Сними панцирь!, стр. 13
— В хорошем коллективе плохие люди не держатся. Зачем нам плохие?
Если нет настоящего дела, тогда всякие мелочи лезут и мешают жить, так папа считает. А у нас дело. Зоологу нельзя сидеть в городе. Зоолог в городе теряет чутьё, как охотничья собака без охоты.
— А чутьё — это главное, — говорит папа.
Вон как всё любопытно в природе устроено. Нет ни вредных животных, ни специально полезных — это люди придумали, чтобы им было удобней. Неправильно разделили мир — на полезных и вредных, пора от этого отказываться. В природе все друг другу нужны, только все вместе могут существовать — и это прекрасно.
— Например, скорпион! — говорит папа. — Полезный он или вредный? Или тот же волк, которым детей пугают?
— Не знаю, — говорит тётя Надя. — Я как-то не думала.
— Вот именно. А биолог об этом обязан думать, чтоб не нарушить равновесие в природе. Это разговор долгий. И дело это длинное, жизни не хватит.
— Но ведь не все так живут, — говорит тётя Надя. — Многие ещё живут просто так.
Папа не знает, как многие. Он только знает, как он. Он не говорит, что иначе нельзя. Просто он иначе не может.
— Кто как хочет, так и живёт, — смеётся папа.
Скучный какой-то разговор. Чего только папа смеётся.
— Я хочу домой, — говорю я.
— Домой? — удивился папа. — Ну, иди, если хочешь. А мы с Надеждой Георгиевной тебя догоним.
Я думал, папа со мной пойдёт. Мы с «нашего места» всегда вместе уходим. Вдвоём.
— Может, вместе пойдём? — говорит тётя Надя.
— Сейчас пойдём, — говорит папа. — Что он, один не дойдёт? Сколько раз ходил.
Мне так обидно стало. Что папа говорит? Он же перепутал. Я отсюда один никогда не ходил. Я не отсюда ходил, не с «нашего места».
— Я как раз один ходить люблю, — сказал я.
Я нарочно сказал. Думал, папа поймёт. А папа говорит:
— Ты у меня молодец!
Ладно, пусть разговаривают, если им интересно. А я домой побежал. Меня Арина там ждёт. Спрашивает у всех: «Где Лёдик? Я без него ничего не могу делать, у меня пластилин из рук валится». А Марина Ивановна говорит: «Я сама без Лёнечки не могу. Все поужинали, а его нет». И тут я прибегу.
Я так помчался, чуть рогатый бархан не свалил. Так по песку проехал. И даже не оглянулся. Только один раз оглянулся, уже потом. Папа с тётей Надей всё разговаривает, а мне рукой машет. Ладно, пусть догоняют. Я дальше бегу. По саксауловой роще. Прямо к дому.
У крыльца привязан рыжий верблюд. Интересно. Может, это не наше крыльцо? Нет, наше. А верблюд стоит и об наше крыльцо трётся своим рыжим боком. Где-то я этого верблюда видал…
Тут я вспомнил. Это же отца Мухаммеда верблюд. Рыжий. Он к нам приезжал на этом верблюде. Значит, снова приехал. Чего ему надо? Ведь он в папу стрелял…
Я открыл дверь и иду.
Вдруг вижу: у нас кто-то есть на веранде. Темно, но немножко видно. Кто-то в углу стоит, голова большая-большая.
Я выключатель нажал — чик!
Это отец Мухаммеда стоит! Я его шапку сразу узнал. Вот почему голова большая — он в шапке. А в руках у отца Мухаммеда ружьё.
Ружьё! Он ружьё так держит, прямо вцепился. И у нас на веранде стоит. В темноте. Тихо. Опять, значит, он за старое?
Я как закричу:
— Уходите отсюда!
А он шапкой кивает. Ружьё прижал. И стоит. Он даже не думает уходить. Разве он уйдёт, браконьер! А папа ведь ничего не знает. Он разговаривает с тётей Надей. Идёт. Может, он сейчас к дому подходит. Поднимается на крыльцо…
— Уйди! — закричал я.
И как брошусь к нему. Как ружьё дёрну.
Он некрепко, оказывается, держал. Считал: подумаешь — мальчик! А я вырвал. Ружьё такое тяжёлое. Я всё-таки поднял. И как брошу с веранды.
Сразу грохнуло где-то.
Со всех сторон закричали.
— Вах! Вах! — кричит сзади отец Мухаммеда.
— Кто стрелял? — кричит дядя Володя.
— Господи, что случилось? — кричит Марина Ивановна.
Я сижу на полу. Встать не могу почему-то. Все бегут. Все сюда бегут.
Дядя Володя меня схватил:
— Что такое? Лёдька, ты цел?
