Табу, стр. 10
Та часть его мозга, которая еще могла соображать, пришла к решению – он не постоит ни за какой ценой, лишь бы выследить Найта и убить, как собаку.
Но другая, более мудрая, подсказала ему, что юноша проник в его дом сквозь все посты и засовы. Она также напомнила, что Найт знал про тайник. Ясно, что Найт обладает недюжинным умом и смекалкой, чтобы заставить всех подчиняться своей железной воле.
Если Лаури пошлет кого-нибудь вдогонку и тот не сумеет… Мысль была слишком жуткой, чтобы ее можно было додумать до конца. Он, казалось, все еще слышал слова Найта: «В следующий раз я отрежу тебе не мочку уха».
Беззащитные гениталии поджались, и Лаури содрогнулся от ужаса.
Лучше не швырять уйму денег на безнадежное дело. Что с воза упало, то пропало. Он не мог обратиться в полицию, так как отнятые деньги были добыты нелегальным путем и не облагались налогами. Он столкнется с обвинением во взяточничестве, утаивании, нелегальных выплатах и уклонении от уплаты налогов, если власти пронюхают об этом фонде. И конечно, он потеряет расположение тех, перед кем пресмыкался все эти годы.
Джозеф Найт, без сомнения, просчитал все это. Забирая деньги, он знал, что владелец их никогда не придет, чтобы потребовать их назад.
Лучше благодарить судьбу за то, что все окончилось так, а не иначе. Если все останется как есть – у него будет оторванная мочка уха как память о Джозефе Найте, но будущее его – вне угрозы.
И его империя будет спасена.
«Да, – думал Деннинг Лаури. – Я остался жив. И это важнее всего.»
Деннинг Лаури больше никогда не видел Джозефа Найта.
Он так и не узнал, что сталось с его деньгами.
Тридцать тысяч из них были вложены в нефтеносные поля в Техасе – девятьсот миль отделяли их от владений мистера Лаури. Джозеф Найт извлек немало полезного из опыта работы на скважине. Тридцать тысяч долларов, отнятые у бывшего хозяина, сделали его начинающим миллионером еще до достижения совершеннолетия.
Остальные десять тысяч долларов никогда не покидали пределов штата. Тихо и анонимно они были переправлены лидерам профсоюзов.
Четверо громил, которые напали на Найта, с развороченными челюстями, перебитым позвоночником и сломанными руками в общей сложности тринадцать месяцев провели в больнице, обходясь мистеру Лаури в кругленькую сумму.
Прораб Делмер Госс был вынужден оставить свою должность, так как не мог больше ходить по нефтяным полям. Его спина была сломана, и он был прикован к инвалидной коляске остаток своей жизни. Лаури считал лично его ответственным за то, что нанятые им молодцы не сумели «воспитать» Джозефа Найта, и не потратил и гроша на лечение прораба.
Джулиан Флагг, рабочий-нефтяник, донесший на Найта прорабу, больше никогда не мог вредить своим товарищам. Ему отрезали язык ранним утром, вскоре после визита Найта к Деннингу Лаури. Когда Флагга попросили написать имя человека, совершившего над ним насилие, он, дрожа всем телом, отказался.
Бет Лаури тоже никогда не расскажет правду о том, что случилось той роковой ночью в их доме.
Когда на следующее утро отец отказался объяснить повязку на своем ухе, Бет не стала допытываться. И когда он настоял на том, чтобы немедленно отправить ее назад на восток, не дожидаясь начала семестра, она не споря согласилась.
Оставаться здесь ей было незачем. Теперь, когда Джозеф Найт ушел…
Никогда больше ее обнаженное тело не узнает его ласк и радости принадлежать ему.
Хотя ей было всего семнадцать, Бет Лаури уже разбиралась в мужчинах. И она понимала, что не увидит Джозефа Найта уже никогда.
Но она знала, что он будет помнить ее.
Потому что именно благодаря ей, знавшей отца как свои пять пальцев, подслушавшей многое из того, о чем он шептался со своими людьми, Джозеф Найт был готов к встрече с бандитами.
И конечно, это она рассказала ему о тайнике под ковром.
