Собрание сочинений в 4-х томах. Том 2, стр. 60
Тогда он обиделся поначалу, хотел не выходить к отцу в другое воскресенье, но подумал хорошенько — и еще лучше стал относиться к отцу. Понял, что, кроме всего, отец еще справедливый человек.
Вот как было.
Лежали они в песке, говорили, кем Толик станет, когда вырастет. Отец хотел, чтоб инженером. И Толик не возражал. Ингениум — это ведь здорово! Идешь по улице, а тебе навстречу машина. Твоя, ты ее сконструировал…
Лежали они, в общем, говорили мирно, спокойно, улыбались друг другу — и вдруг у Толика глаза расширились.
Он увидел, как недалеко от них Цыпа с учительницыной Женькой располагаются. По-хозяйски втыкают в песок зонт, раздеваются, от солнца жмурясь, потом, взявшись за ручки, бредут в воду, как жених и невеста, плещутся там, словно утки, и визжат дружно в два голоса.
Каникулы на дворе, лето жаркое, и уж позабылись, отошли в дальнее весна и школа, но вдруг всколыхнулось что-то в Толике. Не будь тут отца, он, пожалуй, не стал бы старое ворошить, но рядом был отец, и Толику прямо невмоготу стало. Захотелось к Цыпе с Женькой подойти. Чтоб увидели они, гады, отца и поняли, гады, какой-такой он, Толик, предатель.
— Ты что? — удивился отец, увидев в глазах у Толика охотничий блеск.
— Щас! — ответил он и трусцой побежал к воде.
Цыпа с Женькой все бултыхались, все повизгивали, и, приближаясь к ним, Толик вспомнил вдруг, как они тогда, на перемене, друг за дружкой вниз побежали. Похвалу от Изольды Павловны получать. «Ну-ка, ну-ка, — подумал Толик, зажигаясь, — а вот я их об этом спрошу».
— Эй! — крикнул он, подбегая к Цыпе и Женьке.
Увидев Толика, они испуганно притихли, перестали брызгаться.
— Ну что? — сдерживая дыхание, спросил Толик. — Как погодка?
Женька стала боком выходить из воды, но Толик отступил на шаг и поднял руку, словно на собрании.
— Постойте-ка, — сказал он. — Погодите. Есть к вам наболевший вопрос.
Женька остановилась, искоса глядя на него.
— Вот тогда, — спросил Толик, — четверки вы еще получили, вас предупредили, что спросят, да?
Цыпа покраснел, растопырив костлявые руки, и с них в речку капала вода. «Как из умывальника», — подумал Толик и засмеялся. Но смех у него получился, наверное, недобрый, и Женька крикнула защищаясь:
— А тебе какое дело?
Но Толик и не собирался к ней приставать. Свяжись тут с девчонкой!
— Да нет, — сказал он. — Никакого. Только вот хочу Цыпе за старое по морде дать.
Честно-то сказать, бить Цыпу ему совсем не хотелось. Подумаешь, трус! Стоит и трясется. Но ударить все-таки стоило. Не счеты сводить, нет, просто так стукнуть. А потом повернуться и не спеша к отцу пойти, чтоб увидели, к кому он идет.
Толик спокойно прицелился и дал Цыпе по подбородку. Тот согнулся, зашатался и упал в мелководье.
Толик повернулся и, как планировал, не спеша пошел мимо Женьки к отцу.
Он думал, отец ничего не скажет. Понимает ведь, в чем дело, — Толик ему про школу рассказывал.
Но отец выбрался из песка и пошел навстречу Толику. Поравнявшись, он выбросил руку, и Толик почувствовал, как обожгло щеку.
— Запомни, — сказал отец, — никогда не хвались своей силой. Или тем, кто у тебя за спиной стоит.
Толик медленно заливался краской.
«Перед Женькой, — подумал он, — перед этим гадом Цыпой так позорить!» Толик схватил одежду и бросился с пляжа.
— Постой! — крикнул ему отец.
Но Толик не обернулся. Лишь дома он успокоился. А к вечеру уже решил, что отец прав. Нельзя было сейчас, когда столько времени прошло, Цыпу трогать. Тогда, еще в школе, побить его стоило, а сейчас, что бы он ни думал, получилось все-таки, что счеты сводил.
Толик похвалил про себя отца и решил сказать в следующее воскресенье, что оплеуху он признает.
Но отец не пришел в воскресенье.
И еще раз не пришел.
