Путешествия с тетушкой, стр. 30

— А что сталось с генералом?

— Кажется, его захватили союзники. Не знаю, повесили его в Нюрнберге или нет.

— У мистера Висконти, очевидно, немало всего на совести.

— У мистера Висконти нет совести, — радостно объявила тетушка.

По какой-то непонятной причине старомодный вагон-ресторан, сохранивший даже некоторую поблекшую элегантность, присоединили к экспрессу после турецкой границы, когда, в общем, он был уже ни к чему. Тетушка в этот день поднялась рано, и мы вдвоем с ней пили превосходный кофе с тостами и джемом. По настоянию тетушки мы заказали еще и легкое красное вино, хотя, надо сказать, я не привык пить в такую рань. За окном океан высокой волнистой травы простирался до светло-зеленого бледного горизонта. В щебете голосов, да и во всей атмосфере чувствовалась праздничная приподнятость, предвещающая конец путешествия; ресторан наполнился пассажирами, которых мы ни разу не видели: вьетнамец в синих хлопчатобумажных брюках разговаривал с лохматой девушкой в шортах, к ним присоединилась пара молодых американцев, которые все время держались за руки, у парня волосы были такие же длинные, как у девушки. Они тщательно пересчитали деньги и отказались от второй чашки кофе.

— Где Тули? — спросила тетушка.

— Вчера вечером ей было нехорошо. Мне неспокойно за нее, тетя Августа. Ее молодой человек отправился в Стамбул автостопом, и может случиться, что он еще не доехал или уехал без нее.

— Куда?

— Она точно не знает. В Катманду или Вьентьян.

— Стамбул — место довольно непредсказуемое, — сказала тетушка. — Я и сама не знаю, что меня там ждет.

— А что должно ждать?

— Мне надо обговорить одно дельце со старым другом, генералом Абдулом. Я ждала телеграмму в «Сент-Джеймсе и Олбани», но она так и не пришла. Остается надеяться, что какая-то весточка оставлена для меня в «Пера палас».

— Что за генерал?

— Я познакомилась с ним еще во времена бедного мистера Висконти. Он оказался очень полезным при переговорах с Саудовской Аравией. Он тогда был турецким послом в Тунисе. Какие банкеты мы закатывали в «Эксельсиоре»! Это тебе не «Корона и якорь» и выпивки с беднягой Вордсвортом.

Пейзаж постепенно менялся, пока мы подъезжали к Стамбулу. Травяное море осталось позади, и экспресс шел теперь со скоростью маленького пригородного поезда. Высунувшись из окна, я заглянул поверх стены и увидел дворик и при желании мог заговорить с девушкой в красной юбке, глядевшей на меня, пока поезд медленно тащился мимо; человек на велосипеде некоторое время ехал вровень с нами. Птицы на красных черепичных крышах сидели, опустив клювы, и судачили, как деревенские кумушки.

— Я очень боюсь, что у Тули будет ребенок, — сказал я.

— Ей следовало принять меры предосторожности. Генри, но в любом случае тебе еще рано волноваться.

— Господь с вами, тетушка. Я совсем не это имел в виду. Как вам такое могло прийти в голову?

— Это естественное умозаключение. Вы так много времени проводили вместе. В девчушке, несомненно, есть какой-то щенячий шарм.

— Я уже стар для таких вещей.

— Ты еще молодой, подумаешь — пятьдесят! — ответила тетушка.

Дверь повернулась и лязгнула, и появилась Тули, но Тули совершенно преображенная. Может быть, она на сей раз не так сильно подвела глаза, которые сияли, как никогда до этого.

— Привет! — крикнула она через весь вагон.

Четверо молодых людей повернулись, поглядели на нее и тоже крикнули «Привет!», будто старой знакомой.

— Привет, — ответила она им, а я почувствовал укол ревности, такой же необъяснимый, как и утренние приступы раздражения.

— Доброе утро, доброе утро, — сказала она нам — со старшим поколением она, видимо, разговаривала на другом языке. — Мистер Пуллинг, все в порядке.

— Что в порядке?

— Цикл. Месячный цикл. Видите, я была права. Вагонная болтанка… Словом, помогло. У меня ужасно болит живот, но настроение обалденное. Прямо не дождусь, чтобы сказать Джулиану. Ой, я так надеюсь, что он будет в Гульханэ, когда я доберусь туда.

— Ты куда? В Гульханэ? — крикнул американец.

— Да, а ты?

— Тоже. Мы можем поехать вместе.

— Колоссально.

— Садись к нам и возьми себе кофе, если у тебя есть деньги.