4
15 октября 1935 года
В возрасте шестнадцати лет Кейт Гамильтон была дальше от реального мира, чем когда была ребенком.
Школьные преподаватели часто вставали в тупик перед ее характером. Она никогда не поднимала руки на уроках и почти всегда отвечала невпопад. Ее одноклассники не отличались особой индивидуальностью, были ровны и старательны, и Кейт не раз попадало за то, что она, как говорили, была за «миллион миль отсюда». Но также не один раз, глядя на загадочное, калейдоскопическое выражение золотистых глаз девочки, учителям казалось, что, может быть, по развитию она намного опережает своих прилежных товарищей.
Кейт превратилась в цветущую прелестную девушку-подростка с роскошными белокурыми волосами и чудесной фигурой. Но она не пользовалась успехом в школе, потому что жила в дальней части города, была бедна и имела мать с сомнительной репутацией.
Благожелательно настроенные к ней учителя понимали, что подростковая застенчивость и отрешенность от интересов большинства учеников мешают Кейт в полную меру раскрыть свои способности в учебе. Но даже они не могли не заметить, насколько оторвана Кейт от повседневной реальности, которую все вокруг считали единственно важной.
В классе Кейт казалась унесенной на «миллионы миль отсюда», она была отстранена на много световых лет от самой себя. Она не могла бы сказать, где сейчас ее разум. Или кто есть она. В ее глазах не было ни девичьих надежд, ни одержимости, ни тяги к мальчикам, ни романтических планов на будущее. Внутри ее была словно разлита пустота, которая влекла ее прочь от мира и от самой себя.
Иногда ей казалось, что эта невидимая сила, которая вырывает ее из картинки окружающей жизни, при других обстоятельствах может привести ее к чему-нибудь важному, необыкновенному, чудесному. В такие моменты, когда она думала о том, что восхитительное будущее уже приоткрывает запыленные обшарпанные завесы настоящего, она ощущала вспышки надежды и радости.
Но эти вспышки быстро гасила тьма, как меркнет свет в магическом хрустальном шаре, и Кейт продолжала вяло, отсутствующе тащиться сквозь дни, недели и месяцы унылой жизни.
Однажды, когда она вернулась из школы, матери не было дома.
Рей был один в общей комнате – читал газету и слушал радио.
На удивление, он привстал, чтобы поприветствовать ее.
– Твоей матери пришлось отправиться к бабушке, – сказал он. – Старушка сильно больна. Ирма останется у нее на ночь.
Кейт апатично кивнула. Затем повернулась, чтобы пойти наверх в свою комнату.
– Кейт, – позвал он ее. – Я думаю, мы могли бы сходить в город поужинать, если ты не возражаешь.
Она остановилась. Отчим стоял с газетой в руках и смотрел на нее. Взгляд его был приветливее, чем когда-либо.
Он постарел и стал шире в талии. Но его волосы были по-прежнему блестящи, и у него был такой же глянцевый, лоснящийся вид, знакомый ей с тех пор, как он переселился к ним. Он казался гладким, наодеколоненным фатом, застигнутым неожиданно в майке и небритым. Кейт почувствовала, что ее мутит. Как обычно.
– У меня много уроков, – ответила она. – Идите один. Он посмотрел на нее с минуту, потом отвернулся.
Кейт вошла в свою комнату и закрыла дверь. Она до сих пор ощущала этот взгляд, полный непривычного интереса. Казалось, он был рад, что Ирмы нет дома.
За последние несколько лет в их доме произошли перемены. Из угловатого, нескладного подростка Кейт превратилась в очаровательное существо – мужчины оборачивались ей вслед. А мать старела, грузнела, блекла от спиртного и лени.
Стычки матери с Реем происходили все чаще. Она стала еще ревнивее. Иногда он не являлся до глубокой ночи, и когда возвращался, они бранились.
Между ними постоянно тлел разлад. Времена их молчаливого отупения внизу, эпизодических всплесков смеха после нескольких выпитых глотков канули в прошлое. Их ссоры стали чаще и продолжительнее, а примирения реже. У Кейт сложилось впечатление, что Рей с нетерпением дожидается смерти бабушки, чтобы узнать, останутся ли Ирме после нее какие-нибудь деньги.