И еще…
4
Толик не нервничал, не переживал. Никаких предчувствий у него не было. Наверное, опять в командировке, думал он про отца, и надо просто терпеливо ждать. Ведь не может же быть, чтобы отец на него за драку обиделся.
По воскресеньям он никуда не уходил, а читал книжку, забравшись с ногами на подоконник, чтобы отцу было видно его, а ему — их условное место.
Толик почитывал себе спокойно, думал про отца и с удивлением замечал, как волнуется мама. Никогда она так не волновалась, а тут нет-нет да и выглядывала в окно. Будто не за Толиком, а за ней собирался прийти отец.
Толик видел: когда появлялся отец и они шагали вдвоем по двору, мама всегда смотрела им вслед. Близко к окну она не подходила, стояла в глубине комнаты, но Толик чувствовал ее взгляд до тех пор, пока не сворачивал за угол. Однажды он сказал об этом отцу. Отец обернулся, и Толик увидел, как мама быстро отошла от окна. Отец нахмурился.
— На тебя смотрит, — сказал он.
— Что ты! — воскликнул Толик. — Подумаешь, невидаль! Это она на тебя глядит!
— Да уж что там! — вздохнул отец и опять задымил своей папиросиной.
Странно все-таки у взрослых выходит. Вон как маме хочется выбежать к отцу. А сама и шага не сделает. И отец тоже. Будто между ними порог непреодолимый.
Ах, как хочется Толику, чтобы мама с отцом помирились! Чтоб снова у телевизора стали сидеть, обнявшись. Чтоб улыбались опять, друг на друга глядя. Взять бы их за руки, подвести друг к другу, велеть: «Миритесь!»
Но они ведь и не ссорились. Разве тут в мире дело? Все трудней и серьезней у них, но все-таки хочется Толику помирить отца с мамой, маму с отцом.
Вот завтра у мамы день рождения. Взять бы да привести отца. Может, выпьют они вина, поговорят, да и помирятся. Нет, глупо это. Не пойдет отец. Да главное, где его возьмешь, если он в командировке?
Раньше в мамин день рождения отец приносил ей цветы. Небольшой букетик. На большой денег не было, и так полтинники свои берег, не обедал несколько дней. И хоть скромный был подарок, мама всегда страшно радовалась. Прижимала к себе цветы осторожно, гладила их, потом в воду горячую ставила, чтоб подольше стояли.
Вот бы хорошо — пришел отец, и с цветами! Как раньше. Как всегда. Толик улыбнулся. Отца-то нет, это верно, но ведь цветы от него быть могут?
Он слез с подоконника и вышел в коридор. Тетя Поля на стук откликнулась сразу, будто ждала. Он занял у нее пятачок и отправился на почту. Цветных открыток продавалась там уйма, и Толик долго выбирал, пока купил одну с цветами — вроде ромашек, только красные. Тут же, на почте, написал на обороте поздравление.
Открытку Толик заложил в книгу, а вечером, когда стало смеркаться, снова отправился на улицу.
Он шел уверенно — он знал, куда идет. На городской окраине, за старым кладбищем были парники. Там, кажется, выращивали шампиньоны или огурцы, но дело было не в парниках. Рядом на огромных грядках росли цветы. Будто разноцветная река — сначала красная, потом белая, затем голубая и снова красная.
Вперед Толик шел нормально: кладбище было старое, проходное, по нему, сокращая расстояние, шли люди, и Толик был не один, пока добирался до парников.
У заборчика, отделявшего его от цветов, он притаился, вглядываясь в сумерки.
Все было тихо. Над землей медленно поднималась медная луна, похожая на огромное блюдо. Она меняла раскраску цветов, белые теперь казались желтыми, красные — черными, а Толик хотел именно таких, что на открытке, — как ромашки, только красные.
Он прислушался. За заборчиком никого не было.
Толик подтянулся и нырнул в пахучие цветы. Они колебались над головой, дрожали тонкими стволами, и Толик пополз вдоль грядок, разыскивая большие красные ромашки. Где-то сбоку вдруг тявкнула собака и залилась протяжным беспрерывным лаем.
— Никак кто залез, — сказал в тишине скрипучий голос.
Толик замер. Потом стал лихорадочно рвать цветы. Стебли не ломались, гнулись, было уже не до красных ромашек, унести бы ноги — и Толик не выдержал. Рванув из земли целую охапку цветов, он вскочил в полный рост и кинулся к забору.