Дуйбол-привет!, стр. 14

— Моего отца тогда удар хватит! — сказал Ханси. — Он ни одного клиента так просто не отдаст!

Чтоб отца удар хватил — это ему совсем не улыбается, думал Ханси, возвращаясь домой.

Еще три дня Ханси мучительно думал, сказать или не сказать отцу про Альпийское Колено. На четвертый день отец завел его в свой бургомистерский кабинет. Там, на письменном столе, лежал большой лист бумаги, расчерченный непонятными линиями.

— Ну-ка взгляни на это, — сказал он гордо.

— А что это? — спросил Ханси.

— План переустройства подъемника, — объяснил Харчмайер. — Пора наши старые подъемники переделывать в спусколифты!

Спусколифты будут опускать в долину дуйболистов, упражняющихся в альпийской горке.

— А не слишком ли дорого обойдется такая перестройка? — осторожно спросил Ханси.

Отец кивнул. Затраты на переоборудование подъемника намного перекроют финансовые средства, которыми располагает совет общины Верхнего Дуйберга.

— Возьму заем в сберкассе, — сказал папа. — Потом, по мере роста доходов, все обратно верну.

Господин Харчмайер, довольный, поглядел в окно.

— Раньше здесь даже на кирмес [1] такого наплыва не было! — сказал он.

Ханси посмотрел на чертеж, на схему спусколифта. Он подумал: все-таки надо ему про Альпийское Колено сказать, не то назанимает денег, а рассчитаться потом не сможет.

Ханси сказал:

— Пап, ты Альпийское Колено знаешь?

— Смехотворная, богом забытая дыра. Глухомань: кроме леса и семи домов — ничего, — презрительно сказал господин Харчмайер.

— Вчера Низбергер и Верхенбергер ездили в Альпийское Колено.

— Что ж они там поделывали? — спросил господин Харчмайер с удивлением, но без тени беспокойства.

— Они у бургомистра были!

— У Штиллеромута? — Господин Харчмайер все еще сохранял спокойствие.

Надо ему это как-то с подходом преподнести, подумал Ханси. Но никакой подход на ум не приходил. И он бухнул:

— Они иены и дула продавали, Альпийское Колено тоже хочет стать центром дуйбола!

Что папа распсихуется, ясно было заранее, но что он ухватит Ханси за свитер и начнет трясти его, как старый половик, на это Ханси не рассчитывал.

Ханси взвыл:

— Ой, папа, пусти! Ай, папочка, честное-нречестное, папулечка, святая правда, уй, па-а-а-па!

Господин Харчмайер отпустил сына. На миг взгляд его подернулся печалью, потом он снял с вешалки тирольскую шляпу с кисточкой, нахлобучил ее на свой квадратный череп и сказал Ханси тихо и хладнокровно:

— Ну, парень, теперь молись, чтоб обошлось без упокойников! Молиться Ханси не стал, он побежал за отцом. Но так, чтобы тот его не заметил. Это было несложно: господин Харчмайер несся прямиком, не оборачиваясь, бормоча под нос какие-то угрозы, расталкивая отдыхающих, которые попадались на его пути.

Протаранив деревню, он грузно потопал к двум старинным деревенским домам.

Низбергер и Верхенбергер стояли у входа в верхенбергеровский дом. Харчмайер направился к ним, Ханси видел, как трое мужчин скрылись в доме, а потом начался жутчайший ор. Разобрать что-либо было невозможно — все трое надрывали глотки одновременно. Ор достиг такой силы, что Ханси почудилось, будто соломенная крыша заходила ходуном.

Потом внезапно наступила гробовая тишина. На душе у Ханси кошки заскребли — ведь он не молился насчет упокойников. И он принялся торопливо молиться, и молитва его возымела действие. Теперь снова можно было услышать и даже разобрать голоса.

Низбергер говорил:

— Я коммерсант, дорогой вы мой, я продам пену любому, кто пожелает. В конце-то концов, я — пенопроизводитель. Почетный член совета общины — моя побочная функция.

Верхенбергер говорил:

— Точку зрения моего соседа разделяю «от и до»! Харчмайер говорил:

— Это ваше последнее слово?

Видимо, это было их последнее слово, так как сразу же вслед за этим из старинного деревенского дома, тяжело ступая, вышел господин Харчмайер. Он так саданул кулачищем по висевшему у двери коровьему колокольцу, что он очумело зазвенькал. Тут Харчмайер увидел своего Ханси и прогремел:

— Пошли, парень, здесь нам делать нечего! И чтоб ноги твоей здесь больше не было, понял? Для нас они умерли! Подлецы этакие! У них одно па уме: деньгу заколачивать!

Ханси топал рядом с отцом вниз, в деревню. У него язык чесался спросить отца, что у того самого на уме, кроме заколачивания денег, но он не решался: отец был вне себя от бешенства.

Тем временем Титус Низбергер отписал своей тете Мелании такое письмо:

Черные щиты из жесткого волокна

В школе, в первый учебный день после каникул, господин учитель произнес небольшую речь, в которой заявил, что отныне Верхний Дуйберг вступает в битву с Альпийским Коленом.

— Ура! — взревел класс. Губерт сказал:

— Я у отца дробовик попрошу!

Юные Рогмайеры решили вооружиться вилами и точильными брусками, юные Быкмайеры надумали обшить трактор броней, Фанни предложила воевать антикомариными аэрозольными распылителями.

— Тихо, тихо! — пытался перекричать класс господин учитель. — Речь идет совсем не о такой битве! Мы же не дикари! Я имел в виду битву рекламную!

И он призвал ребят сочинять рекламные лозунги, первоклассные рекламные строчки, которые приваживали бы всех в Верхний Дуйберг и отваживали бы от Альпийского Колена.

— Сейчас же и приступайте! — сказал господин учитель. — Каждый рифмованный лозунг засчитывается как классная работа, всем поставлю оценки!

Ученикам раздали по листу отличной бумаги. В процессе лихорадочного творческого поиска Фанни перегрызла свой карандаш напополам.

К концу урока господин учитель собрал все работы. Вот что сочинил Губерт:

Вот что сочинила Фанни:

Вот что сочинила Марианна:

Михаэль, сын учителя:

Мартин, сын учителя:

Быкмайерова Труда:

Ханси сочинил:

Губерт, Михаэль и Быкмайерова Труда получили по пятерке, Фанни получила четверку, потому что написала о себе самой, а не о Верхнем Дуйберге. Мартин получил четверку, потому что его реклама, сказал господин учитель, хороша как для Верхнего Дуйберга, так и для Альпийского Колена. А настоящая реклама такой быть не должна. Марианна получила четверку, так как господина учителя не устраивали «воробьи». Он считал, что воробей — тварь убогая, и как бы кто не подумал, будто в Верхнем Дуйберге вообще нет никакого комфорта.