Остров тетушки Каролины, стр. 5
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой выходят наружу некоторые достойные внимания обстоятельства, касающиеся наследства
Оставим теперь семейство Паржизеков и завернем не надолго на 34-ю авеню города Нью-Йорка. Но вовсе не потому, что мы жаждем на нее полюбоваться. Мы просто испытываем необходимость объяснить загадочное поведение тетушки Каролины, которое тесно связано именно с 34-й авеню. Здесь, на шестнадцатом этаже одного серого и неприветливого дома, прибита на двери скромная медная дощечка с надписью:
Неизвестно, выступали ли когда-нибудь мистеры Хейкок и Дудль в качестве адвокатов. Двери их конторы редко открываются. А если нечто подобное иногда и происходит, то через них проникают люди, внешность которых наводит на мысль, что такие клиенты не нуждаются в защите. Скорей наоборот. Все, что им нужно, – это с помощью мистеров Хейкока и Дудля обойти законы.
Поэтому, когда в одно майское утро двери вышеупомянутой конторы раскрылись и на пороге показался подозрительный рыжий мужчина с растительностью недельной давности на лице и в невероятно грязной матросской тельняшке под заплатанной курткой, мистеры Хейкок и Дудль не выразили ни малейшего удивления.
Вошедший снял кепку, с минуту помешкал и, не дождавшись приглашения присесть, незамедлительно приступил к делу.
– Я нашел бутылку, – сказал он отрывисто.
– О-о! – воскликнул мистер Дудль, а мистер Хейкок счел нужным повторить это междометие с вопросительной интонацией.
– Я нашел ее в море, – вытолкнул из себя после минутного размышления рыжий. – Она там плавала. Это было на четвертом градусе южной широты и сто семьдесят пятом градусе западной долготы…
– Где бутылка? – перебил его мистер Дудль.
– Ее у меня нет. А было в ней вот что.
И, порывшись в кармане, матрос извлек оттуда клочок бумаги, на которой заметны были явственные следы времени, сырости и человеческого любопытства. Оба адвоката кинулись к ней в одно и то же мгновение. Быстро пробежав глазами содержание документа, они переглянулись. Мистер Дудль незаметно подмигнул левым глазом, мистер Хейкок – правым. Затем они молча смерили взглядом рыжего.
– Вы состоите в родстве с мистером Арноштом Клапште? – спросил наконец строго мистер Дудль.
– Нет! Какой там!.. Я сроду его не видал! А бумажка что-нибудь да стоит, не так ли?
– Ничего не стоит, – проговорили мистеры Дудль и Хейкок удивительно дружно.
– Что же мне теперь делать?..
– Убираться к дьяволу, – любезно ответил мистер Дудль и открыл дверь. Мистер Хейкок вытолкнул рыжего моряка и захлопнул створки. Когда через минуту страшная ругань в коридоре стихла, оба мистера склонились над бумагой и принялись внимательно изучать ее текст. Вот он:
Я, Арношт Клапште, придворный капельмейстер его превосходительства президента республики Патагонии, следуя на шхуне «Фуэго» к берегам острова Бимхо, во время бури в открытом океане потерпел крушение; не имея надежды на спасение и находясь пока что в здравом уме и твердой памяти, изъявляю сим свою последнюю волю:
Единственной законной наследницей всего моего имущества назначаю девицу Каролину Паржизекову, проживающую в Глубочепах, в Чехословакии, ей принадлежат и моя последняя мысль в этом мире и мои горячие, преданные чувства, которые я питал к ней; я уношу их с собой в могилу такими же чистыми и непорочными, какими были они двадцать лет назад. Мое имущество, движимое и недвижимое, наследницей которого становится упомянутая девица Каролина Паржизекова, состоит по пунктам в следующем:
1 остров Бимхо,
13 хижин, костел и ясли,
46 людоедов (включая вождя),
4 кола сандалового дерева для пленников,
1 ежегодник «Кроликовод» (т. XVI),
1 королевские носилки,
1 пылесос (почти новый),
267 жемчужин на сумму 60000 фунтов стерлингов,
3 пары бумажных носков.
