Пропавшие в Стране Страха, стр. 52
И Вик вместо того, чтобы читать Пушкина, спросил:
– А ты на меня не обижаешься?
– Обижаюсь, конечно, – ответила Танька. – Я вообще хотела с тобой не разговаривать. Потом подумала, что это глупо. Ты же не виноват. Ну, не нравлюсь я тебе, и что теперь, повеситься, что ли? Бывает. Твое право. А ты мне нравишься. Мое право. И я ведь понимаю, что ты не очень хороший человек. Настоящие парни так себя не ведут. Просто так вот получилось почему-то – я тебя увидела и поняла, что нравишься. Я думала, что ошиблась. Потому что с какой стати? А потом поняла – ни с какой. Влюбилась, вот и все.
Вику было и страшно, и приятно, и жарко, и холодно. Впервые ему объяснялись в любви – да еще вот так, ночью, в тишине…
Танька сидела рядом и молчала. Она слегка раскачивалась, опираясь руками о скамью, одна рука была совсем рядом. И Вик вдруг дотронулся до этой руки.
– Что? – сразу же повернулась к нему Танька.
– Я просто еще не разобрался… – сказал Вик.
– В чем? Я тебе тоже нравлюсь, да? Это ты просто сам себе сопротивлялся, да? Поэтому и наорал на меня, да?
Танька помогала Вику, предлагала готовые ответы. И они были похожи на правду. Вику в этот момент действительно казалось, что он сопротивлялся сам себе и именно поэтому наорал на Таньку. Она ему действительно нравится. Она красивая, а в этом полусумрачном свете еще красивее.
И Вик сказал:
– Да.
И сжал руку Таньки.
Она прижалась к нему (то есть Танька, а не рука) плечом, а потом шепнула:
– Обними меня.
Вик обнял, как умел: обхватил за плечи и замер, не зная, что делать дальше.
Но Таньке, похоже, ничего и не требовалось.
– Завтра будет война, – сказал Вик. – Или что-то вроде войны. Надо всех предупредить. И еще – я вас всех заразил, наверно.
– Что? – спросила Танька. Она или не расслышала, или вообще не слушала.
– Я говорю: я заразил вас всех.
– Ерунда. Посидим еще немного? Не против?
Вик был не против. Он даже решил, что сейчас соберется с духом и поцелует Таньку. Но время шло, духу все не хватало. А сидеть вот так, застывшим, тоже плохо. Она подумает, что Вик окончательный трус и не умеет обращаться с девушками. Тогда Вик придумал: досчитать в уме до десяти – и поцеловать.
И начал отсчет.
Один, два, три, четыре, мысленно считал он, пять, шесть… семь… восемь… – продолжал он все медленнее, но сбился, ему показалось, что он после шести перескочил сразу на восемь, поэтому повторил: шесть, семь, восемь, девять, де…
– Холодно, – сказала Танька. – Пойдем. А то еще увидят, подумают что-нибудь. А ты ведь этого не хочешь?
– Почему это? Мне все равно.
– А мне не все равно. – Танька встала и пошла к дому, не дожидаясь его.
Вику показалось, что она на что-то обиделась.
Но на что?
Нормально сидели, обнимались…
«Женская логика непостижима!» – говаривал иногда Олег, отец Вика.
И Вик сейчас, вспомнив его слова, полностью с ними согласился.
Напуганные страбынеты
Если бы Вик вечером не сказал Таньке о том, что он, возможно, всех заразил, то, может быть, и не стал бы заводить об этом речь. Но он сказал Таньке, значит, обязан сообщить всем. И Вик с утра пораньше сообщил.
Страбынеты, выслушавшие это натощак, приуныли.
Сашка и Пашка, которым вместе с Васькой выпала очередь грабить столовую и добывать завтрак, сказали:
– Вот почему нам так не хочется сегодня на столовую нападать! Мы зараженные, оказывается!
– Ерунда. Не верю я в это! – сказал обманофоб Васька. – И что нам теперь, голодными оставаться?
– Можно просто пойти и съесть, что дадут, – предложила Танька.
– Надо же, наша Танечка сама что-то придумала! – удивилась Анька с дружелюбным ехидством. – Может, ты от самофобии вылечилась почему-то?
– Да я знаю почему! – крикнул толстый обидофоб Петька. – Я ночью встал, смотрю – они сидят и лижутся!
– Скотина! – сказала ему Танька. – И вовсе мы не… тьфу, даже говорить с тобой противно! – И отвернулась.
