...И белые тени в лесу, стр. 34

Я хотела было попросить ее показать мне свои рисунки, но она повела меня обратно в гостиную к небольшому книжному шкафу со стеклянными дверцами. Здесь стояли книги в красивых старинных переплетах из кожи. Книги на разных языках – среди них было много английских и немецких романтиков. Но были и книги на французском, испанском и итальянском. Я спросила, может ли Розильда читать все эти книги в оригинале, и она кивнула. Ведь у нее всегда было много времени. Поэтому она выучила много разных языков.

«Ты же понимаешь, я не могла с кем-нибудь поговорить», – написала она.

Я пробежалась глазами по книжным корешкам, думая разыскать поэму Оскара Уайльда, но здесь ее не было. В некоторых книгах на внутренней стороне обложки значилось имя Лидии Фальк оф Стеншерна. Над этим именем было написано другое – Клара де Лето. Этого имени Амалия никогда не упоминала, но ведь у Лидии до замужества была фамилия де Лето. Значит, Клара – это, наверно, ее мать, и на полках стояли те самые книги, о которых говорила Амалия и которые так много значили и для матери, и для дочери.

Я спросила Розильду о том, что она читает сейчас, надеясь, что она достанет Оскара Уайльда, мы с ней поговорим о «Балладе Рэдингской тюрьмы» и я спрошу про цитату, записку с которой нашла у себя в комнате. Я была почти уверена, что это она оставила записку, но Розильда показала мне совсем другую книгу – трагедию Шиллера [3] «Дон Карлос».

Когда я сказала, что не читала ее, Розильда написала в блокноте:

«Ты обязательно должна ее прочитать! Я тебе скоро дам».

Она прижимала книгу к себе, глаза у нее светились, я поняла, что для нее это много значит.

Потом Розильда захотела поиграть. Она закрывала мне глаза ладонями, я наугад вытаскивала с полки книгу и раскрывала в любом месте. Потом она убирала руки, и я читала ей вслух тот отрывок, который первый попадался мне на глаза.

Я достала том из собрания сочинений Рунеберга [4], мой взгляд упал на строки:

Скорбь и радость сердце
Делят на две части,
Тонкой перепонкой
Лишь разделены.
Скорбь живет отдельно,
Радость правит также
У себя в палатах.
Мне не примирить их —
Обе одиноко
Царствуют в глубинах.

Я на минуту прервалась, посмотрев на Розильду.

– Стихотворение называется «Радость и тоска». – сказала я. – Продолжать?

Она стояла, слегка отвернувшись в сторону, и кивнула, не глядя на меня.

Лишь она одна
Распахнула двери
В тонкой перепонке.
Слились воедино,
Ибо скорбь – блаженство,
Радость же – унынье.

Закончив читать, я заметила, что Розильда стоит ко мне спиной, она лихорадочно что-то искала. Ее блокнот лежал на стуле возле книжной полки – я решила, что она не помнит, куда его положила, поэтому взяла блокнот и протянула Розильде. И тогда я увидела, что глаза у нее блестят.

Розильда…

Она знаком показала мне, что не хочет разговаривать, и, отойдя немного в сторону, стала что-то писать, а потом плавным движением кинула мне блокнот, который я ухитрилась поймать на лету. Там было написано:

«Мне кажется, что я слышала… души твоей движенье… теперь я так этого жду».

Я перечитала фразу два раза и, ничего не поняв, вопросительно посмотрела на Розильду. Она озорно рассмеялась, выхватила у меня блокнот и написала в нем несколько слов. Затем протянула его мне, загадочно поблескивая глазами. Я прочитала:

«Единственный = Карлос = Карл?»

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Лишь немногие из тех, кого я знала, были такими же интересными и глубокими собеседниками, как Розильда. Вскоре я уже совершенно забыла о том, что она немая. Она писала почти с той же быстротой, что и думала, отвечала находчиво и остроумно. С Розильдой можно было поговорить обо всем на свете.

