НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 32, стр. 48

— Под Варшавой, в августе 1939 года.

— Вам, верно, не очень хочется говорить о годах войны.

— Вы правы. — Однако, сделав над собой усилие, он с вызовом продолжал: Мои враги просчитались. Из-за всеобщей неразберихи, которая возникла сразу же после нападения Германии, меня посадили в концентрационный лагерь без предварительного расследования. Постепенно обстановка для меня прояснилась. Конечно, я не мог тогда ничего предсказать, как не могу этого сделать сейчас. О том, что происходило в двадцатом веке, знают только специалисты. Но когда меня мобилизовали в немецкую армию, я уже понимал, что Германия потерпит поражение. Поэтому я перешел к американцам, рассказал им все, что мне удалось узнать, и стал их разведчиком. Это было рискованно. Впрочем, если б даже я наткнулся на пулю, что с того. Однако эта участь меня миновала, и к концу войны у меня оказалось множество покровителей, которые помогли мне приехать сюда. Последовавшие за этим события ничем не примечательны.

Моя сигара погасла. Я ее зажег снова, ведь сигары Майклса требовали особого к себе уважения. Их по специальному заказу доставляли ему самолетом из Амстердама.

— Чужое семя, — промолвил я.

— Что вы сказали?

— Да вы же знаете, о чем я. Руфь в изгнании. К ней относились неплохо, но она выплакала глаза от тоски по родине.

— Нет, я о ней слышу впервые.

— Это из библии.

— Ах, да. Надо обязательно как-нибудь прочесть Библию.

Его настроение постепенно улучшалось, и он обретал свое привычное спокойствие. Жестом, почти беспечным, он поднес ко рту стакан с виски и залпом выпил его. Сейчас в выражении лица Майклса настороженность начала сменяться самоуверенностью.

— Да, — сказал он, — это было мучительно. И главное тут не в перемене обстановки. Вам, конечно, случалось выезжать за город и жить в палатке, и вы не могли не заметить, как быстро отвыкаешь от крана с горячей водой, электрического освещения, от всех тех бытовых приборов, которые, как уверяют нас владельцы выпускающих их предприятий, являются предметами первой необходимости. Я был бы непрочь иметь гравитационный индуктор или клеточный стимулятор, но я прекрасно обхожусь без них. Тоска по родине — вот что вас пожирает. Мелочи, которых вы раньше даже не замечали: какая-нибудь определенная пища, то, как люди ходят, в какие играют игры, на какие темы разговаривают. Даже созвездия и те в будущем выглядят по-иному. Такой длинный путь прошло к тому времени солнце по своей галактической орбите.

Но всегда были и есть люди, которые добровольно или вынужденно покидают родные края. Все мы — потомки тех, кто сумел пережить это. Я приспособился.

Он угрюмо насупил брови.

— Я не вернулся бы обратно, даже если бы меня помиловали, — произнес он. Из-за того, что там творится по милости этих предателей.

Я допил свое виски, смакуя языком и нёбом каждую каплю этого восхитительного напитка и лишь краем уха прислушиваясь к его словам.

— Вам здесь нравится?

— Да, — ответил он. — Теперь да. Я уже преодолел эмоциональный барьер. Мне помогло, что первые несколько лет все мои усилия были направлены только на то, чтобы выжить, а потом, приехав сюда, я был слишком занят устройством на новом месте. Не хватало у меня времени на самооплакивание. Теперь же меня все больше увлекает мой бизнес — игра захватывающая и особенно приятная тем, что ошибочные ходы в ней не влекут за собой высшую меру наказания. Я открыл в этой эпохе качества, которые утратило будущее… Держу пари, что вы не имеете ни малейшего представления о том, насколько экзотичен этот город. Ведь в эту самую минуту в каких-нибудь пяти милях от нас стоит у атомной лаборатории солдат-охранник, мерзнет в подворотне бродяга, идет оргия в особняке миллионера, готовится к ранней службе священник, спит купец из Аравии, стоит в порту корабль из Индии…

Его возбуждение несколько улеглось. Он отвел взгляд от темного окна и посмотрел в сторону спален.

