Дети стеклодува, стр. 20

Дом отражался в воде. Каким лёгким выглядел там этот Дом! Он мерцал и трепетал, пока лодка медленно скользила над ним, как сквозь сон.

Она стала грести и спустились сумерки, и как прекрасно было грести!

Река была глубока и таила в себе множество давних воспоминаний. То, что опустится здесь на дно, навеки погибло. Крылатая знала это. А достигнув противоположного берега, она знала также, что всё завершилось. Положив вёсла, она медленно обернулась.

Всё было так, как она и думала.

Сидя на корме, спали Клас и Клара. От глиняных горшков не осталось и следа. Взяв небольшое одеяльце, лежавшее в лодке, она накрыла им детей. Разумник провожал взглядом каждое её движение.

— Ты колдовала, — сказал он.

— Я отвела им глаза, — ответила она.

— Другим, но не себе самой, верно?

— Да, мне нужно было видеть то, что видели по моему желанию они. Глиняные горшки это моя шутка, на самом деле они всё время были детьми.

Мудрый ворон глубокомысленно кивнул.

— Разумник знал это и ничуть не заблуждался, — возвестил он.

Улыбнувшись, Крылатая долго смотрела на него, но не произнесла ни слова. Затем, привязав лодку к дереву, она завернулась в плащ и легла на дно лодки. Разумник уже спал, спрятав голову под крыло. Они продолжат путь завтра, теперь им надо отдохнуть.

«Прекрасно будет — снова приняться за тканьё, — думала Крылатая. — Ведь это всё-таки единственное, чего мне хочется. Надеюсь, колдовать мне больше не придётся. Я слишком умна для этого. На сей раз это было необходимо, но не надо совать нос в чужие дела…»

Лодка качалась как колыбель.

Скоро заснула и вещунья. Шляпа лежала с ней рядом, и ночной ветер играл с крыльями бабочек. Крылатая чуть-чуть улыбалась во сне, но ей ничего не снилось.

Часть третья

20

Первое, что увидела София, приехав на ярмарку, — была лавка, где продавали кукол. Сердце её больно сжалось в груди, и она не решилась взглянуть на кукол. Ей хотелось быстрее убежать оттуда.

Но взгляд её опять и опять искал это место, и вот — сердце её оборвалось. Она снова переживала тот ужасный день, когда пропали дети. Неужто судьба не могла уберечь её хотя бы от этих воспоминаний?

На том же самом месте, в том же самом углу лавки висела совершенно такая же кукла, как та, о которой тогда мечтала Клара. Кукла с длинными золотистыми косами, в чёрном бархатном плаще и в лиловой кружевной косынке. А ведь старушка утверждала, что Клара купила эту куклу, прежде чем исчезнуть. А теперь она висела в лавке, и София — зачарованная и перепуганная до потери рассудка — не спускала с неё глаз, словно ей явилось привидение. Кукла качалась взад-вперёд на своём шнурке, и Софии показалось, что она смотрит на неё своими блестящими голубыми глазами-пуговицами.

В глубоком отчаянии кинулась мать прочь из лавки. Она ничего не скажет Альберту, не стоит растравлять его рану, он и без того ужасно мрачен.

Она даже ничего не сказала ему о своём ночном походе с кольцом к вещунье. С какой стати ей пробуждать у него такие же напрасные надежды, что испытала она сама?

Было время, когда она слепо верила Крылатой, и, пожалуй, верила иногда и сейчас. Но в ней росло ужасное подозрение: может, это лишь хитрость вещуньи, чтобы завладеть её кольцом? Она отгоняла эту мысль, но та снова и снова к ней возвращалась.

София помчалась обратно в лавку и стала помогать Альберту. Его товар, как это повелось последние годы, бойко расходился.

Стояло лето, и светило солнце. Ярмарка кишмя кишела весёлыми людьми, ожидавшими вечерних развлечений.

Но когда после полудня Альберт распродал всё, что привёз, София захотела ехать домой. Что им делать на ярмарке? Всё равно они давно разучились радоваться. Нет, эти увеселения не для них!

— Нет, — Альберт был заодно с Софией. — Лучше ехать домой.

