Путешествия с тетушкой, стр. 20
— Но как вы все обнаружили?
— Он слишком полагался на свою удачу. Все шло гладко целых шесть месяцев. Если мне надо было сделать покупки, я всегда шла на улицу Риволи, а на обратном пути, купив все, что нужно, я заходила выпить чашку чаю к «Смиту» [английские книжные магазины фирмы «У.Х.Смит», торгующие также канцелярскими товарами, грампластинками, видеокассетами, в которых обычно имеются маленькие кафе]. Луиза в это время, как правило, была занята. Она ходила за покупками утром, когда была занята я, так как мсье Дамбрез никогда не вставал раньше одиннадцати, а из отеля она выходила на улицу Сент-Оноре. Но однажды его будто бес попутал. Был уик-энд, он повел жену и двух младших детей в Лувр показать им Пуссена. После музея его семейство захотело чаю, и жена предложила зайти в «Риц». «Там очень шумно, — сказал он ей. — „Риц“ напоминает клетку, где вместо попугаев множество знатных чванливых старух. Я знаю одно кафе в саду, где почти всегда пусто». И как на грех, в тот день мы обе пришли туда — Луиза и я. До этого я никогда не пила чай в садике между «Сент-Джеймсом» и «Олбани», Луиза тоже, но как будто чья-то рука — я иногда думаю, хотя я и католичка, что это было предопределение, — привела нас обеих в тот день в садик. Кроме нас, там никого не было, а ты сам знаешь, как общительны француженки: вежливый кивок, «Bonjour, madame» [добрый день, мадам (франц.)], несколько слов о погоде, такой упоительной, — и буквально через минуту мы уже сидели за одним столиком, предлагая друг другу сахар и бутерброды, обе очень довольные тем, что можем поболтать после шести месяцев, проведенных в номере отеля исключительно в мужском обществе, точнее, в обществе одного мужчины.
Мы представились друг дружке, и обе заговорили о наших так называемых мужьях. Нам показалось, что это всего лишь совпадение, когда выяснилось, что оба работают в одной и той же металлургической фирме.
У мсье Дамбреза, как я вспоминаю, было одно великолепное качество — он всегда предпочитал говорить правду, когда было можно, и в этом отношении он был надежнее многих мужчин, которые часто лгут без всякого повода, из одного лишь тщеславия. «Интересно, знакомы ли они», — произнесла Луиза в ту самую минуту, когда в сад вошел мсье Дамбрез, а следом за ним весьма дородная супруга с двумя великовозрастными детьми; ребенок женского пола слегка косил и явно страдал сенной лихорадкой. Луиза крикнула: «Ахилл!», и даже сейчас, когда я вспоминаю выражение его лица после того, как он, обернувшись, увидел нас обеих, сидящих за одним столиком, я не могу удержаться от улыбки. — Тетушка приложила платочек к глазам. — И от слез тоже, — добавила она, — потому что это был конец идиллии. Мужчина не прощает, если оказывается в дурацком положении.
— По-моему, в данном случае прощать должны были вы.
— Нет, дорогой. Я была готова оставить все как было. Луиза тоже согласилась бы делить его. Что же касается мадам Дамбрез, я не уверена, что она поняла ситуацию. Его действительно звали Ахилл, и он представил нас ей как жен своих коллег, директоров металлургической фирмы. Но сам мсье Дамбрез так и не смог вновь обрести самоуважение. Теперь, когда он бывал вялым в середине недели, он понимал, что я догадываюсь о причине, и это его смущало. Его нельзя было назвать распутным человеком — просто ему хотелось иметь свою маленькую тайну. А тут он, бедняга, почувствовал, что его раздели донага и выставили на осмеяние.
— Тетя Августа, как вы могли выносить этого человека после того, как обнаружилось, что он столько месяцев вас обманывал?
Она поднялась и направилась ко мне, сжав маленькие кулачки. Я думал, она меня ударит.
— Молокосос! — сказала она, как будто я был школьником. — Мсье Дамбрез был настоящий мужчина. Тебе никогда в жизни таким не стать!
