Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой, стр. 4
— Мистер Джонс, — доложил слуга.
Напротив меня за столом сидел доктор Фишер, и я удивился, увидев человека, похожего на всех прочих людей (а ведь я выслушал столько намеков и предостережений), человека примерно моего возраста, с рыжими усами и волосами, начинавшими терять свой огненный блеск, — усы он, возможно, подкрашивал. Под глазами у него висели мешки, а веки были очень тяжелые. Он выглядел так, будто по ночам его мучит бессонница. Сидел он за большим столом в единственном здесь удобном кресле.
— Садитесь, Джонс, — сказал он, не поднимаясь и не протягивая руки.
Это больше походило на приказ, чем на приглашение, но не звучало неприязненно: я мог быть одним из его служащих, привыкшим стоять перед ним навытяжку, которому он оказывал маленький знак расположения. Я пододвинул стул, и наступила тишина. Наконец он произнес:
— Вы хотели поговорить со мной?
— Я-то думал, что это вы, наверно, хотите поговорить со мной.
— С чего бы это? — спросил он с легкой улыбкой, и я вспомнил предостережение Анны-Луизы. — Я даже не знал о вашем существовании, пока вы тут не появились на днях. Между прочим, что скрывается под этой перчаткой? Какое-нибудь увечье?
— Я потерял руку.
— Надеюсь, вы явились сюда не для того, чтобы советоваться со мной на этот счет. Я другого рода доктор.
— Я живу с вашей дочерью. Мы собираемся пожениться.
— Это всегда нелегкое решение, — сказал он, — но вам лучше его обсудить между собой. Меня оно не касается. А ваше увечье — наследственное? Наверно, вы обговорили этот важный вопрос?
— Я потерял руку во время лондонской бомбежки, — сказал я и неуверенно добавил: — Мы полагали, что вам нужно это сообщить.
— Ваша рука меня, в сущности, не касается.
— Я имел в виду наш брак.
— Ну, эту новость, по-моему, проще было сообщить в письменном виде. Вас бы это избавило от поездки в Женеву.
В его устах Женева казалась другим миром, таким же далеким от нашего дома в Веве, как Москва.
— Вас, кажется, не слишком беспокоит судьба вашей дочери.
— Вы, наверно, знаете ее лучше меня, Джонс, если узнали так хорошо, что решили на ней жениться и, значит, освободили меня от всякой ответственности за нее, какая у меня когда-то, вероятно, была.
— Вы не хотели бы узнать наш адрес?
— Я полагаю, что она живет у вас?
— Да.
— Должно быть, вы значитесь в телефонном справочнике?
— Да. В Веве.
— Тогда вам нет надобности записывать адрес. — Он снова наградил меня одной из своих опасных улыбочек. — Что ж, Джонс, с вашей стороны было любезно зайти ко мне, хотя в этом и не было необходимости. — Он явно меня выпроваживал.
— Прощайте, доктор Фишер, — произнес я.
Он снова заговорил, когда я уже был почти у двери:
— Джонс, вы случайно не разбираетесь в овсянке? Я имею в виду настоящую овсяную кашу. Может быть, поскольку вы уроженец Уэльса… у вас ведь валлийская фамилия…
— Овсянка — блюдо шотландское, — сказал я, — не валлийское.
— Вот оно что, значит, меня неправильно информировали. Спасибо, Джонс, кажется, это все.
Когда я пришел домой, Анна-Луиза встретила меня встревоженно.
— Как вы поладили?
— Да никак мы не поладили.
— Он тебе нахамил?
— Я бы этого не сказал… мы оба его совершенно не интересуем.
— Он улыбался?
— Да.
— Пригласил тебя на ужин?
— Нет.
— Слава богу хоть за это.
— Слава доктору Фишеру, — сказал я, — или это одно и то же?
5
Неделю или две спустя мы поженились в мэрии; свидетеля я привел из своей конторы. От доктора Фишера не было никаких вестей, хотя мы послали ему сообщение о дне нашей свадьбы. Мы были совершенно счастливы, особенно счастливы потому, что будем одни, не считая конечно, свидетеля. За полчаса до ухода в мэрию мы занимались любовью.
— Ни свадебного торта, — говорила Анна-Луиза, — ни подружек, ни священника, ни родни — вот это замечательно. И так будет торжественнее — почувствуешь себя замужем по-настоящему. А по-другому получается вроде вечеринки.
— Одной из вечеринок доктора Фишера?
— Ничуть не лучше.