Единственным и обязательным условием получения наследства вышеупомянутой девицей Каролиной Паржизековой является личное вступление последней во владение перечисленным в моем завещании имуществом и забота ее о том, чтобы мои чернокожие подданные не потерпели ни духовного, ни материального ущерба после моего переселения в иной мир.
Сегодня я съел последний сухарь. Взор мой тщетно блуждает по необъятному горизонту. Вокруг только морская гладь. Прощай, дорогая Каролина! Если море выбросит на берег обломок шхуны, за который я цепляюсь, прошу тебя поставить на могиле…
На этом извлеченное из бутылки послание обрывалось. Остальные слова были размыты водой, и конца они не разобрали.
Взглянув друг на друга, мистеры Дудль и Хейкок воскликнули в один голос: «Шестьдесят тысяч фунтов!»
Затем они принялись рассуждать.
– Не может же она ехать одна, – сказал мистер Дудль.
– Ей нужен провожатый, – заявил мистер Хейкок.
– Человек, который бы о ней заботился…
– Помогал бы ей советами…
– Кто бы…
Обоим мистерам дело представлялось совершенно ясным. Шестьдесят тысяч фунтов – деньги немалые.
На другой день из Америки в Чехию полетела каблограмма, извещавшая тетушку Каролину, что она получила в наследство остров, куда, согласно последнему желанию Арношта Клапште, она должна приехать лично для вступления в права. В Триесте ее будет ждать представитель фирмы «Хейкок и Дудль», который возьмет на себя заботы о ее удобствах и безопасности. Прилагалась копия завещания, отличавшаяся от подлинника сущими пустяками: строчка, где говорилось о жемчужинах стоимостью в шестьдесят тысяч фунтов стерлингов, была опущена.
Неделей позже на отплывающий в Триест пароход поднялся элегантный мужчина, внешность которого внушала полное доверие. Имя этого мужчины было Арчибальд Фогг. Два господина, обладающие столь же респектабельной наружностью, усердно махали ему руками. Мистер Дудль кричал: «Я надеюсь, мистер Фогг, вы избавите мисс Паржизек от трудов, связанных с получением жемчужин!..»
К этим словам мистер Хейкок, который был очень набожным человеком, добавил взволнованным голосом: «Жемчуга толкают женщин на путь безнравственности. Арношт Клапште поручил нам охранять его нареченную. Наша святая обязанность уберечь ее от дьявольских коз ней. Вы поняли, мистер Фогг?»
Арчибальд Фогг все отлично понял; когда пароход отходил, на губах мистера Фогга играла насмешливая улыбка.
Каждый бы сказал, что на этом дело можно считать законченным. Но не тут-то было.
В то время как каблограмма летела в Глубочепы, Арчибальд Фогг плыл в Триест, а мистеры Дудль и Хейкок мечтали о жемчугах величиной с лесной орех, сердце рыжего матроса в тельняшке и заплатанной куртке, по имени Самуэль, все сильнее и сильнее распирала злость. В ту самую минуту, когда пароход с Арчибальдом Фоггом исчезал в туманной мгле, окутавшей нью-йоркскую пристань, Самуэль сидел на старом ящике на берегу, устремив задумчивый взор на статую Свободы. В его кармане позвякивали последние два цента, и поэтому созерцание величественной статуи не могло внушить ему возвышенных чувств, даже если бы он очень этого хотел.
Самуэль проклинал себя, что по легкомыслию лишился документа, стоящего, по всей очевидности, немалых денег. К счастью, Самуэль не принадлежал к тем людям, которые подолгу плачут над пролитым молоком. Правда, невелик капитал – два цента. Но в истории известны случаи, когда при помощи гораздо меньшей суммы предприимчивый человек находил путь к богатству. Нечто подобное Самуэль читал еще в школьной хрестоматии, только не очень этому верил. Но сейчас наступило время отбросить в сторону все сомнения.
Самуэль встал и направился к широкому мосту, стараясь не привлекать к себе внимание полицейского, подозрительный взгляд которого задержался на его заплатанной куртке. Вскоре Самуэль потерял из виду статую Свободы. Свернув в жилой квартал, где он чувствовал себя как дома, Самуэль купил в ближайшей лавчонке три лис тика бумаги и карандаш. По соседству с доками, под забором, нашелся укромный уголок; послюнив карандаш и приложив листок к забору, он принялся писать: