Навозный жук летает в сумерках…, стр. 52
— Да нет, не очень, — ответил Давид. — Я спросил, есть ли на их статуе скарабей. Им кажется, что нет, но они обещали проверить.
— Что? Они не могли сказать сразу?
— Нет, они обещали перезвонить.
— Сюда, в пасторскую контору?
Вопросы сыпались на Давида со всех сторон. И он как-то умудрялся отвечать на все сразу. Да, они позвонят в пасторскую контору.
— Ты им дал номер?
— Да.
— И они перезвонят?
— Да.
— Когда?
— Как только все узнают.
— Ведь это же недолго — проверить, есть ли скарабей?
— Нет, недолго, но они должны проверить кое-что еще.
— Что?
— Ты не забыл спросить про вторую статую? Куда они ее дели?
— Не забыл.
— И что они сказали?
— Обещали выяснить. Они перезвонят.
Давид отвечал на все вопросы по мере сил. Да. Да. Нет.
— Что ж, придется нам набраться терпения, — констатировал Линдрот, когда все вопросы иссякли.
— Да, они скоро позвонят, — сказал Давид. Вид у него был немного усталый.
Линдрот подумал, что лучше, наверное, оставить Давида одного. Пусть он немного придет в себя, и, когда они позвонят, сможет спокойно с ними поговорить.
Да, наверное, так будет лучше, согласился Давид. И Линдрот увел Юнаса и Аннику в сад. Там уже почти созрели груши…
Из Англии перезвонили через час. Давид отлично справился с разговором, и, когда беседа была окончена, вышел в сад.
Все выжидающе смотрели на него. На этот раз никто не проронил ни слова.
— Все оказалось так, как мы и думали, — в Британском музее статуя Андреаса Виика. Наш скарабей оттуда, — сказал Давид.
Анника вскрикнула от восторга и обняла Линдрота.
Когда все успокоились, Давид рассказал, что в Британском музее за этот час подняли все необходимые документы. Статую в 1823 году подарил музею достопочтенный сэр Лесли Рамсфильд, внук Патрика Рамсфильда, товарища Андреаса по путешествию.
Музей тут же связался с семьей Рамсфильдов. Фамилия эта была хорошо известна, в Лондоне проживали несколько членов этого рода.
В их семейном архиве сохранились записи, где сообщалось, что статуя попала в Англию, точнее, в дом Рамсфильдов в Корнуолле, в 1807 году. Привез ее сын некоего Андреаса Виика. Звали его Карл Андреас Ульстадиус.
То есть все было именно так, как предположили Давид и Линдрот, — пока статуи-близнецы оставались порознь, Карл Андреас не мог быть спокоен. «Gemini geminos quaerunt».
Итак, он извлек статую из-под земли. Наверняка это оказалось куда сложнее, чем в первый раз. Церковь уже отреставрировали. Вероятно, ему пришлось делать это тайно, ночью. Второпях он не заметил, как скарабей отвалился. Да и что он мог поделать? Скорее всего, он даже не знал, что скарабей остался в гробу.
Он запаковал статую и поехал в Англию, чтобы наконец соединить ее со статуей Патрика Рамсфильда и обрести покой.
Но близнецам так и не суждено было найти друг друга.
— Почему? — Юнас настойчиво выпытывал все, что касалось второй статуи. — Ты узнал, что они с ней сделали?
Да, узнал. И все это довольно странно…
В семье Рамсфильдов рассказали, что судьба статуи Патрика была похожа на судьбу шведской статуи. Она распространяла вокруг себя смерть и несчастья. Патрик Рамсфильд был вынужден переезжать с ней с места на место. И всюду повторялась одна и та же история. Из-за этой скульптуры люди возненавидели его. Он никак не мог найти покоя.
Когда Карл Андреас Ульстадиус попал в дом Рамсфильдов, статуи там давным-давно не было. От нее избавились, но никто не знал или просто не хотел говорить, что с ней стало. Патрик Рамсфильд и его дети умерли. Жив был только внук, тогда еще совсем молодой Лесли Рамсфильд. Он принял Карла Андреаса с его статуей, а в 1823 году подарил ее Британскому музею, где она хранится и сейчас. Этот подарок был приурочен к началу строительства современного здания музея.
Причинила ли шведская статуя какие-либо несчастья семье Рамсфильдов, неизвестно.
Вот что удалось узнать Давиду.
