, вас это только обрадовало, – ответила Роуз, не зная, что еще сказать.
Она понятия не имела, кого именно имела в виду Молли Блейр. Наверное, Мэгги. Время от времени она страдала от неодолимых приливов религиозных чувств. Но зачем устраивать из этого показуху и садиться на переднюю скамью? Надо будет с ней поговорить.
– Обрадовало? Обрадовало?! – задохнулась от негодования миссис Блейр.
На рукав Роуз попали брызги слюны возмущенной матроны, но она невозмутимо смахнула их тонким кружевным платочком и заметила:
– Пожалуйста, держите себя в руках.
– Это я-то не держу себя в руках? Да я… – Ценой огромных усилий жена священника сумела вовремя остановиться и перешла на менее зыбкую почву: – Вы и вправду считаете, что мы рады видеть этих грязных, порочных, продажных красоток в нашей… в доме Господа нашего?
– А что такого? – спокойно парировала Роуз. – Насколько я помню, Он весьма терпимо относился к грешницам и рад был видеть их в доме Своем. Вы, должно быть, запамятовали, но была некая блудница по имени Мария Магдалина, так вот она…
– Довольно!! – взвизгнула жена преподобного, взмахнув своим зонтом так, словно она собиралась огреть им по голове эту нераскаявшуюся греховодницу, которая, как назло, к тому же неплохо знакома с Библией.
Роуз и бровью не повела.
– Не смейте осквернять имя Господа своими грязными устами! – с перекошенным от ярости лицом прошипела миссис Блейр. – Я уже предупредила вас, что мы очистим город от всякого сброда вроде вас. Больше предупреждений не будет. Мы превратим Виргиния-Сити в место, где можно спокойно растить детей!
Роуз снова задумалась на тем, кто же еще скрывается за этим «мы», но спрашивать не стала. Ей было от души жаль стоящую перед ней совсем еще не старую женщину, которая неизвестно зачем превратила себя в нелепое чучело, а свою жизнь – в ад религиозного фанатизма и теперь мешала жить другим. Неудивительно, что у преподобного Блейра вечно такой кислый вид, словно он выпил добрую пинту уксуса!
Отлично понимая, с кем она имеет дело, Роуз решила не перегибать палку и мягко сказала:
– Было приятно потолковать с вами, миссис Блейр. Надеюсь, мы скоро снова встретимся. Заходите ко мне как-нибудь на чашку чая и возьмите с собой преподобного. Мне прислали из Лондона замечательное печенье, я уверена, что вам с мужем оно очень понравится.
С этими словами она раскрыла зонтик, приветливым тоном пожелала своей застывшей с открытым ртом собеседнице доброго дня и неторопливо пошла вперед. Последнее, впрочем, давалось ей с трудом: Молли Блейр выглядела так, будто готова взорваться в любую секунду, и Роуз в этом случае хотелось бы быть как можно дальше от эпицентра.
Пару минут спустя мимо нее проехали Бен и Десса. Оба молчали и, казалось, не замечали друг друга.
Роуз проводила их взглядом до конюшни, где они спешились, отдали Барона и Красотку мальчику-груму и разошлись в разные стороны.