Навозный жук летает в сумерках…, стр. 22

Вдруг Натте решительно встал со стула.

— Некогда мне тут рассиживаться. До свидания. Мне пора!

— А как же вода, Натте? — Юнас протянул стакан.

— Можете полить ею свои цветы! Ведь они столько выпивают! — сказал он, посмотрев на Аннику. — До свидания!

Натте вышел, Юнас за ним. Лучше было проводить его, чтобы он снова не «подорвался». Они шли молча, но у калитки, уже выйдя на дорогу, Натте повернулся и произнес:

— Послушай, малец, можешь передать тому парню, что последний раз я приходил в этот дом, когда мне было три года, а сейчас мне за семьдесят, так и передай, чтоб не мучился!

Когда Юнас вернулся, Давид с Анникой стояли у селандриана. Пока Натте сидел на кухне, стрелка скакала как бешеная. Давид специально ходил в гостиную проверить. Анника сказала, что стрелка дрожала, еще когда Натте был в саду. Именно поэтому она сразу пригласила его в дом. Никаких сомнений — селандриан бурно реагировал на Натте. Сейчас цветок успокоился.

— Вы уверены, что дело не в выстрелах? — спросил Юнас.

Давид и Анника были почти уверены. Вряд ли это выстрелы. Но на всякий случай Юнас вышел в сад и нарочно споткнулся о проволоку, устроив страшный грохот. Давид не спускал глаз с гальванометра. Стрелка даже не шелохнулась.

Значит, селандриан почему-то реагировал на Натте! Почему?

МИР БОЛЬШОЙ — И МАЛЕНЬКИЙ

Эти слова Линнея Андреас иногда цитировал в своих письмах. Линней верил в Бога. Андреас сомневался. Но ни тот ни другой не верили в случай или в совпадения.

Однако в нашей истории важную роль сыграли именно совпадения — или что-то, по крайней мере, похожее на совпадения.

Многие незначительные события имели серьезные последствия.

Если бы не навозный жук, провалившийся под пол в летней комнате, дети не нашли бы шкатулку с письмами Эмилии. Никто бы так и не узнал, что однажды, давным-давно, в деревню Рингарюд в Смоланде попала древнеегипетская статуя. Статуя, из-за которой сегодня в саду Селандерского поместья натянута проволока и гремят выстрелы.

Но что же происходило в эти дни за пределами рингарюдского мирка?

Как получилось, что тем же летом, в те же дни, ученый по имени Вильям Паддингтон сидел в помещении Общества Линнея в Лондоне, когда вдруг в его руки попало старое письмо, написанное в восемнадцатом веке английским учеником Линнея Патриком Рамсфильдом? Паддингтон прочел это письмо и обнаружил несколько строчек, которые сразу же привлекли его внимание. Патрик Рамсфильд писал, что, возвращаясь из Египта домой, он оказался на одном корабле со шведским учеником Линнея Андреасом Вииком. Подружились они еще в Египте.

В багаже, сообщает Рамсфильд, у них были две деревянные статуи-близнецы, которые они нашли в Египте, а теперь увозили с собой, каждый в свою страну: Рамсфильд — в Англию, а Виик — в Швецию.

Паддингтон заинтересовался этой историей и отправился в Британский музей, где в охраняемом стеклянном шкафу действительно увидел ту самую египетскую статую. Все бы на том и кончилось, но, по случайному совпадению, смотритель, проходивший мимо, завел с Паддингтоном разговор, и ученый рассказал ему о письме, где говорилось, что в Швеции у этой странной статуи есть близнец.

В огромном здании Британского музея в Лондоне составили запрос о статуе-близнеце и отправили его в Стокгольмский музей Средиземноморья. В Стокгольме письмо сначала попало в руки музейному служителю Лагеру, который прочитал его и передал профессору античной истории Цезарю Хальду. Профессор был вне себя от восторга. Он сразу же установил, что это статуя эпохи Аменхотепа IV, фараона восемнадцатой династии, то есть четырнадцатого века до нашей эры [2].

Это было потрясающее известие — ведь до сих пор профессор не знал, что такая статуя есть в Швеции. Статуя, которую в Швецию в восемнадцатом веке привез ученик Линнея родом из Смоланда! Это требовало немедленного расследования!