В глубине комнаты в мэрии стоял человек, которого я не знал. Опасаясь появления доктора Фишера, я то и дело нервно поглядывал через плечо и увидел очень высокого тощего человека со впалыми щеками; у него подергивалось левое веко, и на секунду мне показалось, что он мне подмигивает; я подмигнул ему в ответ, но встретил отсутствующий взгляд и решил, что это один из чиновников мэрии. Перед столом для нас поставили два стула, а свидетель, некий мсье Экскофье, вертелся у нас за спиной. Анна-Луиза шепнула мне что-то, но я не разобрал.
— Что ты сказал?
— Он из этих жаб.
— Мосье Экскофье? — воскликнул я.
— Нет, нет, тот, сзади.
Началась церемония, и, пока она длилась, человек, стоявший сзади, не переставал действовать мне на нервы. Я вспомнил ту часть английской церемонии бракосочетания, когда священник спрашивает, не знает ли кто-либо причины или препятствия, которые могут помешать этим двум людям сочетаться священным браком, и если да, то пусть объявит об этом во всеуслышание, и я поневоле подумал, не подослана ли доктором Фишером какая-нибудь жаба именно для такой цели. Однако вопрос не был задан, ничего не случилось, все сошло гладко, и мэр — я полагаю, что это был мэр, — пожал нам руки, пожелал счастья и быстро исчез за дверью позади стола.
— Теперь надо выпить, — сказал я мсье Экскофье; это было самое меньшее, что мы могли предложить в благодарность за его немые услуги, — бутылочку шампанского в «Трех коронах».
Но тощий человек по-прежнему не двигался с места, подмигивая нам из глубины комнаты.
— Нет ли здесь другого выхода? — спросил я у письмоводителя — если это был письмоводитель — и указал на дверь позади стола. Нет, ответил он, нет: пройти туда совершенно невозможно, тот выход не для посторонних, поэтому нам не оставалось ничего другого, как встретиться лицом к лицу с жабой. У самой двери незнакомец меня остановил:
— Мсье Джонс, меня зовут мсье Бельмон. Я должен вам кое-что передать от доктора Фишера. — Он протянул мне конверт.
— Не бери! — сказала Анна-Луиза.
По своей наивности мы оба решили, что это, возможно, повестка в суд.
— Мадам Джонс, он посылает вам свои наилучшие пожелания.
— Вы ведь консультант по налогам? — сказала она. — Во сколько обойдутся нам его лучшие пожелания? Должна я поставить в известность fisc? [здесь: налоговое управление (фр.)]
Я вскрыл конверт. Внутри была только карточка, отпечатанная в типографии: «Доктор Фишер просит… (от руки было написано „Джонса“ даже без добавления „мистера“) оказать ему честь своим присутствием на встрече друзей и неофициальном ужине… (было вписано „10 ноября“) в 8:30 вечера. Просьба подтвердить согласие».
— Это приглашение? — спросила Анна-Луиза.
— Да.
— Не ходи ни за что.
— Он будет очень огорчен, — сказал мсье Бельмон. — Он так надеется, что мсье Джонс придет и присоединится к нашему обществу. Будут мадам Монтгомери, и, конечно, мсье Кипс, и надеемся, что и Дивизионный…
— Сборище всех жаб, — заметила Анна-Луиза.
— Жаб? Жаб? Такого слова не знаю. Прошу вас, он очень хочет представить вашего мужа всем своим друзьям.
— Но, судя по карточке, моя жена не приглашена.
— Никто из наших жен не приглашен. Без дам. На наших маленьких собраниях это стало правилом. Не знаю почему. Когда-то, правда, бывало… Но теперь мадам Монтгомери — единственное исключение. Можно сказать, что она представляет собой весь женский пол. — Он добавил не слишком уместное жаргонное выражение: — Она своя в доску.
— Я пошлю ответ сегодня же вечером, — сказал я.
— Уверяю вас, если вы не придете, вы много потеряете. Ужины доктора Фишера всегда так интересны. У него большое чувство юмора, и он такой щедрый. Нам бывает очень весело.
Мы выпили бутылочку шампанского с мсье Экскофье в «Трех коронах», а затем отправились домой. Шампанское было отличное, но день потерял свою прелесть. Доктор Фишер посеял между нами разлад: я стал доказывать, что, в конце концов, в сущности, ничего против него не имею. Он ведь мог воспротивиться нашему браку или по крайней мере выразить свое неодобрение. Приглашая меня на один из своих ужинов, он в известном смысле сделал мне свадебный подарок, и было бы крайне невежливо отклонить это приглашение.