У них будет чудесная поездка в прекрасную погоду. Раз уж так, пусть лошадь трусит всю ночь напролёт, только бы им не бродить по этой ярмарке и не мучиться.

Альберт прибрал в лавке, и они пошли взглянуть на свою повозку, стоявшую среди многих в лесу вокруг ярмарочной площади.

Они прошли мимо лужайки, огороженной замшелой каменной стеной. На лужайке расположились табором цыгане. Там стояли их повозки и сушились на солнце выстиранные пёстрые одежды.

Из одной повозки слышалась музыка, кто-то наигрывал печальную мелодию. Играл одинокий музыкант, и они прошли мимо.

Чуть подальше на каменной стене сидел ворон. Когда они проходили мимо, он сидел совершенно спокойно, серьёзно разглядывая свою тень. Он не испугался и не взлетел, хотя видел и слышал их.

— Уж не одноглазый ли это ворон вещуньи Крылатой? — спросил, остановившись, Альберт.

Но тут ворон поднял голову, и Альберт увидел, что у него — два глаза.

— Нет, — сказал он, — не может быть. У этого — два глаза.

Он хотел пойти дальше, но София с места не двинулась. Она подошла ближе к стене и задумчиво посмотрела на ворона. В нем было что-то такое — хорошо ей знакомое. Повернувшись к ней боком, он рассматривал её, и этот взгляд был ей непонятен. Но он был ей знаком и раньше, только София не помнила — когда это было. Сердце её забилось. У ворона был зелёный глаз! Необъяснимое чувство овладело Софией, происходящее было невероятно до головокружения. Такого просто не могло быть!

И всё-таки она сразу поверила, что этот необъяснимый зелёный взгляд уже встречался ей однажды и мерцал в лунном свете, как и сейчас. Она узнала его!

Зелёный камень в ее кольце, который, как ей казалось, постоянно разглядывал её, будто глаз животного — и есть птичий глаз! Неужели это был глаз Разумника?

В её голове пронеслось всё, что рассказывали о Разумнике. Он, ходила молва, утратил один глаз, когда слишком глубоко заглянул в Кладезь Премудрости. Но она никогда этому не верила.

Говорили также, что утратил он свой ночной глаз, лунный глаз, глаз Зла. Поэтому он ничего не видел, кроме Света, Красоты и Добра. Не мог видеть даже собственную тень. Однако теперь этот ворон изучал в раздумье свою тень. Он видел её. И видел много больше, чем свою тень. У него был глаз, созерцавший дно Кладезя Премудрости. Теперь София знала это. То был глаз Разумника.

И поэтому кольцо не давало ей покоя. Кто в силах носить глаз Разумника на своём пальце? Одна мысль об этом леденила кровь в жилах.

Солнце на закате бросило свои вечерние лучи на землю и залило всё ослепительным светом. Небо внезапно озарилось. Каменная стена, где сидел Разумник, стала багровой. Дорога сверкала, как золото.

Великая тишина опустилась на окрестности. Даже шум ярмарки смолк. И лишь одинокая гармоника продолжала играть в цыганской повозке. Правда, мелодия изменилась, звуки спорили, они старались перекричать друг друга, а потом грусть уступила место громкой ликующей песне.

В этих звуках не было ни красоты, ни совершенства, загорелые пальцы бродяги-цыгана едва управлялись с гармоникой, но ни один звук в мире не мог одержать над ними верх, столь непреодолимо счастливыми были эти звуки.

Разумник почувствовал, что ему надо следовать за ними. Расправив крылья, он полетел прямо в небо.

Взяв руку Софии, Альберт пожал её.

Потому что теперь они узнали того, кто играл. Человек этот вылез из повозки и сел на камень рядом с цветущим хмелем, который рос на лужайке.

Это был маленький старичок, ужасно маленький, почти карлик, волосы его сливались с бородой и светились в лучах закатного солнца. Он был совсем древний.

Это был старичок, у которого Альберт купил кольцо для Софии.

Но он их не видел, он играл.

И вот тут Альберт и София увидели, что по залитой золотым светом дороге идут двое маленьких детей. За ними шла Крылатая. Они увидели, как её развевающийся плащ и парящая шляпа обрисовываются на фоне солнца; но, заметив их, она повернулась и исчезла в его лучах.