— Но они отдадут нам статую? — спросил Юнас. Нет, об этом речи не шло. Давид полагал, что музей, вероятно, считает статую своей.
— Но она же все-таки шведская!
— Точнее, египетская, — улыбнувшись, сказал Давид. — Вряд ли они ее отдадут.
— А что со статуей Патрика?
— Она пропала… ее нигде нет! — ответил Давид.
Но Юнас так не думал. Наверняка тоже где-нибудь спрятана. Главное — не сдаваться!
— Ну, а скарабей? Как быть с ним?
— Они нам сообщат, — сказал Давид. — Они еще позвонят.
Линдрот слушал ребят молча. Да, какая удивительная история…
Он хорошо понимал Юнаса и сам был немного подавлен. Как после окончания праздника, когда все ждешь продолжения…
И тут Анника вспомнила о письмах — о великих идеях Андреаса, которые Эмилия доверила потомкам — тому, кто найдет письма.
Что им делать с письмами?
Линдрот оживился.
— Да, не мешало бы об этом подумать, — сказал он. — Придется поломать голову, как с ними поступить…
— А вы как думаете, пастор, — спросил Давид, — мир готов принять идеи Андреаса?
— Не знаю… — Линдрот потер брови. — Этого я сказать не могу.
— Ну нет, — сказал Юнас и решительно покачал головой. — Мир, может быть, и готов, а я — нет. Хотя я, конечно, не такой философ, как эти двое, — Юнас махнул рукой в сторону Давида и Анники. — А вы, пастор?
Линдрот засмеялся, Давид с Анникой тоже. Потом он грустно посмотрел на Юнаса и признался, что, к сожалению, не все понял в письмах Андреаса.
— Видно, я еще не дорос…
— И я тоже, — сказал Юнас. — Пойду позвоню Йерпе!
— Это еще зачем! — возмутилась Анника.
— Почему нет, милая Анника? — не понял Линдрот.
Тут Анника разозлилась. Опять эти сенсационные известия! Да кому это нужно!
— Да ладно, что в этом плохого, — спокойно возразил Линдрот. — Ведь Йерпе изо всех сил старается придумать что-нибудь увлекательное и необычное, чтобы как-то заинтересовать читателей… И, по-моему, он неплохо справляется. Людям же нужно что-то читать летом, в выходные… и пусть уж лучше интересуются судьбами статуй, чем совершают преступления и подобные им ужасы, о которых без конца пишут в газетах.
Юнас слушал его раскрыв рот.
— Я полностью с вами согласен, пастор, — сказал он. — Пойду звонить Йерпе!
ЮЛИЯ АНДЕЛИУС
В тот вечер Линдрот пошел с ними в Селандерское поместье. Он никогда там не был, и ему хотелось на все посмотреть своими глазами: на колонну, где была прикреплена статуя, на селандриан, который дал им самый первый знак.
Ему казалось, будто он с самого начала участвовал в расследовании. Он хотел почувствовать атмосферу, которая когда-то окружала Эмилию, а также Давида, Юнаса и Аннику.
Линдрот хотел пережить все, что предшествовало появлению этих писем. Он знал, что им никогда до конца не понять этих людей — Андреаса, Эмилию и Магдалену, но хотел узнать о них как можно больше, чтобы определить свое отношение к письмам.
— Надо же, — сказал Линдрот, когда все участники этой истории стояли рядом с селандрианом, и пастор вдыхал аромат голубых цветов, которых становилось все больше и больше. — Selandria Egyptica… выходит, это цветок из нашей песни, из сюиты, которую мы сейчас репетируем в церкви. Надо же, слова сами нашли нас. «Цветик, цветик, синий цветик…»
Линдрот ходил по дому, прислушиваясь и внимательно разглядывая все вокруг. Он хотел все увидеть и прочувствовать. Он остановился и послушал, как тихо и равномерно тикают старые напольные часы.
Дети провели его наверх, в комнату Эмилии, и показали сундук, где когда-то была спрятана статуя. А Юнас приподнял половицу и показал тайник под полом, где они нашли письма.
— Вы же понимаете, какая на нас лежит ответственность, — серьезно сказала Анника. — Вот что написала Эмилия в своем последнем письме, я помню его почти наизусть: «Но если случится вдруг так, что письма увидят свет в эпоху столь же неразумную и нещадную, как моя, то пусть нашедший их, не раздумывая, положит обратно в шкатулку и спрячет».