Казачьи сказки, стр. 29

Кручина сковала душу атаманскую, силы молодецкие подтачивает, и чует-чует он недоброе и кричит во тьму кромешную: «Ой, да кто бы достал со дна моря мне желтого песочеку! Ой, да кто бы вытер бы с моей острой шашеч¬ки черную ржаву и навел моей шашечке вострую жалу! Ой, да кто бы, кто открыл запоры тюремные и отпустил ясмен сокола на волюшку! Ой, да сокрушил бы я погань нечестивую, ворогов своих, ворогов Дона-батюшки!…».

Ой, да, крепки запоры оказалися, стража у ворот недремучая, и свезли атаманушку на суровый суд, чтоб ответ держал Степан Тимофеевич. «Ай, да, вот и, ты скажи-расскажи, с кем ты бражничал, с кем разбойничал. Да говори правду-истину, правду-истину – правду-матушку».

Отвечал Степан своим судиям, отвечал атаман правду-матушку: «Ай, да, вот и, я не бражничал, не разбойничал. Со голытьбой своей, голью казацкою по морям гулял да по рекам широким. Гулял добрый молодец – корабли топил. Я бояр да купцов разбивал, морил. Ай, да, я голытьбушку свою, я на бой водил. И не счесть-перечесть вам моих сотоварищей, а где они скрываются – я не ведаю».

Суд недолгий был, суд неправедный.

На заре было да на зореньке. На восходе солнца ясного, да на закате месяца светлого. Ой да, на Дону-то нездорово сделалось. Помутился наш славный Тихий Дон со вершин своих до синего моря Азовского. Ой, да, помешался наш казачий круг – нет у нас атаманушки Степана, братцы, Тимофеевича, а по прозваньицу Стенька Разин. Ой, да спымали его, добра молодца, завязали руки белые и свезли-то в кременну Москву и на славной той Красной площади отрубили ему буйну голову.

ПОЕДИНОК ПЕТРА-ЦАРЯ С КАЗАКОМ

Славен Тихий Дон делами, вольными казаками, казаками-удальцами. Как это было, братцы, на святой Руси. На святой-то Руси, в кременной Москве, славном городе при Петре-царе. Держал Петр-царь три полка в славном городе. Первый-то полк – стоял полк Преображенский, второй-то полк стоял Измайловский, ну а третий полк-то стоял гренадерский. Как в пору свою царь в тех полках погуливал, да не один гулял, а с генералами. И вздумалось царю потеху учинить, потеху царскую.

«Ой, да, уж и нет ли у вас на царя охотничка? На Петра Алексеевича нет ли поединщика? Уж того ль поединщич-ка-охотничка, если станет он победителем, наградит царь-надежа по-царскому!»

Но стоят войска, усмехаются, с ноги на ногу перемина¬ются. Ни в одном из этих полков не нашлось охотничка. Ой, да выехал тут и охотничек, из полка из казачьего выехал. И сошлися царь с казаком рука за руку. Генералы кругом стоят, усмехаются. А казак-то взял царя Петра Алексеевича за белы груди да и вдарил об сыру землю. Ой, и тут царь-надежа побледнел с лица. Он лежит, царьПетр, на сырой земле, а сам речь говорит как по-писаному: «Ну и чем же тебя, чем, казак, пожаловать? Большим чи¬ном али золотой казной?»

Отвечает казак, удалой молодец: «Ой, мундиров-чинов мне не надобно! И не надо мне золотой казны. Ты пожалуй меня волей вольною, отпусти на четыре па стороны. Чтобы мне, казаку, не в строю стоять, а во темных лесах гулять, во диких степях раздольничать!»

Усмехнулся царь, и сказал ему: «Я сдержу свое слово царское, награжу тебя, как обещано: будешь ты висеть на шелковом шнурке, будешь вольно качаться на семи ветрах, на четыре на стороны посматривать».

СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ

Вознамерился султан турецкий русскую землю в полон взять. Прислал письмо в Белокаменную: «Отберу я всю русскую землю. В кременную Москву не на час приду, а приду на веки на вечные. Генералам дам на постой дворцы, а солдатам – дома купеческие. А сам-то я, султан турецкий, сяду во Кремле, во больших твоих палатах во каменных».