— И здесь моя жена и дети, — с какой-то особенной теплотой добавил он. Нет, что бы ни произошло, я не вернулся бы обратно. Я в последний раз затянулся сигарой.

— Да, вы и впрямь неплохо устроились.

Окончательно стряхнув с себя грусть, он улыбнулся мне.

— А знаете, мне кажется, вы поверили этой сказке.

— О, безусловно. — Я погасил окурок сигары, встал и потянулся. — Час поздний. Нам, пожалуй, пора идти.

Он понял не сразу. А когда до него наконец дошло, он медленно точно огромный кот, поднялся с кресла.

— Нам?!

Я вытащил из кармана пистолет-парализатор. Он замер.

— Дела такого рода не оставляют на волю случая. Мы всегда проверяем. А теперь в путь.

Кровь отхлынула от его лица.

— Нет, — беззвучно, одними губами, произнес он, — нет, нет, нет, вы этого не сделаете, это ужасно… А Эмели, дети…

— Это, — сказал я ему, — входит в наказание.

Я оставил его в Дамаске за год до того, как город был разграблен Тамерланом.

Перевела с английского Светлана ВАСИЛЬЕВА.

Генри Каттнер

ЖЕЛЕЗНЫЙ СТАНДАРТ

— А денежки-то нам отсыпят только через год, — произнес Тиркелл, с отвращением зачерпнув ложкой холодные бобы.

Капитан Руфус Мэн на минуту отвлекся от выуживания из супа бобов, которые смахивали на тараканов.

— По-моему, для нас это сейчас не так уж важно. Кстати, год плюс четыре недели, Стив. Ведь полет с Венеры на Землю займет не меньше месяца.

Круглое пухлое лицо Тиркелла помрачнело.

— А до тех пор что? Будем жить впроголодь, питаясь холодными бобами?

Мэн вздохнул, переводя взгляд на затянутый прозрачной пленкой открытый люк космолета «Гудвилл». И промолчал. Бетон Андерхилл, который был включен в состав экипажа благодаря несметному богатству своего папаши и выполнял на корабле обязанности подручного, натянуто улыбнулся и сказал:

— А на что ты, собственно, претендуешь? Мы ведь не можем тратить горючее. Его только и хватит, чтобы доставить нас на Землю. Поэтому — или холодные бобы, или ничего.

— Скоро будет одно «ничего», — угрюмо произнес Тиркелл. — Мы промотались. Ухлопали свое состояние на разгульную жизнь.

— На разгульную жизнь! — прорычал Мэн. — Мы же отдали почти все наши харчи венерианам.

— Так они же кормили нас… один месяц, — напомнил Андерхилл. — Увы, все в прошлом. Теперь у них и кусочка не выманишь. Чем же мы им не угодили, а?

Он умолк — снаружи кто-то расстегнул клапан прозрачного экрана. Вошел приземистый широкоскулый мужчина с крючковатым носом на бронзово-красном лице.

— Что-нибудь нашел, Краснокожий? — спросил Андерхилл.

Майк Парящий Орел швырнул на стол полиэтиленовый мешок.

— Шесть грибов. Не удивительно, что венериане используют гидропонику. У них ведь нет другого выхода. Только грибы могут расти в этой проклятой сырости, да и те в большинстве ядовитые.

Мэн сжал губы.

— Ясно. Где Бронсон?

— Просит милостыню. Но ему не подадут ни одного фала. — Навахо кивнул в сторону входа. — А вот и он сам.

Спустя минуту послышались медленные шаги Бронсона. Лицо вошедшего инженера своим багровым цветом не уступало его шевелюре.

— Ни о чем не спрашивайте, — прошептал он. — Никто ни слова. Подумать только! Я, ирландец из Керри, выклянчиваю вонючий фал у какого-то шагреневокожего ублюдка с железным кольцом в носу. Позор на всю жизнь!

— Сочувствую, — сказал Тиркелл. — Но тебе все-таки удалось раздобыть хоть два-три фала?

Бронсон испепелил его взглядом.

— Неужели я взял бы его поганые деньги, даже если б он мне их предложил?! — взревел инженер, и глаза его налились кровью.

Тиркелл переглянулся с Андерхиллом.

— Он не принес ни фала, — заметил последний.