Навозный жук летает в сумерках…, стр. 10
Анника прочла и побледнела.
— Покажи! — сказал Давид.
— Да, покажи! — попросил Юнас.
Анника молча протянула им ключ и заметила, что они тоже побледнели.
Большими красивыми буквами на клочке бумаги было выведено:
ЛЕТНЯЯ КОМНАТА
Давид беспокойно расхаживал взад-вперед. В руках он держал раскрытую книгу и читал:
«Кажется, обнаружены некоторые доказательства в пользу поэтического и философского взгляда на цветы как живые существа, которые обладают не только душой и индивидуальностью, но и способностью общаться с другими живыми существами».
Книга называлась «Тайная жизнь цветов», Давид взял ее в библиотеке. Цветок в Селандерском поместье, который приснился Давиду еще до того, как он его увидел, никак не давал ему покоя. Давид хотел понять, почему цветок так странно себя ведет и почему ему все время кажется, будто цветок что-то от него хочет.
Селандриан может привязаться только к одному человеку, как сказала по телефону пожилая дама, Юлия Анделиус.
Но почему он выбрал именно Давида?
Другое обстоятельство, мучившее его — это ключ в медной банке. Ключ от летней комнаты.
Давид жалел, что поддался уговорам Анники не искать эту комнату. Ведь Юнас тоже хотел немедленно найти ее, но Анника была непреклонна. Это их не касалось. Возможно, она и права — кто знает, во что они ввязались бы…
Но одно Давид знал точно — если ему и казалось раньше, что голос на пленке говорит пустые, ничего не значащие слова, то теперь он так не думал. И неважно, существует ли этот голос на самом деле, но то, что Давид разобрал слова «летняя комната», — точно не случайность. Доказательство тому — ключ. И Давид знает, где он лежит. Ну как можно было обещать Аннике?..
На втором этаже, над магазином, Юнас Берглунд нетерпеливо расхаживал по своей комнате, жуя «салмиак». Он то и дело включал магнитофон и снова слушал голос на пленке.
Никаких сомнений. Давид прав. Девушка шептала: «летняя комната».
И ключ от этой комнаты был у него в руке! Наверняка Юнас задел медную банку не случайно. Ключ обязательно должен был выпасть! Тут нет никаких сомнений!
Но как он мог обещать Аннике не пытаться разыскать эту комнату? Какая непростительная глупость…
Так ли важно держать данное слово? А что если ты пообещал глупость, но понял это только потом? Может, уговорить Аннику освободить его от этого обещания?
Нет, это бесполезно. Она никогда не согласится. Анника от страха готова, как страус, зарыться головой в песок. Говорить с ней просто невозможно. Ведь она отказывалась даже признать существование голоса на пленке.
Но тогда почему она так испугалась летней комнаты? В ее рассуждениях нет никакой логики.
А ключ лежит себе в медной банке! И ждет…
Думать об этом было невыносимо.
Анника сидела на складе за магазином и наклеивала ценники на новые консервы. Она привыкла к этой работе, и обычно все шло как по маслу, но сегодня что-то было не так. Анника постоянно путалась, сбивалась и никак не могла войти в нужный ритм. По рассеянности на несколько банок она наклеила по второму ценнику. Выходит, она уже не может отличить, где банки с ценниками, а где нет.
Анника все больше раздражалась.
Зачем она пообещала, что будет этим летом помогать в магазине?
И поливать цветы в Селандерском поместье? Последнее обещание было еще большей глупостью!
А согласилась она из-за Давида — как всегда!
Потому что Давиду наверняка хотелось попасть в Селандерский дом.
Потому что Анника хотела сделать ему приятное.
Потому что хотела совершить полезное дело. И сделать приятное себе самой.
Она всегда так рассуждала. Только кому было до этого дело? Давиду и в голову не приходило, что именно благодаря ей он смог увидеть цветок, который ему приснился. Да и Юнас не вспоминал, как она сражалась за его магнитофон.
Но все, с нее хватит!
С ключом она никому не уступит!
Только бы Юнас перестал слоняться как неприкаянный и так осуждающе на нее смотреть.
