Пропавшие в Стране Страха, стр. 48
– Других дураков не нашлось? – спросил Антон.
– Не знаю. Нам приказали…
– Приказывают тем, кто может выполнить. Я вижу, ты делаешь успехи, мальчик.
И Антон пошел куда-то, взвалив на плечо узел, в который он успел увязать самые необходимые вещи.
Ник отвернулся.
Посмотрел на часы.
– Все, – сказал он. – Скоро отбой, пора в казармы.
Тут он спохватился: нельзя отдавать команды в присутствии старшего по званию. И спросил полковника:
– Разрешите?
Полковник махнул рукой:
– Валяйте.
Вик оказывается сволочью и признается Аньке в своей трусости
Страбынеты тем временем были заняты наведением порядка. И так как-то получалось, что Танька всегда оказывалась рядом с Виком. Возьмется он за длинную жердь, чтобы отнести ее для строительства ограды, и Танька тут же – помогает. Начнет он эту самую жердь отпиливать, потому что оказалась великовата, Танька ее держит, чтобы ему было удобнее. Приколачивает он доску и хочет взять гвоздь, а Танька уже гвоздь подает.
Вик поглядывает на Аньку и видит, что она усмехается.
Чему?
Наверно, думает Вик, она считает, что у нас с Танькой какие-то отношения. Может быть, она даже решила, что это я к Таньке примазываюсь, а, между прочим, все ровно наоборот. Как бы ей это показать?
Тут Эдька, сплетавший крышу для беседки, крикнул:
– Эй, кто-нибудь! Веток принесите мне! У ручья их навалом!
Естественно, никто не шевельнулся в указанном направлении. Пашка и Сашка, чистые страбынеты, не могли быть не такими, как все, а все не откликнулись, следовательно, и они остались на месте. Анька не собиралась идти за ветками, потому что лидероманке не пристало быть на побегушках. Петька-обидофоб расценил просьбу Эдьки как потенциальную личную обиду: он что, хуже всех, чтобы за ветками тащиться? Шустрик знал, что на подхвате работают только маленькие, а он не маленький, хотя некоторые так считают. Васька-обманофоб решил, что Эдьке ветки не нужны, он обманывает – лишь бы заставить других работать и показать, кто тут главный распорядитель. Димка, бохопос и послушнофоб, не мог послушаться в силу специфики своей болезни.
– Ну, чего вы? – крикнул Эдька.
И понял свою ошибку. И ткнул пальцем в Вика:
– Давай ты, притащи! Побольше!
– Я помогу! – тут же вызвалась Танька.
– Не надо! – сердито ответил Вик. – Чего ты вяжешься ко мне вообще?
– Я вяжусь? – возмутилась Танька.
– А то нет, что ли?
– Вяжется, точно, она вяжется! – Петька даже заплясал от радости: он соскучился по тому, чтобы кого-нибудь обидеть, а случая давно не выпадало. – Она в него влюбилась! Нашла в кого! Умора!
– Идиот! – закричала на него Танька.
– Сама идиотка!
– Да идите вы все вообще!
Танька вскинула голову и пошла прочь – в лес.
– Чего это она на всех? – удивился Васька.
– Сволочь, – сказала Анька.
– Точно! – подтвердил Петька.
– Это я тебе, – уточнила Анька. – И ему, – кивнула она в сторону Вика.
– Почему я сволочь? – запротестовал Петька. – Я не сволочь, я правду сказал! Все же видят! Они как полежали вместе в больнице, она от него не отходит!
А Вик промолчал.
Он думал, что Анька права. В который уже раз он совершает трусливый поступок. Подлый и сволочной, вот именно. Потому что даже если Танька и в самом деле к нему вяжется, она же не виновата. Так часто бывает: человек тебе нравится, ты хочешь с ним дружить и не всегда понимаешь, есть ли у него желание ответной дружбы. У Вика был подобный случай в жизни, только не с девчонкой: в их класс пришел новенький. Его родители были дипломаты, он учился во Франции, в Швейцарии, родители вернулись на полгода и собирались опять уезжать в Канаду. Вот он эти полгода и пробыл в школе Вика. Был умный парень, ироничный, хорошо разбирался в точных науках, Вик это оценил и стал с ним общаться. Причем он не навязывался, он просто заговорил с ним раз, другой. И вот как-то подсел к нему на перемене и что-то спросил, новенький поднял на него равнодушные глаза и громко, на весь класс, сказал: «Слушай, чего ты лезешь ко мне? Я тебя звал?»