Тут мой папа. Он уже тут. Я вовремя успел. Папа уже тут. Отнял меня у дяди Володи, поставил почему-то на стол и за ноги держит. Даже больно, как папа держит.
— Пусти, — говорю я папе. — Я сам.
— Ага! — говорит папа. И отпустил.
Я сразу на пол спрыгнул.
Папа лоб себе потёр (он так трёт иногда, если забыл, что хотел сказать) и говорит:
— Чего это ты на людей кидаешься? Ружья бросаешь? Вроде раньше у тебя этой привычки не было. Как понимать?
Отец Мухаммеда тут же стоит.
— Вах! — говорит. — Вах!
Я говорю:
— Он тут стоял, тебя дожидался. С ружьём.
— Кто? — говорит папа. Никак не поймёт.
— Отец Мухаммеда, — говорю я. — Он же в тебя стрелял!
— Это я рассказала, Лёша, — говорит Марина Ивановна. — Я, Лёша, никак не думала! Разве я могла думать?
— Какой отец Мухаммеда? — говорит папа. — Это наш новый объездчик. Ты его до смерти напугал. Он по-русски не понимает.
— А верблюд рыжий? — спрашиваю я.
— Мало ли рыжих верблюдов?
— А шапка? Я его по шапке узнал.
— Мало ли таких шапок, — говорит папа. — Вся Туркмения носит.
— Лёдик, я к тебе бежала, — говорит Арина. — Я к тебе на помощь бежала, ты видел?
Значит, я ошибся…
— Ты эти глупости из головы выкинь, — говорит папа. — Тоже мне защитник нашёлся! Гроза браконьеров! Только на войне люди друг в друга стреляют, понял?
Вдруг наш Витя заплакал и говорит:
— Я боюсь…
Глупый какой. Кого нам бояться? Это наш новый объездчик стоит. В своей бараньей шапке. Он нам шапкой кивает. И уже смеётся. И лицо такое хорошее. Доброе. А я чего выдумал!
— Может, Лёдику пока к нам пойти, — говорит тётя Надя. — Поиграет с Ариной до ужина, успокоится…
— Спасибо, Надежда Георгиевна. Ничего не нужно. Я сам с сыном побуду.
Вот как папа тёте Наде сказал. Все ушли. А мы с папой дома остались. Вдвоём.
МЫ ПОЧТИ УЕХАЛИ
Наш Боря лежит под машиной. Борю не видно, а ноги, конечно, торчат. Об них все спотыкаются. Я, Арина, мой папа, дядя Володя, тётя Наташа, дядя Мурад и толстый Витя. Марина Ивановна пятый раз споткнулась.
— Тьфу! — говорит. — Это невозможно. Боря, убери ноги!
Но Боря не может ноги убрать. Он машину готовит. Иногда говорит: «Дайте ключ!» Ему дают. Кто же будет машину готовить, если не Боря? Ведь мы сегодня едем в пески. Мы родники едем чистить. Через весь заповедник, к горам.
— Дядя Лёша, можно, я глину возьму? — говорит Арина.
— Не надо. Там глина есть. Ничего не надо.
— И сапоги не надо? — говорит Арина.
— Сапоги как раз надо. Там сапог нет, там же пустыня.
— Ещё чего выдумал? — сердится Марина Ивановна. — Тащить детей в пустыню!
— А что тут такого?
Папа больше не хочет меня оставлять, он решил брать меня с собой. Я достаточно вырос. Вон Байрамчик уже сам к отцу на лошади ездит. Один. Верхом. А я что делаю? Ничего путного.
— Ариночку хоть оставь, — говорит Марина Ивановна. — Ариночку-то зачем?
— Попробуй её оставь! Ничего, Арине тоже полезно.
— Тогда и меня забирай, — говорит Марина Ивановна.
— Боря не разрешает, — смеётся папа. — Говорит, зачем лишний груз. Нам рабочая сила нужна и совковые лопаты.
Тут дядя Володя со склада идёт, говорит:
— Только три лопаты нашёл. В прошлый раз две сломали, больше нет. Заказать надо было, Никитич!
— Я заказывал, — говорит папа.
— А где же они?
— Электронный микроскоп дали…
— Причём микроскоп? Я про лопаты. Где-то старые вроде были.
— Вот-вот, — говорит папа. — Ты старые ищи.
— У меня есть лопата, — говорю я.
Папа обрадовался:
— Верно! Как я забыл! Чего же ты стоишь! Беги скорее за ней. У нас каждая лопата на счету. Только тот может ехать, у кого есть лопата.
Вот как папа решил. Если лопаты нет, нечего и ехать. Нам лишний груз не нужен. Вот у меня, например, есть лопата. Путь она тоже на счету будет. Я её вчера под кровать убрал. Я всегда свои вещи сам убираю, нельзя разбрасывать куда попало. Потом ничего не найдёшь, нянек у нас нет.