Казачьи сказки, стр. 61

Зурала, царевна морская, голову из воды высунула, закричала рыбам страшным:

– Эй, слуги мои верные, валите с ног детеныша человеческого, рвите его на части!

Кинулись к Петрусю рыбы-чудовища, а он наклонился к Тихому Дону и говорит ему ласково:

– Прощай, батюшка Тихий Дон, прощай, река могучая.

Потом выпрямился, посмотрел кругом и думает: "Эх, стали бы ноги мои каменными – не видать бы разбойникам Тихого Дона…"

Только подумал так, чувствует – окаменели ноги. Тут царевна заморская ударилась с силой о ноги его, взвыла от боли, заметалась от ярости, волны кругом поднялись высокие… А сверху хищник злой уже камнем падает на Петруся, в грудь его хочет грудью своей ударить.

– Эх, – крикнул Петрусь, – стать бы мне утесом высоким, чтобы грудь моя крепкой была, как глыба каменная, чтоб разбился об нее насмерть хищник злой. Не лилась бы больше кровь русская от когтей его острых, не лились бы больше слезы материнские от горя страшного!

И умолк Петрусь навсегда, превратившись в утес высокий.

Ударился хищник об утес, крикнул диким голосом и упал в Тихий Дон.

Подхватили его волны высокие и выбросили на берег, чтоб растащило его воронье черное. А гордый утес так и стоит с тех пор, на могучую реку смотрит, будто прислушивается к чему-то. Ласкает его Тихий Дон волнами своими мягкими, шепчет ему что-то, будто мать родная сынка убаюкивает. А мимо длинными шагами время идет: сто лет, двести, триста… Давно-давно это было.

Сказка о Чуде-чудище заморском, девице-красавице и серой волчице

Много-много лет тому назад войско казачье ушло далеко с Дона дать острастку ордам вражеским, что непрестанно на станицы нападали. И вот в ту пору из-за моря, из-за океана приплыло в Тихий Дон Чудо-чудище, страшное, сильное, с двадцатью руками, с десятью ногами, с семью головами. Рыбий хвост длиной с версту, а глаза, как костры: горят, дымят и искры из них летят.

Плывет вверх по реке, волны вздымает, воду мутит, усатых сомов глотает.

Встретит баркас с рыбаками, ударит хвостом – только шапки рыбачьи остаются плавать на мутных волнах.

Плачут женщины и дети-сироты на берегу, да горю не поможешь. А страшное Чудо-чудище плывет себе да плывет, а где проплывет, там слез людских – омуты целые.

Стонет и Тихий Дон от гнева. Почернел он, вспенился, страшный стал.

Хочет грудью остановить Чудо-чудище, да очень уж сильно оно, не совладает с ним.

Вслед за Чудом-чудищем войско его плывет – заморские звери страшные: не то рыбы, не то люди. Каждый зверь оружием обвешан. Глаза у них злые, жадные, как у разбойников, так и шныряют по сторонам: присматриваются, где бы добычу схватить.

Увидит зверь человека, снимет с плеча лук, достанет из колчана стрелу, натянет тетиву и летит стрела прямо в сердце человеческое.

Приплыло Чудо-чудище в то место, откуда Дон начало берет, легло брюхом на песок, стало воду пить. День пьет, два пьет, и в Дону воды уже мало становится. Мутнеет Дон, у берегов пенится, волнами о камни бьет, рокочет, будто плачет.

И решили тогда оставшиеся на Дону старики да подростки идти войной на Чудо-чудище. Наточили они сабли, навострили пики, сели на коней и направились к тому месту, где Чудо-чудище со своим войском расположилось. Долго ли они ехали, много ли проехали, только вдруг видят – перед ними море раскинулось. Гуляют по морю высокие волны, летают над ними чайки белые, шумит море, будто сердится.

Удивились люди: откуда тут море появилось? Никогда его не было здесь. А потом поняли, что это Чудо-чудище пьет воду из Дона, а сюда выливает, чтобы не проехали они.

Вдруг вышло из того моря войско Чуда-чудища. У каждого зверя в руках лук со стрелами, а стрелы те ядом смертельным отравлены. Не успели и опомниться дети да старики, как градом полетели в них стрелы. Летят, как шмели, гудят.

Падают люди, редеет их войско.

