Тайник теней, стр. 58
– Нет, я этого не помню.
– Ты сказала, что, возможно, это даже хорошо, что я не могу говорить, потому что, если бы мой голос был бы таким же чарующим, как я сама и моя улыбка, то ты бы этого не вынесла. Вспоминаешь?
– Ох, нет… Неужели я так сказала?
– Да-да… Тебе хорошо удавалось плести комплименты. Меня это тут же сразило, и я стала называть тебя Карлос.
Розильда восхищенно расхохоталась, раскланялась и изобразила, как я выглядела, когда была неотразимым доном Карлосом.
– Хватит, Розильда! Мне очень стыдно.
– Почему? Ведь нам было так весело…
– Неужели у тебя не возникло никакого подозрения насчет меня?
– Ни разу. Ты была очень убедительна. Одно время я была даже влюблена в тебя…
– Но ведь это скоро прошло… или нет?
– Прошло, хотя для этого, так или иначе, потребовалось несколько недель. Я ведь, как ты знаешь, очень непостоянна. Но я, безусловно, восхищалась тобой. И до сих пор восхищаюсь.
– Почему?
– Ты прекрасно знаешь почему. Не притворяйся. Эта покорность тебе не к лицу. Она наигранна. Что мне в тебе нравилось, так это то, что ты никогда не строила из себя скромницу. Ты знаешь себе цену. Это меня восхищает. Как и твое умение действовать.
– Действовать?.. О чем ты?
– Ты всегда знаешь, чего хочешь. При любых обстоятельствах. И затем воплощаешь то, что задумала. Никто в целом мире не может помешать тебе. Я совершенно уверена: ты станешь прекрасной актрисой, одной из самых лучших.
Розильда серьезно посмотрела на меня. Она не льстила, а говорила, что думает.
Я и сама почему-то убеждена, что далеко пойду в этой жизни. А почему бы нет? Иначе я бы выбрала другую профессию. Я так и сказала Розильде и затем добавила:
– Но мне надо быть полностью уверенной в своих силах. А не чувствовать себя перед кем-то в долгу.
– Для тебя это настолько важно?
– Да. Необычайно важно.
Розильда с удивлением взглянула на меня.
– У тебя такой строгий голос…
– Разве? Я не заметила.
С минуту мы посидели молча, Розильда рисовала в блокноте узоры и фигурки. Я лишь наблюдала за ней – она была такой красивой, когда задумалась. Потом она снова подняла на меня глаза и улыбнулась:
– А как же все-таки быть с покорностью?
– Ну и вопросик!
– И что она имела в виду, когда сказала, что у меня строгий голос?
Я раз и навсегда запретила себе зависеть от кого-либо, даже от своих учителей – какими бы хорошими они ни были. Главному я все равно должна научиться сама. Просто потому, что никто не думает так, как я, ведь у меня совсем иная отправная точка. Возможно, это касается вообще всех людей. Ведь все мы разные.
Многие считают, что мне не хватает покорности, и это отчасти правда. Ведь во мне нет естественных задатков к ней. Да и кому, кстати, было научить меня покорности?
Это качество редко возникает само по себе. Для него должна быть по меньшей степени какая-то питательная почва.
Розильда буравила меня взглядом, удивленно улыбаясь, – я попыталась ей объяснить:
– Да, в том, что ты говоришь, есть правда. Я не хочу сидеть тише воды, ниже травы и, как я уже говорила, не хочу зависеть от кого бы то ни было на этом свете.
И все же меня нельзя назвать бесчувственной. Даже если я не покоряюсь кому-то непосредственно, я иногда способна испытывать глубокую благодарность. Бывает, я даже ощущаю очень сильную потребность сказать кому-то спасибо.
– Да что ты говоришь?!
Розильде тут же захотелось узнать, кому же мне иногда хочется сказать спасибо, но я не сумела ответить.
– Но ведь это, должно быть, кто-то особенный? – задумчиво произнесла она.
– Конечно…
С этим я не могла не согласиться. Но больше мне нечего было добавить.
Я пожала плечами, и Розильда уставилась на меня во все глаза.
– Наверно, это Бог, да? – вырвалось у нее, и она сама удивилась сказанному.
Я и сама чуть было не пришла к этой мысли. А впрочем…
– Нет, вряд ли. Нет.
