Политика, стр. 14

Он вздохнул, даже не заметив этого. В особенно трудные моменты своей работы он подумывал о том, чтобы уйти в отставку и предоставить всему этому безобразию упасть туда, куда ему и надлежало упасть — в объятия мэра Нью-Йорка.

А сам он наймется на работу охранником куда-нибудь в Стоунхендж или Маунт-Фуджи, где толпы празднующих начало нового тысячелетия будут гораздо скромнее. Или как в отношении Египта? Он слышал, что за десять косых можно принять участие в гала-представлении, организованном каким-то туристским агентством у Великой пирамиды Гиза. Вот уж опытный полицейский комиссар, руководивший до этого полицией большого города, наверняка может занять там в охране достойное место. Если Хиззонеру хочется быть импрессарио, менеджером самого большого мире шоу — отлично, пусть занимается этим сам. Но по какому праву он сводит с ума всех остальных?

Гаррисон услышал взрыв аплодисментов и посмотрел на сцену. Занавес опустился. Огни в зрительном зале становились ярче. Что происходит? Он посмотрел на часы и увидел, что сейчас только половина десятого, слишком рано для конца спектакля. К тому же он не видел, чтобы «Титаник» утонул.

Значит, это антракт. Всего лишь антракт.

Розетта толкала его локтем.

— Ну как, тебе нравится? — спросила она радостно, полным ликования голосом.

Все слишком банально и утомительно, и мне хочется поскорее уйти домой, подумал он, но ответил:

— Очень. Особенно эта ария про корабль мечты. Розетта согласно кивнула и улыбнулась.

— С нетерпением жду, как обернутся дела для Иды и Изидора. Может быть, сходим в бар и выпьем чего-нибудь?

Он взял ее за руку.

Они встали, протиснулись мимо пары, сипящей в конце их ряда, и направились по проходу к вестибюлю. Гаррисон думал, что у Иды и Изидора, кем бы они ни были, выбор весьма ограничен. Или им удастся втиснуться в одну из спасательных шлюпок и тогда они будут спасены «Карпатией», или утонут вместе с капитаном и командой. Но он не сказал об этом Розетте.

Что бы ни предстояло в будущем, он ни при каких обстоятельствах не испортит удовольствие своей жене.

Глава 12

Нью-Йорк, 28 декабря 1999 года

За несколько минут до своей смерти уличный торговец Джулиус Агостен выкатывал свой ларек на колесах со стоянки на Двадцать третьей улице и пытался решить, как он поступит, если его лотерейный билет выиграет.

Первым делом, думал он, я передам ларек вместе с лицензией на уличную торговлю своему зятю, и ларек, и место в гараже, и все остальное. Стефан еще достаточно молодой, чтобы выдерживать долгое время на улице, уходить из дома в четыре утра и возвращаться в восемь вечера, а по уик-эндам иногда даже после полуночи, зимой и летом, в дождь и в жару. Теперь, когда у Рене и Стефана появился ребенок, это позволит им немного подзаработать, может быть, даже отложить несколько долларов на будущее для своей маленькой девочки.

Городской муниципалитет выдавал всего лишь строго ограниченное количество лицензий на уличную торговлю, и существовало немного таких выгодных мест вроде того, которое отвоевал для себя Джулиус — угол Сорок второй улицы и Бродвея, сердце центральной части города. В будние дни недели его клиентами были служащие, мужчины с кейсами и стильные женщины. Тысячи служащих заполняли тротуары, выходили из метро, спешили туда-сюда по Таймс-сквер, останавливаясь на несколько минут, чтобы купить что-нибудь — кофе, булочку, что угодно, — по пути на работу. Затем у его ларька останавливались таксисты, полицейские, клерки из магазинов — практически он обслуживал всех. У кого сейчас есть время для нормального завтрака дома?

Джулиус толкал ларек по мостовой к своему автофургону, стоявшему поблизости. Металлические колесики грохотали по асфальту, и шум казался особенно громким в предутренней тишине. Через три часа город проснется, но пока металлические решетки все еще закрывали витрины магазинов и никто не проходил через вращающиеся двери офисов, а единственным транспортом на улице были редкие автомобили, развозившие газеты, и такси, проносившиеся под тусклыми уличными фонарями. И слава Богу, подумал он. Потому что, если бы на улице было много народа, появилась бы и транспортная полиция, и тогда его обязательно оштрафовали бы за то, что он поставил свой автофургон в зоне, где стоянка запрещена, недалеко от гаража, в котором он оставлял на ночь свой ларек. А что ему оставалось делать? Катить его к центру города пешком? Но ведь двадцать кварталов — большое расстояние даже в хорошую погоду, а в декабре оно кажется еще больше.

