Реалити-шоу "Замок", стр. 35
— Пардон?
Ллевеллин, судя по мрачному лицу, был не в своей тарелке.
— Что ты себе позволяешь?! — прошипела девица, не отрывая от меня пристального взгляда.
— Ничего, — пожала плечами я. — Сижу, завтракаю.
— Это мой Замок, я его Хозяйка! И я не позволяла тебе…
— Девушка, успокойтесь, — почти нежно пропела я. — А то сейчас желчью истечете. Мне кажется Замок более чем разумен, и это его право определяться кому и что здесь можно делать.
Хозяйка взвилась как ужаленная, оперлась обеими руками о стол:
— Да ты, да ты… Вон отсюда!
У Ллевеллина были глаза как у преданной собаки, неизвестно за что избитой хозяином.
И лишь из-за Рыцаря я осталась в рамках приличия. При нем нельзя срываться. Нельзя.
— Ой, да не очень то и хотелось с вами оставаться! — фыркнула я, вставая. — Приятного аппетита.
Интересно, подтекст «чтоб ты подавилась!» только я услышал?
Я вышла из комнаты, мягко закрыла за собой дверь.
Руки дрожали. Хотелось вцепиться в патлы этой крашенной стерве и от души впечатать ее смазливую мордочку в стол. Так чтобы только искры из синих глаз посыпались. Ненавижу! Не-на-ви-жу!
Сделать бы сейчас что-нибудь такое, такое…
Я заоглядывалась по сторонам, в поисках подходящего фронта приложения дурной инициативы. Уже через пару мгновений этот самый фронт был найден: на стене, напротив окна с витражом висел огромный ростовой портрет. И была на нем изображена такая милая, я бы даже сказала, симпатичная парочка: появившаяся в Замке прошлым вечером дивчина, вся такая расфуфыренная, в платье с воротником — «мельничный жернов, и — правильно! — Ллевеллин, как и полагается в такой ситуации, коленопреклоненный.
Так, все чудненько и прекрасненько. И что бы мне с этой картинкой сделать? Порвать? Нет, это будет слишком просто! Нужно что-нибудь поинтересней сотворить. Эх, был бы у меня если не фломастер, так хотя бы уголек, я бы тут такое нарисавала!
Вся проблема только в угольке? Точнее, в его наличии?
Похоже, Замок еще не до конца отказался от меня. По крайней мере, этот самый столь необходимый мне уголь я обнаружила сразу. И даже еще удивилась, как могла не заметить, подходя к портрету, в пяти шагах от картины коридор виляет в сторону и заканчивается тупичком с потухшим камином. Всего пара минут — и у меня в руках красовался небольшой кусочек угля.
Ну красовался — это конечно сильно сказано. У меня вся ладонь была сажей перепачкана. А так — все нормально, все прекрасно и вообще жизнь великолепна!
Щелкнув нарисованного Ллевеллина по носу и убедившись, что краска на картине давно высохла, я, первым делом, намалевала на точеной мордочке новой Хозяйки пышные гусарские усы. Подумала — и подрисовала козлиную бородку. Следующие минуты две я усиленно размышляла, стоит ли исправлять изящные ушки девицы на ослиные и надо ли пририсовывать рога. С одной стороны, ей и так не плохо, а с другой — развесистые лопухи, выдержанные в строгом соответствии с канонами эльфийской моды, придадут новой Хозяйке непередаваемый шарм. Да и. Вдруг у нее в предках козы были, кто ее знает? Хотя нет! Я знаю точно: коз у нее не было. Были бараны. И свиньи. А раз так, то рога должны быть витые, а вместо носа — пятачок.
Сказано – сделано.
Я еще некоторое время полюбовалась на получившийся шедевр и радостно отметила, что теперь девица совершенно на меня не похожа. Так подожди-ка, а что это за буковки в уголке портрета? Я пригляделась.
Мне захотелось ругаться. На картине было меленько написано: «Хозяйка Анхелика и Рыцарь». Ну, с Рыцарем-то все понятно, но то, что эту макитру зовут так же, как и меня! Это же просто верх неприличия!
Хотя стоп, сейчас она на меня не похожа. Может, показать Ллевеллину? Тот, кажется, не особо рад смене власти, порадуется, значит. Вот только госпожа Анхелика ведь из столовой не выходила, она тоже увидит.