Вик подошел к Петьке и сказал:
– Извинись.
– С какой стати? За правду не извиняются!
– За то, что подглядывал.
– Я не подглядывал! Я просто в окно посмотрел! Смотрю: надо же, ухватил ее и…
Петька не договорил: Вик ударил его кулаком по скуле. И с удивлением посмотрел на свой кулак. Ему показалось, что кулак сам поднялся и ударил, без ведома Вика.
Петька выкатил глаза, приоткрыл рот и смотрел на Вика так, словно не мог поверить, что тот его стукнул. Он даже спросил для верности:
– Ты меня ударил, гад?
– Ударил, – подтвердил Вик. – Будешь еще глупости говорить – еще ударю.
– Да я тебя… – задохнулся от возмущения Петька. – Я тебя в порошок сотру! Я тебя с землей сровняю! Я тебя закопаю, понял? Я тебе все уши оторву! Я твой глаз на пятку натяну и моргать заставлю! Я твои кишки на руку намотаю! Тебе не жить, понял? Я тебя об коленку переломлю!
И долго он еще перечислял, что сделает с Виком, и, однако, ничего не сделал. Заметив, что Васька над его словесными выпадами посмеивается, Петька перенес гнев на него:
– А ты чего лыбишься? Смешно ему! Ты видишь, что со мной делается? Я раньше его сразу уничтожил бы, а теперь не могу! Я заразился!
– Странно, – заметил Эдька, спокойно наблюдавший за ссорой малышей, – что Вик хоть и больной, то есть трусливый, а по физиономии тебя съездил все-таки.
– Да он от трусости! Был бы он смелый, он бы предложил подраться честно, а он исподтишка ударил, сволочь!
– Неправда, не исподтишка, – сказала Анька. – Но и не очень смело, тоже верно.
– Мы есть будем или нет? – подал голос Шустрик.
И страбынеты отправились в столовую необычным порядком: открыто, без намерения грабить. Увидев их, поварихи и повар тут же пришли в боевую готовность, схватив половники и разделочные доски. Но страбынеты смирно вошли, смирно расселись за столами.
Не веря своим глазам, поварихи потащили на столы завтрак. Вика пугали в день его прибытия к страбынетам обязательной манной кашей и овсяным киселем без сахара, но оказалось, что в меню, по крайней мере сегодняшнем, не было ни каши, ни овсяного киселя, а был омлет, были хлопья, тосты, джем, масло, чай и кофе с молоком, сок, фрукты – все довольно пристойно и даже вкусно.
Позавтракав, начали обсуждать положение.
– Надо идти к Страхову и потребовать, чтобы он дал нам противоядие, – сказала Анька.
– Не даст, – тут же возразил Васька. – Они с БГ над нами эксперименты проводят, зачем они будут собственный эксперимент портить? Вы заметили, Страхов стабилизатор перестал нам колоть. И осмотра сколько уже не было!
– Может, все не так плохо? – спросил Димка. – Я, например, ничего особенного не чувствую.
– Ага, а кто в пещере кричал «Мама, мамочка»? – напомнил Сашка.
– В какой пещере?
– В водяной! Когда мы с водопада упали. Ты рядом со мной барахтался и орал: «Мама, мамочка!»
– Все орали.
– Я не орал.
– Потому что боялся захлебнуться. Ты же плавать не умеешь.
– Я?
– Ты!
Сашка, не вынеся оскорбления, бросил в Димку абрикосовой косточкой. Тот увернулся, крикнув:
– Ну ты, урод! Полегче!
– Видите, видите! – тыкал в него пальцем Сашка. – Раньше бы он в меня тоже бросил, а теперь только ругается. Все ясно, мы больные насквозь!
– Ты за себя говори! – обиделся Петька.
Страбынеты продолжали спорить, а Вик поглядывал то на Аньку, то на Таньку и размышлял, кто из них может оказаться дочкой профессора.
Может ею быть Анька?
Вполне. Очень уж она уверенная, чувствует себя всегда хозяйкой положения – как будто у нее есть какая-то подстраховка. Только что сказала о противоядии. Термин, который не все знают и не все помнят. Врачебный термин. Похожа ли на Страхова? Трудно сказать. У Страхова из-за бороды, усов и очков лица не видно. И еще плюс в пользу этой версии: если имя Ина прочитать наоборот, получится Ани. Почти Аня. Есть о чем подумать…