Держалась она удивительно просто – на самом деле никогда не подумаешь, что она вела такой замкнутый образ жизни. Во всяком случае поначалу, когда мы еще только хотели узнать друг друга получше, я ничего такого в ней не заметила. И только потом я поняла, что эта обособленность оставила в ней свои следы, но дело даже не в этом, тут были и другие обстоятельства.

Сама она, казалось, совсем не страдала от своей немоты. Она прекрасно владела собой и никогда не выпячивала этот недуг. Напротив, у меня сложилось такое впечатление, что Розильда считает, будто в ее немоте есть свои преимущества.

Однажды она написала у себя в блокноте известную цитату из Шекспира:

Слова летят, мысль остается тут;
Слова без мысли к небу не дойдут [5].

Потом задумалась и снова взялась за блокнот:

«Мои слова остаются со мной. Мысли улетают, а слова я могу сохранить. Пойдем, я тебе что-то покажу!»

Она повела меня в одну из башенных комнат, это было круглое помещение, в котором стены с пола до потолка были увешаны полками. Посреди комнаты стояла маленькая табуретка. Розильда села на нее и взмахнула руками, показывая на стены. Затем написала в блокноте:

«Смотри, все, что вокруг, – это мои слова».

Взгляд у нее был загадочный. Я поняла, что раз она меня сюда привела, значит, очень мне доверяет. Розильда написала:

«Твои слова исчезают. Ты никогда об этом не думала? Если твой собеседник не слушает тебя, слова исчезают навсегда. А мои – остаются».

Я молча посмотрела на стены. Полки были уставлены блокнотами, в которые Розильда записывала свои беседы, здесь и хранились все ее слова, когда-либо обращенные к другим людям.

У нее превосходная память, объясняла Розильда, когда она смотрит на свои реплики, записанные в блокноте, она тотчас вспоминает, что ей на это отвечали, и таким образом фразу за фразой может восстановить в памяти весь разговор и пережить его заново.

«Ну как, нравится? – написала она. – Или, по-твоему, надо было выбросить эти блокноты?»

Нет, зачем же. И в то же время я слегка содрогнулась при мысли о том, что все слова, когда-либо кем-то произнесенные вслух, были бы вот так записаны! А может, это и хорошо? Тогда бы мы уж наверняка хорошенько обдумывали свои слова, прежде чем произнести их вслух.

– Это же никому не повредит.

Розильда серьезно кивнула. Ведь она и хранит их, потому что не хотелось бы забывать свои собственные слова. Сначала Розильда не относилась к словам так бережно, но потом жестоко за это поплатилась. Она глубоко задумалась и покивала головой.

Я поняла, что она намекает на свою немоту, и хотела было сказать, что если бы нам приходилось расплачиваться за каждое необдуманно сказанное слово, которое случайно сорвалось с языка, тогда бы все люди стали немыми, – но об этом я говорить не стала. Розильда уже думала о другом.

Она показала мне, что все блокноты расставлены на полках в определенном порядке, на каждом стоит год, месяц, день и даже время начала и конца разговора. Ну и конечно же, там было написано, с кем она разговаривала.

Свободного места на полках почти не осталось, но Розильда со смехом написала, что в замке есть еще много таких башенных комнат.

Для блокнотов с нашими разговорами у нее была специальная полка. И блокноты для меня тоже были отдельные. Как и для Арильда.

«И для твоего брата Карла, конечно, тоже».

Для разговоров с остальными Розильда использовала общий блокнот, а когда он заканчивался, начинала новый. Но наши беседы были такими интересными, что Розильде хотелось сохранить их отдельно. Она с довольным видом сообщила мне, что наша полка скоро заполнится до конца, потом кивнула на соседние, полупустые: в те годы она почти ни с кем не разговаривала.

вернуться

3

Фридрих Шиллер (1759 – 1805) – немецкий поэт, драматург и теоретик искусства Просвещения. Один из основоположников немецкой классической литературы.

вернуться

4

Рунеберг Йохан Людвиг (1804 – 1877) – финский поэт.

вернуться

5

«Гамлет» (3, 3). Перевод М. Лозинского