Отошли они от берега, разбили свой лагерь, стали думу думать, что делать, и решили помощь просить у людей, что далеко на север от Дона жили, откуда и сами они, казаки, пришли, Был среди казаков храбрый воин по имени Степан, и была у него красавица дочка Светланка. Мать у Светланки умерла, и поехала она со своим отцом-стариком на войну – с Чудом-чудищем биться. Позвал Степан дочку и сказал: – Далеко отсюда, за тремя лесами, за двумя реками, живет мой старший брат, а твой родной дядька. Садись на коня, дочка, скачи к нему, скажи, чтоб собрал людей в поход и вел к нам на подмогу. Долго и жестоко придется нам биться с Чудом-чудищем за наш Тихий Дон, за всю нашу родину. И нужна большая сила людская.

Обняла Светланка отца, поцеловала его, села на коня быстрого и помчалась.

Долго ли ехала она, много ли проехала, только вдруг видит: лежит на берегу маленькая рыбка, хватает раскрытым ртом воздух, бьется, задыхается без воды.

Солнце печет, как огнем, и глаза у рыбки сделались мутными, как тусклое стекло. Жалко стало Светланке рыбку. Спрыгнула она с коня, взяла рыбку на руки и понесла ее к реке. Пустила рыбку в воду, посмотрела, как она хвостиком вильнула, и только хотела к своему коню идти, глядь – а верхом на ее коне сидит зверь-рыба из войска Чуда-чудища.

Взмахнул зверь-рыба плеткой, ударил коня и ускакал прочь.

Запечалилась девочка. Села на берегу и горько заплакала. "Как теперь доберусь я до своего дядьки? – думала Светланка. – Живет он за тремя лесами, за двумя реками, и, пока дойду до него, много людей погибнет от Чуда-чудища, от стрел его разбойников".

Плакала-плакала она, потом напилась воды и пошла вдоль берега.

Шла-шла Светланка, солнце уже скрылось за холмами, темно стало, дороги не видно.

Наконец подошла она к лесу. Села под деревом, вытащила из сумки кусок хлеба и только начала есть – слышит, стонет кто-то жалобно, как будто сказать что-то хочет.

Оглянулась она кругом, видит: лежит волчица, кровь у нее из ноги течет, рот от жажды открыт, глаза смотрят на Светланку, как человеческие.

Не испугалась девочка. Подошла она к волчице, оторвала кусок от своего платья, перевязала ей ногу. Потом набрала в роднике чистой воды, напоила волчицу и отдала ей весь свой хлеб, подумав: "Все равно обе мы не будем сыты одним куском, пусть лучше серая волчица наестся".

Потом, утомленная путем долгим, легла Светланка рядом с волчицей и крепко заснула.

Много ли, мало ли спала она, только слышит, как кто-то языком руку ей лижет.

Открыла глаза, а перед ней серая волчица стоит, смотрит, головой на свою спину показывает, будто говорит: "Садись, Светланка, садись". Села Светланка волчице на спину, ухватилась руками за ее шею, и понеслись они, как ветер, через леса, через реки, через луга. Едет она, едет, вдруг видит: на опушке леса, около избушки, сидит древняя-древняя старушка, седые волосы на ветру развеваются, из глаз слезы на землю падают. Слезла с волчицы Светланка, подошла к старушке, поклонилась ей и приветливо промолвила:

– О чем плачешь, бабушка? Не помочь ли тебе в чем? Посмотрела старушка на девочку и ответила:

– Спасибо тебе, внученька. Стара я стала, глаза не видят мои, руки-ноги не слушаются. Сижу вот здесь, встать не могу. Три дня не ем ничего, не пью. Горе мне…

Принесла Светланка воды старушке, вошла в хату, прибрала чисто, щей наварила, потом накормила старушку и прощаться стала.

А старушка и говорит:

– Доброму сердцу – добрые дела. Ведомо мне, что едешь ты к дядьке своему звать его на помощь к батюшке твоему. Только никого не застанешь ты там: прослышали люди о нашествии Чуда-чудища, сами пошли помогать войску вашему. И ты, внученька, иди обратно. А за доброту твою – вот тебе подарок: открой сундук в моей горнице, возьми там палицу. Палица та не простая, а волшебная. Как встретишься с ворогами, поднимешь палицу над головой и скажешь:

Палица, палица,
вольная удалица,
за русскую волюшку,
вольное раздольюшко
разгроми врага,
сокруши врага,
сокруши врага,
и развей врага!…