Вику тогда было очень обидно. Вовсе он и не лез. На предыдущей перемене новенький сам к нему подходил. И зачем орать на весь класс? Все могут подумать, что он действительно лезет. И Вик на протяжении всего времени, пока этот паршивый сноб учился у них, не подходил больше к нему и не заговаривал с ним. Но обида осталась и запомнилась.
И вот теперь, получается, он сам повел себя так же?
Но это же разные вещи! – оправдывал себя Вик. Я к этому парню вовсе и не лез, это он все так выставил, будто я лез. А Танька действительно привязалась, это все заметили. Человек имеет право на свободу? Имеет. Он имеет право выбирать, с кем дружить? Имеет. Он имеет право вообще быть один? Имеет.
Эти мысли Вику понравились, и он стал искать случай, чтобы высказать их вслух – Аньке.
Но рядом с нею постоянно кто-то был.
Наконец она взяла ведро и пошла к ручью, чтобы принести воды.
Вик, увидев это, незаметно шмыгнул в кусты и быстро побежал к ручью, чтобы оказаться там раньше Аньки.
И успел.
И, скинув футболку, начал горстями зачерпывать холодную воду и окатывать себя.
Появилась Анька.
– Жарко, – сказал он.
– Не заметила, – сказала Анька.
– С чего это ты сказала, что я сволочь? – спросил Вик.
– Если кто не понимает, объяснять бесполезно, – ответила Анька.
Тут она поскользнулась, пошатнулась, ойкнула.
Вик тут же подскочил к ней, схватил ее за руку, но поскользнулся сам. И они оба плюхнулись в воду. Здесь было неглубоко, поэтому, побарахтавшись немного, они вылезли на берег. Анька смеялась, отряхивалась, отжимала одежду, Вик тоже вовсю веселился, он был рад, что Анька не рассердилась на его оплошность, приняла все с юмором.
Он вытирал мокрое лицо, и тут Анька расхохоталась, глядя на него.
Вик сначала не понял, а потом посмотрел на свои руки, увидел, что они все в тине, и понял, что размазал грязь по лицу. Чтобы еще больше рассмешить Аньку, он стал яростно тереть лицо, окончательно пачкаясь, но она вдруг прекратила смеяться.
– Ладно, повеселились и хватит. Зачерпни воды и пойдем.
Вик сполоснул ведро, зашел на середину ручья, где вода была чище, зачерпнул и вынес на берег. Потом умылся и спросил:
– Значит, не хочешь говорить?
– О чем?
– Почему ты меня сволочью назвала?
– Я же сказала: если кто не понял…
– Я понял. Это, может, ты не поняла. Как ты думаешь, я имею право на свободу? Имею право дружить с тем…
Анька не дала Вику высказать так здорово сформулированные им – в уме – замечательные мысли.
– Имеешь, имеешь! А обижать человека – не имеешь права!
– Чем я обидел? Я правду сказал!
– Да? Это какую такую правду?
– Ты слышала, – буркнул Вик.
– А ты повтори, повтори!
– Ну, что она это…
– Вяжется, ты так сказал.
– Ну так. А что, нет?
– А если она просто о тебе заботится? Ты новенький, ты слабый, робкий, вот она и взяла над тобой шефство. Чтобы ты знал – на будущее пригодится – у девочек очень рано проявляется материнский инстинкт.
– Этого мне еще не хватало!
– А ты, наверно, – продолжала Анька, – вбил себе в голову, что она в тебя влюбилась. Да? Да? Может, тебе показалось, что и я в тебя влюбилась? Я ведь тоже сначала о тебе заботилась. Не показалось? А?
– Ничего мне не показалось!
– Показалось!
Вик внимательно смотрел себе под ноги. Под ногами была травянистая кочка, глупо торчавшая на ровной поверхности. Настолько глупо, что ее хотелось сровнять, чем Вик прилежно и занимался, пиная ее носком ботинка.
Ему очень не нравился этот разговор, а Анька стала похожа на учительницу по истории Инессу Павловну. Та обладала каким-то сверхъестественным чутьем. Подняв, к примеру, умного, но периодически ленивого Локачева, она спрашивала: «Ну что, Локачев, выучил сегодня?» – и Локачев не успевал даже рта открыть, не успевал даже моргнуть честными глазами, Инесса Павловна говорила: «Не выучил!», догадавшись об этом по неизвестным признакам.