Я покачала головой. Розильда на мгновение задумалась, наморщив лоб, как будто решала какую-то серьезную проблему:
– Но ведь должен быть кто-то, кого ты хотела бы отблагодарить…
– Да, безусловно, кто-то должен быть…
С минуту мы сидели молча, а потом Розильда продолжила развивать свою мысль:
– Если это не какой-то особенный человек, которому ты благодарна, то это скорее всего, не кто иной, как Господь Бог.
Сделав небольшую паузу, она добавила:
– Может, ты даже веришь в Бога, Каролина?
Она произнесла это с таким удивлением и одновременно сомнением в голосе, что я не смогла удержаться от смеха.
– Не могу себе даже представить такое! Значит, это должен быть именно Бог, к которому даже такие творения, как я, испытывают благодарность.
А разве можно разделять Бога и его творение?
На этот вопрос я не могла ответить.
Дорогая Сага, больше я не могу писать. Нужно завершить работу над Иоанной. Мне пришла в голову одна идея, которую мне хочется попробовать. Так обычно бывает всегда, когда я пишу тебе.
Итак, я пока заканчиваю писать, но я еще вернусь.
Твоя спешащая К.»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
«Сага, я должна рассказать тебе до конца про мой разговор с Розильдой. Прошло несколько дней, но он словно отпечатался в моей памяти. Это особый дар – запоминать сказанное слово в слово. В этом мы с Розильдой похожи. Она считает, что обладает этим даром потому, что долгое время не могла говорить. Но я думаю, это скорее от того, что мы с ней так похожи. Кроме того, возможно, это передалось нам по наследству. Мы говорили об этом.
– В таком случае, это от папы, – сказала Розильда.
Но это, конечно, шутка. Ведь у нас разные отцы. Да и вообще я не припомню, чтобы Максимилиам Стеншерна отличался особой памятью на реплики. Я, конечно, знала его не так близко, но он не производил такого впечатления. От кого мы унаследовали этот дар, сказать трудно. Ни одна из нас этого не знает, да это и не имеет большого значения.
Как бы то ни было, мне удалось подметить несколько интересных и выразительных жестов Розильды для своей Иоанны. Когда мы говорили о религии, мне показались очень характерными выражение лица и движения рук Розильды, отражавшие смесь сомнения, удивления и изумления.
Но вернемся к нашему прерванному разговору.
Розильда вдруг взялась утверждать, будто я религиозна и верю в Бога, а я сказала, что верю скорее в некое творение. Тогда она спросила, как можно отделить Бога от творения, если это не одно и то же.
Но что я могла на это ответить?
– А ты религиозна? – спросила я вместо этого. Розильда задумалась, а потом сказала:
– Как ты знаешь, нас воспитывала Амалия: маму, меня и Арильда. И нам пришлось научиться набожности. Поэтому для нас вера в Бога – это нечто естественное. Когда мы были маленькими, мама была очень религиозной… Впрочем, она и остается такой в глубине души… или ты думаешь иначе?
Я была другого мнения о маминой религиозности, но пока промолчала, и Розильда продолжила:
– Наверняка ты хорошо знаешь маму. Ведь вы долго жили вместе, ты и она.
Мы взглянули друг другу в глаза, но затем быстро отвели взгляд. Меня бросило в жар. У нас с Розильдой одна мама. Но она говорила о ней так, словно не была моей сестрой, так, будто все время считала маму только своей. Вернее, их мамой, ее и Арильда. А мне всего лишь по случайности довелось жить с ней вместе какое-то время. Я чувствовала, как Розильда словно отвергает меня.
Поначалу меня охватило бешенство, но потом, поразмыслив, я решила, что мне это в общем-то безразлично. Какая разница? Я попыталась понять чувства Розильды и потому смогла обуздать саму себя и вновь поднять на нее глаза.
Но когда я заговорила, в голосе все еще слышалась отчужденность:
– Ты говоришь, я хорошо знаю маму… Странно… ведь в каком-то смысле у нас с тобой никогда не было одной мамы, Розильда. Я согласна, так случилось, что это физически одна женщина, но на этом сходство кончается. Моя мама вовсе не была религиозной. По крайней мере, насколько я помню. Даже наоборот. Например, она никогда не читала со мной вечернюю молитву, как делала твоя мама. Разве это не примечательно, если задуматься? Мама Ида не была верующей, а мама Лидия была крайне набожна.