Затужилася и сгоревалася вся рассейская земля. Стон пошел по Руси великой. И вот, как есть, один наш Суворов отозвался султану турецкому: «Соберу я силы войска многого и пойду тебя, султанишка, воевать. Наперед пошлю казачушков, а уж сам-то за ними с войском пойду. Заберу я горы Забалканские, стану там зимовать, а весну-то я встречу во Истанбуле!»

Назад пишет нашему Суворову сам турецкий грозный апаша: «Давай выйдем во чистое поле да сведем наши войска: у кого из нас шашечки вострее, тому и победою владеть!» Усмехнулся наш Суворов: «У нас, у донцов шашки вострее, нам, донцам, и победою владеть!»

Казак за шашку берется – за честь России дерется.

ПЛАТОВ МАТВЕЙ ИВАНОВИЧ

Вот однажды наш Платов-генерал поехал по полям. Поехал по полям и в гости ко французикам попал. В гости Платов-то попал, а вот, как сейчас, французик-то его и не признал. Зазывает его во палаты, за стол дубовый сажает, брагой хмельной угощает и расспрашивает: «Ай, выпей рюмку, выпей две, но скажи мне всею правду. Я в Рассеюшке бывал, всех ваших командиров видал, а вот только не видал – казака Платова».

Платов скоро догадался, что они-то, французики, его не признали. Смолчал. А когда из палат-то выходил-то, как сейчас-то, говорил: «Ой, да, други вы мои, казаки донские! Вы подайте мне мово коня лихого». Сел Платов на свово коня, подлетел ко окошку и благодарит французика: «Ой да, спасибо те, французик, и за хлеб, и за соль, и за сладкое вино. Ой, да ты ворона, ты ворона – загуменная карга. Не спымать тебе, вороне, ясна сокола!…»

А французики возбрыкнулися, выхваляться стали: вобрали себе армеюшку по разным по земелюшкам, а нашему царю Александру прислали грозную газетушку. Так, мол, и так, царь русский, просим тебя не прогневаться, а изготовить нам квартирушки по всей Москве белокаменной. Наполеон же, как есть сейчас, запросил для себя царские палатушки.

Сидит царь на тронном стуле, призадумался. Созвал сенаторов да и стал им жалиться: «Ох, перепугался же я, сенаторушки. Не знаю, как быть теперича».

А вот и пишет ему с Дону атаман Платов, про ту беду прознав: «У меня-то есть на Тихом Дону друга верные казаченьки. Ох-и, позову я моих лихих казаков на француза-неприятеля».

Повелел тут Александр-царь атаману Платову воевать Наполеона. Кликнул атаман голосом богатырским, што аж по всем куреням услыхалось. «Ох-и, вы орлы мои сизокрылые, соколы мои залетные!. Ой, седлайте донских коней! Седлайте, не замешкайте! Ой, да мы встретим врага середи путя да и вдарим, вдарим лавою. Приготовим ему сладки кушанья – бомбочки со ядрами. И закусочки мы пошлем – пушки медные со лафетами. Ой, а квартирушки ему приготовим в чистом поле, в чистом поле середи путя!»

Всегда казаки Россию обороняли – чести не роняли. * И в ту годину страшную не две-то тучушки грозные вместе сходилися, а две армеюшки превеликие на поле брани соединилися. Они билися, рубилися от светла и до темна. И так трое суточек. И случилось так, что французики нашу армию призабидели. Тут-то наш Александр-от царь стал журить, бранить свово благодетеля – графа Кутузова: «Ай, отчего же ты, граф, не успел позвать с Дону полки донские со атаманом Платовым?»

Не успел Кутузов-граф слово молвить, как со правой-то стороны, сторонушки бегут они лавою, полки донские, и впереди-то всех – атаман Платов. Обнажил-то шашку свою вострую – ее наголо несет, а казачки с пиками.

Ай, да приклонили свои пики длинные коням на черные гривы. Приклонивши пики свои, казаки вперед кинулись. Закричали-то они, загикали. Сами на ура пошли. И билися они со утра день до вечера. Так-то расейская армия французскую призабидела. Теперь-то наш царь-государь весел конем бегает, поздравляет войско Донское: «Да и чем же я вас, дончаки, жаловать-то буду? А пожалую вас, казаков донских, всех вас кавалерами!»

Тут-то наш атаман Платов речь царю возговорил: «Да не жалуй нас, своих казаков донских, кавалерами. Кого ж тогда в караул пошлешь?»

А казаков-то в Париже на руках носили – такова была честь России!