Неожиданно она улыбнулась и примирительно потрепала меня по щеке.
— Прости меня, Генри, это не твоя вина. Тебя ведь воспитывала Анжелика. Иногда у меня вдруг появляется ужасное чувство, будто на всем белом свете, кроме меня, не осталось людей, которые получают хоть какое-то удовольствие от жизни. Вот поэтому я и всплакнула, как раз когда ты пришел. Я сказала мсье Дамбрезу: «Ахилл, мне по-прежнему нравится с тобой, хоть я и знаю, где ты бываешь днем. Это ничего не меняет». Но для него-то разница была огромная — его лишили тайны. Именно в ней заключалась вся соль, и поэтому он нас обеих покинул для того, чтобы где-нибудь найти новую тайну. Не любовь, нет. Именно тайну. "Во всем Париже не найти другого такого отеля, как «Сент-Джеймс и Олбани», и это было самое грустное из всего, что он когда-либо мне сказал. Я спросила его, не может ли он снять два номера на разных этажах в отеле «Риц», на что он ответил: «Лифтер будет знать. И тогда это не будет настоящей тайной».
Я слушал ее с изумлением и некоторой тревогой. Я вдруг осознал, какая опасность меня подстерегает. У меня было чувство, будто меня, независимо от моей воли, кто-то заставляет следовать за тетушкой в ее рыцарских странствиях, как Санчо Панса за Дон Кихотом, но только в ее подвигах слово «рыцарство» подменялось словом «удовольствие».
— Для чего вы едете в Стамбул, тетя Августа? — спросил я.
— Там будет видно.
Странная мысль неожиданно пришла мне в голову.
— Уж не ищете ли вы мсье Дамбреза?
— Нет, что ты, Генри. Ахилла, скорее всего, уже нет в живых, как и Каррана, — ему теперь было бы под девяносто. А мистер Висконти, бедный мой глупый мистер Висконти, ему тоже уже теперь по меньшей мере восемьдесят пять, это возраст, когда особенно нужно женское участие. Ходили слухи, что он после войны вернулся в Венецию и что его утопили в Большом Канале после драки с гондольером из-за женщины, но мне что-то не верится. Не тот он был человек, чтоб драться из-за женщины. В каких только передрягах он не побывал — и всегда выходил сухим из воды. Какую же долгую я прожила жизнь — прямо как дядя Джо.
Ею снова овладело меланхолическое настроение, и впервые мне пришло в голову, что, быть может, одних георгинов недостаточно, чтобы заполнить досуг человека, ушедшего от дел.
— Я рад, что нашел вас, тетя Августа, — сказал я, поддавшись внезапному порыву.
Она ответила мне поговоркой, в которой была доля вульгарности, совершенно для нее не характерной.
— Есть еще порох в пороховницах, — сказала она и улыбнулась так задорно, бесшабашно и молодо, что я перестал удивляться ревности Вордсворта.
11
Восточный экспресс отходил с Лионского вокзала после полуночи. Мы с тетушкой провели утомительный день — сначала мы ездили в Версаль, который, как это ни удивительно, тетушка видела впервые (дворец ей показался довольно безвкусным).
— Я никуда за пределы города не выезжала, пока существовал мсье Дамбрез, — сказала она. — А до этого, в мой более ранний парижский период, я была слишком занята.
Меня все больше занимала биография тетушки, и мне хотелось выстроить разные отрезки ее жизни в определенной хронологической последовательности.
— А этот более ранний период был до или после того, как вы поступили на сцену? — спросил я.
Мы стояли на террасе дворца и глядели на озеро, а я думал о том, насколько Хэмптон-Корт [дворец на берегу Темзы, памятник английской дворцовой архитектуры эпохи Возрождения; пять жен Генриха VIII жили поочередно в этом дворце] прелестней и непритязательней Версаля. Но и сам король Генрих VIII был более скромным в своих привычках, чем Людовик XIV. Англичанину легче отождествить себя с почтенным семьянином, чем с роскошным любовником мадам де Монтеспан. Я вспомнил старую мюзикхолльную песенку: