В зоне тумана, стр. 20

То ли поперечные прутья в этом месте окончательно проржавели, то ли распаялись, но на очередной мой шаг лязгнуло, и я полетел вперед. Вес уже был перенесен на правую ногу, и эта самая правая сейчас проваливалась, лишившись опоры.

Раздался скрежет, всплеск. Ногу рвануло болью, я почувствовал, как что-то прошло сквозь штаны и впарывается в ляжку с внутренней стороны. Цепляясь рукой за стену, чтобы не навернуться окончательно, я выматерился и завис в раскоряченном положении.

Хлюпик спрыгнул со ступенек и рванул вперед.

— Стоять!

Я сам поразился, насколько страшно прозвучал мой голос. Парень замер. Слава богу. Только его веса мне на этом ржавом мосту не хватало. Хлюпик заметался, словно внутри у него шла борьба между желанием помочь и моим приказом. Наконец «терзаниям юного Вертера» пришел конец, и он остановился в ожидании.

— Вот так и стой, — прохрипел ему.

Я глубоко вздохнул. Раз, два… Выдохнул на счет «три» и посмотрел вниз.

Зрелище было не сильно радостным. Два поперечных прута отвалились и лежали теперь, наверное, где-то на дне коллектора. Третья ржавая железяка по какому-то глупому стечению обстоятельств отломилась только одной стороной, второй конец прута держался намертво. Прут изогнулся и оторванным концом пропорол мне ногу, остановившись недалеко от промежности.

Вытянуть ногу из такого положения было нереально. Я медленно ухватился за гнутую железяку обеими руками и перенес на нее вес, заставляя выгнуться еще сильнее. Ноге стало немного легче. Я вывернулся и, рыча от боли, принялся вытаскивать пораненную конечность.

Это удалось не сразу, но удалось. Изогнутый прут вырвался из ослабевших пальцев и с неприятным звуком вернулся на свое законное место. Собравшись с силами, я поднялся на ноги.

На ногу, как оказалось, наступать могу. Хотя штанина повлажнела и липла к ноге. Шаг, еще шаг. Теперь я взвешивал каждое свое движение. Взволнованный Хлюпик отступил, когда я добрался до лестницы. Но стоило мне присесть, тут же кинулся на помощь.

— Не суетись, — остановил его я. — Возьми рюкзак. Там аптечка. Давай ее сюда.

Хлюпик послушно завозился с рюкзаком. Пальцы у него плясали так, словно кур крал. В рюкзак занырнул чуть ли не с головой. Я приспустил штаны и принялся изучать рану.

Не так страшен черт, как его малюют. Царапина оказалась глубокой, но не такой страшной. Сухожилия целы, кость не задета. А мясо нарастет.

Хлюпик возился долго, наконец вынырнул из рюкзака с аптечкой. Нерешительно протянул ее мне.

— Эта?

Я молча распотрошил аптечку. Первым делом обеззаразил рану. Затем всобачил в ляжку пару инъекций. Одну — на случай, если в кровь уже попала какая-то пакость, вторую — с обезболивающим. То, что я на нотах, скорее всего следствие болевого шока. Минут пятнадцать, и он пройдет, как раз тогда обезболивающее начнет действовать.

Узрев, как игла входит в ногу, Хлюпик поморщился и отвернулся. Интересно, может, он еще от вида крови без сознания брякнется. Вот будет аттракцион.

Наложив на рану тампон, я принялся бинтовать ногу. Аптечка у меня была хорошая, даже не армейская. Такими пользуются ученые. Пару месяцев назад недалеко от базы «Долга» вертолет с какими-то высоколобыми исследователями навернулся. Из ботаников вроде никто не выжил, а «вертушку», как водится, растащили. Среди прочего, на борту обнаружилась пара ящичков со спецаптечками. Далеко ящики было не утащить, так что сбыли по дешевке барыге-бармену. А тот уже с некислой наценкой распродал всем желающим. Я был желающим и, наплевав на то, что с меня дерут втридорога, купил сразу десяток. На таких вещах экономить нельзя. Как и на оружии с патронами.

Закончив с ногой, я поднялся. Сделал шаг. Раненая конечность тут же отозвалась болью. Я скривился, сделал еще несколько шагов, привыкая к новому, и не сказать, что приятному, ощущению.

