Дети теней, стр. 36

Как только я вошла, она нетерпеливо протянула мне блокнот, где была изложена ее версия «сцены соблазнения». Это было длинное, подробное описание и – конечно, как я и подозревала, – просто игра. Оно начиналось с небольшого вступления:

«Со мной всегда так бывает: когда у меня горе, я чувствую сильную потребность в чем-то романтическом. Только Карлос по-настоящему понял это и мог меня поддержать. При этом мы ни в малейшей степени не обижали и не ранили друг друга».

Дальше следовал детальный рассказ о том, как все произошло. Они условились встретиться около полуночи в зеркальной зале. Время от времени они встречались там, чтобы разыгрывать перед зеркалами маленькие сценки. Иногда их придумывал Карл, иногда – она сама. Поскольку она говорить не могла, ее реплики произносил Карл. Это было не так просто, но с каждым разом получалось все лучше и лучше. В этот раз сценку написала Розильда. Она хотела опробовать свою идею с соблазнением. Смысл был в том, что она, немая, будет играть так обольстительно, что Карл не выдержит и произнесет те самые злосчастные слова.

Розильда во всем винила только себя. Ведь она подозревала, что София шпионит за ними. Она даже слышала крадущиеся шаги в коридоре перед залой, но продолжала играть, просто чтобы подразнить Софию. Она вдруг почувствовала, как внутри поднимается жуткий протест, «кураж вдохновения», как она это назвала. Он придал ей смелости, но одновременно привел к таким серьезным последствиям, каких она не ожидала.

Теперь Розильда жалела, что поступила так опрометчиво. «К сожалению, иногда я веду себя безрассудно», – закончила она.

К моему удивлению, она ничего не спросила о Карлосе; Кажется, она была уверена, что он уехал ненадолго и скоро вернется.

Когда я прочла ее «признание», она забрала блокнот и начала писать. Но теперь уже о своем отце. В отличие от Карлоса, он никогда не вернется. Именно об этом, а не о моем «брате» горевала Розильда.

Она показала мне маленькую открытку от Максимилиама. Открытка была отправлена накануне, а может, и в тот самый день, когда он погиб. Он писал, что скучает. Как только осада закончится, он приедет домой, навсегда. Это была последняя весточка от него.

За столько лет военной службы с ним никогда ничего не случалось. Но вот он решил выйти в отставку – и погиб. В самом последнем сражении.

Я отмстила, что Арильд и Розильда были заодно в том, что касалось останков их отца. Арильд считал, что отец пожелал бы остаться на поле битвы вместе со своими павшими солдатами. Его могила должна быть там, где он погиб.

Розильда была с ним согласна. На месте отца они оба пожелали бы того же и поэтому решили сделать все, чтобы отца не похоронили в «мерзком семейном склепе». Тем более что гроб их матери был пуст.

Я поняла, что их постоянно мучили эти мысли.

В довершение всего София начала приготовления к панихиде – спектаклю, в котором она, несомненно, отводила себе главную роль.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Аксель Торсон уже знал, что Лидия в замке. Но о том, что София видела ее, слышал впервые. Последние несколько недель Лидия появлялась в замке довольно часто. Узнав о гибели Максимилиама, она сразу же поняла, что это может означать для ее детей. Конечно, София постарается все прибрать к рукам. Поэтому Лидия хотела быть рядом, когда тело Максимилиама привезут домой.

– Только тогда можно будет говорить о каких-либо переменах, – сказал Аксель. – Но они действительно могут оказаться серьезными.

Я разыскала его, и мы пошли немного прогуляться.

Он прекрасно понимал: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Лидию кто-нибудь разоблачил. Особенно если это будет София. Такого унижения Лидия не перенесет. Она сама, по доброй воле, должна выйти и открыться детям. Но чем дольше она тянула со своим решением, тем опасней это становилось.

С Софией шутки плохи. Хотя, пока судьба Максимилиама оставалась неясной, возможностей у нее было немного. Она отдавала себе в этом отчет и злилась из-за того, что все так долго тянется.