— Вы не обидитесь? — спросила Тули тетушку. — Они тоже едут в Гульханэ. Вы были так добры, мистер Пуллинг, — обратилась она ко мне. — Не знаю, что бы я без вас делала. Это был период полного душевного мрака.

Как ни странно, но мне захотелось, чтобы она называла меня Клякса.

— Не увлекайтесь сигаретами, Тули, — посоветовал я.

— Теперь-то уж можно не экономить. Их там легко достать — в Гульханэ, я имею в виду. В Гульханэ все можно достать. Даже кислоту. Мы ведь с вами не расстаемся? Мы еще увидимся, правда?

Но увидеться нам больше не довелось. Она теперь принадлежала молодым, и мне ничего не оставалось, как только помахать ей в спину, когда она прошла впереди нас через таможню. Американская пара шла, по-прежнему держась за руки, а вьетнамский парнишка в одной руке тащил сумку Тули, а другой обнимал ее за плечи, чтобы защитить от толпы, протискивающейся за барьер в зал таможни. Ответственность с меня была снята, но Тули не уходила из памяти, как упорная глухая боль, которая, несмотря на свою незначительность, не перестает тебя мучить. Вот так, наверное, и начинаются серьезные заболевания, вроде рака.

Интересно, ждет ли ее Джулиан? И поедут ли они в Катманду? Будет ли она всегда помнить, что нужно вовремя принять таблетку? Когда я второй раз за день тщательно брился в номере «Пера палас», то обнаружил, что в полумраке купе не заметил на щеке пятнышко от губной помады. Вот откуда проистекал скоропалительный вывод тетушки. Я стер пятно и тотчас же снова стал думать о ней. Я мрачно поглядел на свое лицо в зеркале, но на самом деле мой мрачный взгляд был направлен на ее мать, живущую в Бонне, и отца, болтающегося неизвестно где по делам ЦРУ, а также на Джулиана, боящегося кастрации, — на всех тех, которые должны были заботиться о ней, а вместо этого сняли с себя всякую ответственность.

Мы с тетей Августой позавтракали в ресторанчике под названием «У Абдуллы», после чего она повезла меня осматривать главные туристские достопримечательности — Голубую мечеть и Святую Софию. Меня все время не покидало чувство, что тетушка сильно обеспокоена — в отеле на ее имя не было никакой корреспонденции.

— А вы не можете позвонить генералу? — спросил я ее.

— Даже когда он служил в тунисском посольстве, он не доверял своему телефону.

Мы стояли в почтительной позе посреди Святой Софии — здание, когда-то прекрасное, теперь было испещрено уродливыми бледными арабскими надписями цвета хаки и напоминало огромный неряшливый зал ожидания на железнодорожной станции, когда нет наплыва пассажиров. Несколько человек изучали расписание поездов, и один из посетителей держал чемодан.

— Я забыла, какая она безобразная, — сказала тетушка. — Пойдем домой.

Странно звучало слово «дом» применительно к «Пера палас», напоминающему павильон в восточном стиле, специально построенный для международной ярмарки. Тетушка заказала две порции ракии в баре, где были сплошь зеркала и резьба. От генерала Абдула все еще не было никаких вестей, и я впервые увидел тетушку в растерянности.

— Когда он дал знать о себе в последний раз? — спросил я.

— Я говорила тебе. Я получила письмо в Лондоне, на следующий день после визита этих полицейских. А потом весточку в Милане через Марио. Он сообщал, что все в порядке. Если бы произошли какие-то изменения, Марио бы знал.

— Уже почти время обеда.

— Я не хочу есть. Прости меня, Генри, я немного расстроена. Может быть, из-за тряски в поезде. Я прилягу и буду ждать звонка. Не могу допустить, что он меня подвел. Мистер Висконти всегда полагался на генерала Абдула, а ведь он мало кому доверял.

Я один пообедал в отеле, в огромном ресторане, который напомнил мне Святую Софию — обед был весьма посредственный. Я выпил несколько стопок ракии, для меня непривычной, и не исключено, что именно отсутствие тетушки придало мне легкомыслия. Я не собирался ложиться спать так рано, и мне хотелось, чтобы со мной была Тули. Я вышел из отеля и сразу же нашел шофера такси, немного говорящего по-английски. Он сказал, что он грек, но Стамбул знает, как родной город. «Со мной вы в безопасности, в полной безопасности», — повторял он, выразительным жестом указывая мне на стены домов и проулки, как будто там притаились волки. Я просил его покатать меня по городу. Мы нырнули в узкую улочку, потом в другую, без всякой перспективы и почти без света. Затем он подъехал к какой-то темной, подозрительного вида двери, на пороге которой спал бородатый ночной стражник.