Попутчик следил за моими передвижениями с болью в глазах. С таким видом воспитанные люди наблюдают за убивающимся человеком, у которого помер близкий друг или родственник, прежде чем принести ему соболезнования.

— Может, тебе полежать? — предложил он. Нет, все-таки это существо неисправимо.

— Угу, — кивнул я. — Пока сердце не остановится. А там еще полежать. Пошли уже. Лежать дома буду. В койке с бабой. Если отсюда вылезем.

Закинув на плечо рюкзак и взяв в руки автомат, я двинулся вверх по ступеням, надеясь только, что лестница окажется прочнее, чем ржавый мосток.

14

Дверь наверху была открыта. Створка криво болталась на петлях, словно ее снесли когда-то могучим плечом и забыли в следующую же секунду. Возможно, кто-то когда-то именно так и поступил, теперь уже не поймешь, что и как здесь происходило в реальности. Ведь не разыщешь же теперь кого-то из тех, кто был в этих канализационных дебрях в далеком 1986 году во время первого взрыва. Да и очевидцев второго взрыва надо еще постараться найти. А если кого и найдешь, то все воспоминания будут общими, спонтанными и бессмысленными. Когда человек попадает в экстремальную ситуацию, он не задерживает внимание на нюансах. Он старается выжить. Все остальное не важно.

В отличие от зала с коллектором в новом пространстве освещения не было. Я включил фонарь и сделал пару шагов внутрь, давая Хлюпику возможность войти, а не топтаться на верхнем пролете лестницы. Комнатенка оказалась небольшой и пустой, если не считать мелкого мусора на полу и здоровенной, в половину человеческого роста, катушки с кабелем…

За катушкой что-то сверкнуло. Внутри все оборвалось, в следующую секунду я уже был напряжен и готов практически к чему угодно. Впрочем, тревога оказалась ложной. Я сделал шаг в сторону, дал целенаправленно свет и чертыхнулся. За катушкой стояла ополовиненная бутылка с прозрачной жидкостью и бело-синей этикеткой. На этикетке красовался живописный пейзажик со стожками и надпись «Пшеничная». Раритет. Была бы целая, взял бы с собой. Хоть бы попробовал. В советском детстве я водки не пил, так что культура советского алкоголя прошла мимо меня. Если не считать бутылки армянского коньяка, завалявшейся у матери в шкафу и обнаруженной уже в веселые девяностые, когда я пил — только в путь.

Комната была проходной. Помимо двери, через которую мы зашли, в ней обнаружилась еще одна дверь. Я шагнул и взялся за ручку. Замер. Стоп. Хорошая мысля приходит опосля, но в данном случае она поспела вовремя.

Я отстранился от ручки, жестом кивнул Хлюпику на дверь. Тот открыл было рот, но привычный вид моего кулака имел неповторимое влияние на его красноречие. Хлюпик тихо клацнул челюстью и, глядя на меня, будто пытаясь убедится, верно ли он меня понял, подошел к двери.

Хорошо. Вскинув автомат наизготовку, я рукой дал сигнал. Он понял более чем правильно. Не то потихоньку привыкать начал, не то озарение на него снизошло. Отойдя с линии огня, Хлюпик медленно опустил ручку и толкнул дверь.

В следующее мгновение он отскочил в сторону, а я, выкрутив фонарь на полную мощность, дал в темноту луч света. Никого. Никакого движения, вообще ничего. Тишина и покой.

Опустив автомат, я принялся водить лучом света от стены к стене. Зал был поистине огромен. Кроме того, здесь валялись груды ящиков, бочек, строительного мусора. Куски труб и обломки досок. Создавалось такое впечатление, что их сюда специально стаскивали. Особенно если учесть, что во всех предыдущих помещениях ничего подобного не было. Кто может в зоне заниматься подобной бессмыслицей? Либо человек с прокисшими от излучения мозгами, либо бюреры. У этих даже интеллект какой-никакой присутствует, они не только натаскать, они еще и алтарь сложить могут. Неизвестно, правда, кому там эти карлики молятся, но зачатки религии у них есть.

Еще я слышал истории про матерых разумных кровососов. Говорят, Хемуль с таким сталкивался и живым ушел. Впрочем, Хемуля я лично не знаю, потому для меня и он, и его кровосос разумный — только сталкерская легенда. Правда, в любой сказке только доля сказки, но думать сейчас об этом мне не хотелось.