– Скорей всего, барон погиб, – сказал Аксель. – Но до сих пор мы не знаем этого наверняка. Не нужно забывать, что пока он числится пропавшим. Так что официально барон Стеншерна жив.

– Но Розильда говорит, что со дня на день могут привезти его останки.

Аксель остановился, покачал головой.

– Точно этого никто не знает. И вот что я тебе скажу, Берта. Я ничего не собираюсь делать для того, чтобы это случилось скорей. Палец о палец не ударю. При нынешних обстоятельствах чем дольше это тянется, тем лучше. Лидия должна успеть объявиться до того, как его привезут.

– Но как вы думаете, почему Лидия до сих пор колеблется? Она ведь не отказалась от своего намерения?

Он не знал. Разумеется, больше всего Лидия боялась встречи с Розильдой. Перед немой дочерью она чувствовала самую большую вину. Иногда ему казалось, что она вот-вот решится, но страх все же пересиливал. Акселя очень беспокоило, что она не сказала ему о том, что столкнулась с Софией. О столь серьезном происшествии она должна была тотчас ему сообщить.

Если у Софии появится хоть малейшее подозрение – все пойдет прахом. Она не успокоится, пока не выведает все до конца. А потом начнет действовать. Она наверняка попытается объявить Лидию умалишенной и упрятать ее в сумасшедший дом. Тут было о чем тревожиться. Аксель должен был немедленно поговорить с Лидией. Сейчас ей лучше держаться подальше от Замка Роз. А когда наконец настанет решающий день, он вызовет ее телеграммой.

Он не понимал, что интересного для Софии могло быть в блокнотах Розильды. Я рассказала о том, что узнала от Леони. Что София хочет прочитать ее разговоры с Акселем о похоронах Максимилиама. Но Аксель уверил меня, что ничего подобного с Розильдой не обсуждал.

– Чего ради я стал бы об этом говорить? Обсуждать-то пока нечего. Никто ведь точно не знает, что будет.

Аксель догадывался, чего хотела София, но сказал, что она будет разочарована. То, за чем она охотилась, было давно и надежно спрятано. Он не объяснил, что это было, а я, естественно, не стала спрашивать.

– А дверь в эту комнату нужно держать на замке! – сказал он. – Предупрежу Розильду, пусть запирает.

Но Розильда не желала держать свои слова взаперти, как она выражалась. Она считала, что это мелко и недостойно. Когда я сказала об этом Акселю, он покачал головой и вздохнул.

– Да, у каждого свои идеи. Тут уж ничего не поделаешь.

Я поняла, что Аксель хочет вернуться к своей работе, но он пока ни словом не обмолвился о моем «брате». А мне нужно было знать, что ему известно об исчезновении Каролины, и я без обиняков спросила его об этом. Однако он ничего не знал и не имел к этому никакого отношения. Все произошло слишком быстро и неожиданно.

– Карл мне ничего не говорил. Он вообще к нам не заглядывал перед тем, как уйти из замка. Так что Вера тоже ничего не знает.

– А Сигрид? Я могу с ней встретиться, как вы думаете?

– Конечно. Я спрошу ее, если хочешь.

– Спасибо. Послезавтра я уезжаю, и хотела бы успеть с ней поговорить.

Аксель обещал устроить встречу как можно скорее, и на следующее утро, на второй день Троицы, я получила от Вещей Сигрид приглашение на чай. Меня ждали к трем часам.

Она приняла меня в своей мастерской, находившейся в одной из башен. Сигрид всегда вставала в восемь, и к тому времени, когда я пришла, она проработала уже полдня, но совсем не выглядела уставшей. Скульптура, которую она сейчас лепила, стояла на вращающейся подставке посредине комнаты. Она была накрыта простыней.

Последний раз я видела Вещую Сигрид в прошлом году, на большом приеме в честь ее дня рождения.

Тогда же я увидела ее картины, которые она написала раньше – до того, как ослепла. Они произвели на меня неизгладимое впечатление. Так же как и она сама.

Сигрид встретила меня в просторном балахоне до пят, какие носят художники. На голове у нее был берет со сверкающей пряжкой и ярко-голубым пером. Выглядела она фантастически! Хорошо, что она не видела меня, такую невзрачную.