А, к черту, скажу, что не знаю, кто это намалевал. Здесь вон сколько слуг бегает, может, кому ее морда лица и не понравилась. Я-то здесь при чем?
Я осторожно приподняла картину, надеясь, что шнур, на которой она висит, снимется с гвоздя, потянула портрет вверх. Ура! Получилось.
Ой, а она ж тяжелая зараза. Ничего, справлюсь, как-нибудь.
Я осторожно стерла сажу с ладони и направилась к столовой, волоча за собой по полу картину. Хорошо хоть, та была не особо широкой, в коридоре не застревала, а то тогда бы…
ГЛАВА 38
НЕЦЕЛУЙ ЕЕ, ОНА БЛОХАСТАЯ!
На этот раз мажордома, или кто там был этот дядька в ливрее, перед дверью не оказалось. Я толкнула дверь, сделала шаг вперед и. замерла, ошарашено уставившись на происходящее. Столы, стулья и прочие намеки на прием пищи исчезли, а Рыцарь с Хозяйкой стояли в центре комнаты и самозабвенно целовались.
Точнее, целовалась, закрыв глаза и повиснув на шее у Ллевеллина, Анхелика. Рыцарь стоял, вытянув руки по швам и озадаченно хлопая глазами.
Вот, значит, как, стоило мне уйти, как они…
Да как она вообще смеет целовать моего Рыцаря!
Ну, я вам покажу, братцы кролики!
Я осторожно прислонила картину к стене и шагнула к этим нехорошим людям. А подойдя, вежливо похлопала дамочку по плечу. Девушка вздрогнула всем телом и, наконец, оторвалась от Рыцаря, начавшего судорожно хватать ртом воздух. Это что ж он, носом не дышал? Да уж, вот до чего доводит отсутствие образования!
В следующий миг мне достался яростный взгляд. Девица уже открыла рот, собираясь огласить замок новым воплем, но я успела заговорить раньше:
— Я дико извиняюсь, что оторвала вас от столь увлекательного занятия, но, честное слово, я вам просто искренне не советую с ним целоваться, — Ох, видели бы вы округлившиеся глаза Ллевеллина. — Честное слово, ничего хорошего. Да и вообще, знаете: вши, блохи, — я задумчиво почесала голову, — и прочие неприятные насекомые. Ну, вы понимаете: Средневековье, антисанитария. — так теперь почесать затылок, — и вообще, дело молодое, глупое…
Судя по красному лицу Ллевеллина, он был готов со стыда сквозь землю провалиться. А не фиг было стоять, глазками хлопать. Отбивался б — я б смолчала. А так — сам виноват.
Дамочка ж вообще замерла, уставившись на меня, как на врага народа и гневно булькая.
Вот только насладиться в полной мере своим триумфом мне не дали. Бессмысленный взгляд Хозяйки скользнул по стене и зацепился за разукрашенный мною портрет:
— Что это?!
— Картина, — улыбнулась я. — Посмотрите, какая красота! Какая экспрессия, какое мастерское владение кистью! — правильно, сам не похвалишь, никто не похвалит. — Обратите внимание на эти уверенные следы угля! Они придают портрету завершенность.
Голос Хозяйки сорвался на визг:
— Кто это сделал?!
— Не знаю, — пожала плечами я. — Она уже такой была. А что? Очень даже мило.
— Та-а-ак, — прошипела девушка, — очень интересно. — и вдруг неожиданно рявкнула: — Дворецкий!
Перед нею мгновенно, как по волшебству проявился давешний господин в ливрее.
Гм, дворецкий? Мне почему-то казалось, что этот дядечка занимает другую должность. Что-то связанное с главным по слугам. Хотя нет, тогда бы он о ее появлении не объявлял. А может и объявлял бы, черт его знает.
— Кто это сделал?! — вновь взвизгнула девица, гневно указывая на пострадавший от моих шаловливых ручек портрет.
А пальцем тыкать, между прочим, не прилично.
— Боюсь, миледи, я не знаю, — покачал головою мужчина.
Смазливая мордочка Хозяйки аж перекосилась от гнева:
— Я так понимаю, это заговор! Ну что ж, ладно. Выпороть всех слуг. Кто-то да признается.
Мужчина кивнул-поклонился, развернулся к выходу.
Я не поняла! Это что у нас за крепостничество проклюнулось?!
— А ну стоять! — я даже сама не ожидала, что у меня такой командный голос прорежется.