Служитель Лагер смутно припоминал, что несколько дней назад ему звонила какая-то девочка из Смоланда, из деревни Рингарюд, она не назвала своего имени, но спрашивала о египетской статуе, которую привез в Швецию ученик Линнея Андреас Виик. Надо думать, речь шла о той же самой статуе.

Как странно!

Почти одновременно в Стокгольмский музей поступили запросы об одной и той же статуе из двух совершенно разных мест — из Рингарюда в Смоланде и из Британского музея в Лондоне!

Непонятно! Как такое возможно? Есть ли тут какая-то связь?

Лагер сказал профессору, что не придал особого значения звонку девочки. Но теперь он задумался…

Хальд отнесся всерьез к обоим запросам. Надо было действовать! Он велел Лагеру немедленно позвонить в Упсалу, в Музей Линнея и выяснить, сохранились ли у них какие-нибудь работы Андреаса Виика, где упоминается деревянная египетская статуя. Лагеру ответили, что от путешествия Андреаса Виика в Египет осталась коллекция насекомых, частично заспиртованных: короеды, несколько экземпляров священного навозного жука и необыкновенно крупный экземпляр египетского храмового сверчка. Кроме этого, множество хорошо сохранившихся растений, в основном семейства осоковых, а также различные семена. Но вообще-то большого интереса эти находки не представляют.

Лагер доложил об этом Хальду, а тот, немного поразмыслив, позвонил ученому-краеведу из Йончепинга, Герберту Ульсону.

— Ульсон, это Хальд. Что нового в далеком Смоланде? Как у вас там с египетскими статуями?

— Так себе. — Герберт Ульсон решил, что профессор шутит. Но скоро понял, что это не так. Хальд быстро рассказал ему всю историю о письме из Британского музея, об ученике Линнея и телефонном звонке девочки из Рингарюда.

— Ведь Рингарюд входит в твою компетенцию?

— Да, входит.

— И что, тебе оттуда никто не звонил?

— Да нет, по крайней мере, я об этом ничего не знаю. Наверное, девочка сразу позвонила вам — оно и понятно, ведь речь идет о Египте.

— Ну да, ты прав, но обещай мне все же разыскать ее! Я должен как можно скорее ответить Британскому музею.

Герберт Ульсон обещал сделать все, что в его силах. Он сразу же позвонил в пасторскую контору Рингарюда. Пастор Линдрот в это время бился над словами к музыке для хоровой сюиты, которая скоро должна была прозвучать в старой рингарюдской церкви… Это была очень красивая и необычная музыка. Написал ее Сванте Стенфельдт, их собственный деревенский композитор. Но вот слова пастору никак не удавались.

Зазвонил телефон. Линдрот поднял трубку. Ульсон представился, и пастор любезно спросил, чем он может помочь.

— Я разыскиваю одну девочку, ведь в Рингарюде не так много жителей? — спросил Герберт Ульсон.

— Да-а… у нас… дайте-ка проверю, в попечении нашего прихода на сегодняшний день насчитывается одна тысяча двадцать шесть душ, — не без гордости ответил Линдрот.

Ульсон рассказал ему историю, которую только что услышал от Хальда: в Стокгольм звонила какая-то девочка из Рингарюда и спрашивала о египетской статуе и об Андреасе Виике. Линдрот внимательно выслушал Ульсона, история его заинтересовала, и он был уверен, что знает, кто эта девочка.

— Есть у нас одна девочка, ее зовут Анника Берглунд, она очень интересуется историей нашей деревни. У меня с ней отличные отношения. А что касается Андреаса Виика, то странно, что его имя возникло в этой связи, потому что на столе передо мной как раз лежат кое-какие бумаги из Вадстены, касающиеся Андреаса Виика, и достать эти документы меня попросила именно Анника. Странно, однако, что в Рингарюде нам так и не удалось найти его могилу… я хочу сказать, уж мы-то должны бы знать, где похоронен ученик великого Линнея…

— Спасибо, все это чрезвычайно любопытно, — ответил Герберт Ульсон. Он спешил. — А вы не могли бы дать мне телефон этой девочки?

Линдрот дал ему номер, и Ульсон сразу же позвонил в магазин Берглундов. Но Анники не было дома. С Ульсоном говорила фру Берглунд, мама Анники. Вероятно, Анника у Давида Стенфельдта, сказала она и продиктовала номер Давида.