Сорок миллионов баксов, подумал он, вспомив о лотерейном билете в кармане.

Если он выиграет, то поведет спокойную жизнь и переедет куда-нибудь, где тепло.

Купит большой дом, Целый особняк, окруженный акрами лужаек, а от самых железных ворот к особняку дугой будет проходить подъездная дорога, засыпанная гравием.

Может быть, это будет особняк на берегу моря, из окон которого виден океанский простор — Герти, упокой Господь ее душу, так любила океан. Ему больше не придется оставлять свой ларек на колесиках в гараже, не понадобится платить каждый месяц по двести долларов, чтобы охранять его от вандалов и воров. Тогда ему не придется вылезать из кровати в три утра, чтобы ехать к оптовику в Куинз за булочками и пирожными, а потом выкатывать киоск из гаража и устанавливать его на углу, ожидая, когда наступит час пик и появятся толпы служащих, спешащих выпить стакан кофе и съесть булочку, перед тем как начнется рабочий день.

Такой была его повседневная жизнь вот уже более десяти лет, неделя за неделей, год за годом. И хотя Джулиус не любил жаловаться на судьбу, он не мог отрицать того, что тяжелая работа не лучшим образом сказалась на нем, Вставать по утрам с каждым днем становилось все трудней. Он почти не видел своих внуков.

Болела правая нога — что-то с кровообращением, и нередко было трудно поднимать левую руку.

Но больше всего, подумал Джулиус Агостен, он ненавидел суровые нью-йоркские зимы.

Сегодня он надел стеганую куртку с капюшоном, который закрывал ему голову, однако пронизывающий ветер с Гудзона жалил щеки, а кости стали, казалось, хрупкими от ледяного холода. В такие дни Джулиус всегда прибавлял несколько слоев утепления к своей одежде, но почему-то теплее от этого не становилось.

Наверно, это признак приближающейся старости... Но почему он не заметил, как куда-то исчезла молодость, и понял это лишь тогда, когда готовиться к этому стало уже поздно?

Он развернул ларек и встал на колени, чтобы подсоединить к автофургону.

Сорок миллионов, сорок миллионов, сорок миллионов, стучало в голове. Принимая во внимание размеры джекпота, может быть, ему следовало на этой неделе купить не один билет, а несколько, подумал он. Он слышал, правда, что по законам вероятности не имеет значения, один у тебя лотерейный билет или сотня. Но все-таки...

Джулиус уже почти закрепил ларек, как услышал сзади поспешные шаги. От неожиданности он резко повернул голову. Звуки шагов вроде бы доносились из-за угла, с Пятой авеню.

Через мгновение из-за угла появилась женщина.

Сначала Джулиус подумал, что это уличная проститутка, не успевшая заработать. Какая уважающая себя женщина окажется на улице в столь ранний час, не говоря уже о леденящем ветре? К тому же, несмотря на все усилия полиции очистить город перед празднованием Великого Нового года, проституция в этом районе Нью-Йорка все еще процветала, а здесь был своего Рода конвейер, он начинался прямо вот на углу Двадцать восьмой улицы и Лексингтон-авеню. В пятницу, самый оживленный день недели, тут можно увидеть автомобили, припаркованные в два и даже в три ряда, и в каждом — ритмично поднимающиеся над приборным щитком головы.

По мере того как женщина приближалась, Джулиус все больше убеждался, что она непохожа на обычную проститутку, по крайней мере на одну из тех, которых он привык видеть в этой части города, — в большинстве своем они были с макияжем чуть ли не в дюйм толщиной и должным образом одеты, чтобы потенциальные покупатели могли хорошо рассмотреть предлагаемый товар даже если при этом возникала угроза отморозить задницу. Нет, эта больше походила на одну из тех деловых женщин, которые будут через несколько часов останавливаться у его ларька за кофе и булочкой. На ней было твидовое пальто и берет, натянутый почти до ушей — и все-таки, несмотря на это, Джулиус увидел, что она удивительно красива — экзотической восточной красоты лицо, на котором выделялись чуть раскосые глаза и высокие скулы, а волна черных волос развевалась от ветра за плечами.