А Давид едва кивнул ей, когда она встретила его этим утром по пути в библиотеку. И даже не слез с велосипеда. Но ей все равно, она не собирается…
Но — но — но…
Имеет ли она право вынуждать кого бы то ни было давать такие обещания?
Правильно ли она делает, что постоянно одергивает Юнаса?
А что если она — настоящая грымза и деспот?
Ну разве хорошо, что она мешает Давиду разыскать летнюю комнату? Между прочим, именно он первым услышал голос на кассете! И именно он растолковал шепот!
А вдруг это что-то важное! Вдруг в Селандерском поместье что-то происходит! А она только вставляет всем палки в колеса!
Ну вот! Опять она по второму разу прилепила ценники.
Ерунда какая-то… Со злости Анника швырнула несколько банок так, что они покатились по столу.
Потом встала и пошла звонить Давиду.
Первое, что они увидели, войдя в Селандерский дом, был цветок. Сегодня он выглядел куда лучше.
Но, хотя день был в самом разгаре и за окном светило солнце, а цветы, как известно, всегда поворачивают свои листья к свету, этот цветок упрямо поворачивался внутрь комнаты — к лестнице.
— Действительно странно, — сказал Давид. — Когда я вчера уходил, я повернул его к свету.
— Может, здесь кто-то был и… — Анника запнулась: то, что она собиралась сказать, показалось ей глупым.
Но Юнас продолжил ее мысль. Не исключено, что кто-то мог проникнуть в дом. Поэтому надо предусмотреть все до мельчайших деталей. Рисковать нельзя ни в коем случае. Чтобы проверить, не приходил ли кто в их отсутствие, Юнас посыпал хвоей все дверные ручки. Если хвоя так и лежит на ручках, значит, никто не приходил. А если нет, то, следовательно… И тогда придется принимать меры! К тому же будет понятно, какие двери открывали, а какие нет.
— Ну и ну! — восхитился Давид.
— И как хвоя? — улыбнувшись, спросила Анника. — Сдвинулась с места?
— Нет, пока все без изменений, — ответил Юнас. — То есть к банке с ключом никто не прикасался. Цветок повернулся сам. Он хочет, чтобы мы поднялись по лестнице!
— Да, похоже на то… — немного подавленно произнесла Анника.
— Ну все, давайте достанем ключ и разыщем, наконец, эту летнюю комнату! — сказал Давид.
— Наверное, ничего другого не остается, — ответила Анника.
Они поднялись по лестнице, и Давид достал ключ из медной банки. Он огляделся. Куда ведет этот коридор? Здесь было несколько дверей, и все заперты, кроме одной, которая вела на чердак. Рядом на крючке висел ключ.
Комната, где жили только летом, вполне могла находиться на чердаке. Дети открыли чердачную дверь и оказались перед высокой деревянной лестницей. Ступеньки предательски заскрипели, и Юнас сразу же включил магнитофон:
— Прием! Прием! Говорит Юнас Берглунд!
— Какой мерзкий старый чердак, — сказала Анника.
— Выглядит действительно не очень гостеприимно, — отозвался Давид. У него с собой был фонарик.
Юнас докладывал:
— Итак, дорогие слушатели, мы находимся на чердаке Селандерского поместья. Как только что заметила одна из моих коллег, это довольно-таки неприятное место. Дневной свет скупо проникает через небольшие оконца, затянутые старой паутиной. В полутьме можно различить груды хлама. В нос бьет затхлый воздух. Я то и дело натыкаюсь на паутину, которая серыми клочьями свисает с потолочных балок. Вокруг нас проносятся летучие мыши…
— Юнас, прошу тебя, не надо так ужасно преувеличивать! Мне и без того плохо! — послышался голос Анники.
Юнас раздраженно выключил магнитофон.
— Хочешь испортить мне репортаж, да? И как раз, когда ко мне пришло вдохновение!
— Извини, пожалуйста, я не хотела… — виновато проговорила Анника.
Давид с фонариком ушел вперед. Они увидели, что он остановился у какой-то голубой двери. Давид вставил в замок ключ и повернул. Замок заскрипел, и Юнас продолжил: