Те слова, что мы не сказали друг другу, стр. 57

— Замолчи, Томас, не смей портить то, что было. Что ты хочешь от меня услышать? Долгими днями и ночами я смотрела в небо, уверенная, что ты видишь меня оттуда, сверху… Поэтому я ни о чем не спрашивала себя, когда садилась в самолет.

— И что же ты предлагаешь? Остаться друзьями? Хочешь, чтобы я звонил тебе, когда судьба забросит меня в Нью-Йорк? Чтобы мы заходили куда-нибудь выпить по стаканчику и перебрать приятные воспоминания, как парочка сообщников, связанных чем-то запретным? Чтобы ты показывала мне фотографии своих детей — своих, а не наших общих? Чтобы я уверял тебя, что они похожи на свою мамочку, стараясь не угадывать в их лицах отцовские черты? А сейчас, пока я буду стоять в душе, ты снимешь трубку и позвонишь своему будущему супругу и я включу воду на полную катушку, чтобы не слышать, как ты скажешь ему: «Доброе утро, милый!» Кстати, ему известно, что ты уехала в Берлин?

— Прекрати! — закричала Джулия.

— Что же ты ему расскажешь по возвращении? — спросил Томас, снова отходя к окну.

— Понятия не имею.

— Вот видишь, я был прав, — ты совсем не изменилась.

— Нет, Томас, я, конечно, изменилась, но стоило судьбе подать мне знак, который привел меня сюда, и я поняла, что чувства мои остались прежними…

Внизу Энтони Уолш шагал взад-вперед по тротуару, то и дело поглядывая на часы. Он уже не в первый раз поднимал голову, всматриваясь в окна номера своей дочери, и даже с высоты седьмого этажа было заметно написанное на его лице нетерпение.

— Напомни мне, когда умер твой отец? — спросил Томас, опуская край тюлевой занавески.

— Я же сказала: похороны состоялись в прошлую субботу.

— Тогда больше не говори ничего. Ты права, не стоит портить воспоминание об этой ночи, как не стоит лгать тому, кого любишь, — это недостойно ни тебя, ни нас обоих.

— Но я тебе не лгу…

— Ладно, забирай свою сумку — вон она, на кресле, — и возвращайся домой, — прошептал Томас.

Он быстро надел брюки, рубашку, пиджак и даже не стал зашнуровывать ботинки. Подойдя к Джулии, он протянул ей руку и привлек к себе.

— Сегодня вечером я лечу в Могадишо. Я знаю, что и там буду все время думать о тебе. Не беспокойся и ни о чем не жалей; я столько раз мечтал об этой встрече, что и сосчитать не могу, — это было настоящее чудо, любовь моя. Назвать тебя любимой еще хоть один раз — вот и все, чего я хотел и на что уже не смел надеяться. Ты была и навсегда останешься самой прекрасной женщиной в моей жизни, с тобой у меня связаны самые драгоценные воспоминания, а это уже много. И я прошу только об одном: обещай мне, что будешь счастлива.

Томас нежно поцеловал Джулию и ушел не оборачиваясь.

Выйдя из гостиницы, он направился к Энтони, который все еще ждал, стоя возле машины.

— Ваша дочь скоро спустится, — сказал он, кивнул на прощание и пошел прочь.

21

В продолжение всего перелета из Берлина в Нью-Йорк Джулия и ее отец не обменялись ни единым словом, если не считать фразы, которую Энтони повторил несколько раз: «Кажется, я опять сделал глупость» и смысл которой его дочь так и не поняла до конца. Они прибыли в середине дня, над Манхэттеном шел дождь.

— Послушай, Джулия, ты хоть что-нибудь скажешь или нет, в конце-то концов? — возмущенно спросил Энтони, входя в квартиру на Горацио-стрит.

— Нет! — коротко ответила Джулия, ставя свой багаж на пол.

— Ты виделась с ним вчера вечером? — Нет!

— Ну скажи мне, что произошло, может, я тебе что-нибудь присоветую.

— Ты? Вот уж поистине мир перевернулся!

— Не упрямься, тебе ведь уже не пять лет, а мне остались всего одни сутки.

— Я не видела Томаса, а теперь я иду принять душ. И точка!

Но Энтони преградил ей дорогу:

— Так ты, значит, рассчитываешь просидеть в этой ванной ближайшие двадцать лет?

— Пропусти меня!

— Не пропущу, пока не ответишь.

— Ладно! Тебя интересует, что я собираюсь делать дальше? Вот что: постараюсь склеить заново осколки моей жизни, которые ты так искусно разбросал за одну неделю. Конечно, мне не удастся собрать полный комплект, каких-то кусочков всегда будет не хватать; только не надо изображать удивление, как будто ты не понимаешь, о чем я говорю, — ты ведь непрерывно упрекал себя в этом во время полета.

— Я имел в виду вовсе не наше путешествие…

— Тогда что же? Энтони не ответил.

— Ну, так я и думала! — сказала Джулия. — Ладно, пока суд да дело, пойду-ка я нацеплю на себя самые кокетливые подвязки для чулок и самый сексуальный бюстгальтер, позвоню Томасу и отправлюсь к нему, чтобы переспать. И если мне удастся снова наврать ему с три короба, как я уже привыкла это делать за время общения с тобой, может, он и согласится обсудить со мной новые планы насчет нашей свадьбы.

— Ты сказала «позвоню Томасу»! — Что?

— Еще одна твоя оговорка: ведь ты собиралась замуж за Адама.

— Отойди от двери, иначе я тебя убью!

— И напрасно потеряешь время, я и так уже мертв. А если ты думаешь, что тебе удастся шокировать меня, расписывая свою сексуальную жизнь, то тут ты сильно заблуждаешься, моя милая.

— Как только я войду к Адаму, — продолжала Джулия, в упор глядя на отца, — я прижму его к стенке, раздену…

— Хватит! — вскричал Энтони и добавил, уже чуть спокойнее: — Я не нуждаюсь в этих подробностях.

— Ну, теперь ты позволишь мне принять душ?

Энтони закатил глаза к потолку и пропустил Джулию в ванную. Затем приник ухом к двери и услышал голос дочери, она звонила по телефону.

Нет-нет, не стоит отрывать Адама, раз он на совещании, она только просит передать ему, что вернулась в Нью-Йорк. Если он будет свободен сегодня вечером, то может заехать за ней в восемь часов, она будет ждать его внизу на улице. А если не сможет, то в любом случае она уже в пределах досягаемости.

Энтони на цыпочках прокрался в гостиную и сел на диван. Он взялся за пульт, собираясь включить телевизор, но вовремя заметил, что это не тот. Взглянув с улыбкой на злополучную коробочку с белой кнопкой, он положил ее рядом с собой.

Прошло минут пятнадцать; на пороге появилась Джулия — в плаще, накинутом на плечи.

— Уходишь куда-то?

— На работу.

— В субботу? В такую погоду?

— В студии по выходным всегда есть народ, а мне нужно разобрать электронную и прочую почту.

Она уже шагнула за дверь, когда Энтони окликнул ее:

— Джулия!

— Ну что еще?

— Перед тем как ты совершишь капитальную глупость, я должен сказать тебе одну вещь: Томас по-прежнему любит тебя.

— А ты откуда знаешь?

— Мы с ним столкнулись сегодня утром, он выходил из отеля и весьма учтиво поздоровался со мной. Мне кажется, он заметил меня на улице из окна твоего номера.

Джулия метнула на отца ненавидящий взгляд:

— Убирайся вон! Когда я вернусь, чтоб тебя здесь не было!

— И куда же мне идти — наверх, на тот мерзкий чердак?

— Нет, к себе домой! — крикнула Джулия и яростно хлопнула дверью.

Энтони снял зонтик с вешалки в передней и вышел на балкон, откуда была видна улица. Перегнувшись через кованые перила, он проводил взглядом Джулию, шагавшую к перекрестку. Как только она исчезла из вида, он отправился в спальню дочери. Телефон стоял на ночном столике. Энтони поднял трубку и нажал на кнопку автоматического вызова.

Даме, ответившей на звонок, он представился ассистентом мисс Джулии Уолш. Да, разумеется, он в курсе, что она недавно звонила и что Адам не смог с ней поговорить, однако он считает крайне важным передать ему, что Джулия будет ждать раньше, чем она назначила, а именно в восемнадцать часов, и не на улице, поскольку там идет дождь, а у нее дома. Иными словами, встреча должна состояться уже через сорок пять минут, и с учетом всех обстоятельств было бы желательно побеспокоить его даже на совещании. Нет, перезванивать бесполезно: в ее мобильнике сели батарейки и она вышла в магазин. Энтони дважды заставил собеседницу подтвердить, что его информация дойдет по назначению, после чего с очень довольным видом, улыбаясь, повесил трубку.