Казачьи сказки, стр. 16

Подошел к яме. Пригорюнился.

– Соловушка, – говорит, – ты моя певучая, не слыхать мне более твово голосочка.

Только было собрался, слышит – гул в яме стоит. Крики. То ли кто плачет, то ли кричит не своим голосом. Выскакивает из ямы черт. Шерсть клочьями, хвост поджат. Плачет, слезы размазывает.

– Забери свою жену, – говорит. – Нет нам житья в нашей преисподней. Ад кромешный. Мы тебе впридачу золота дадим. Сколько хочешь.

Обрадовался казак.

– Не надо мне золота, отдайте мне мою женушку. Так мне без нее пусто на сердце!

Глядь – стоит перед ним жена. Жива-здорова. И говорит:

– Стрижено.

А казак головой кивает: ага, мол, стрижено. Сам руки к ней тянет. Норовит обнять. А та не дается.

– Ну, если, – говорит, – стрижено, тогда брито.

Казак опять соглашается.

– Брито.

Жена руками машет.

– Мне, – говорит, – с чертями интересней жилось.

Еле-еле казак уговорил ее домой вернуться. Зажили они с тех пор припеваючи. Захочет казак, к примеру, щец, шумит жене:

– Свари мне каши.

Она ему щей наварит. Захочет блинцов с каймаком. Шумит ей:

– Хочу щей.

Глядь, а блинцы с каймаком уже на столе. Не жизнь, а сплошное удовольствие. Раздобрел казак. Грудь колесом. Усы торчком. Смотрит соколом. Соседи завидуют – до чего же ладно живут.

Вот как-то раз приехал к ним с соседнего хутора свояк. Еле на ногах держится. Посмотришь на него – подумаешь, в гроб краше кладут.

Пока лошадей распрягали, Игнат у него интересуется:

– Никак, кум, на тебе черти воду возили?

Вздохнул свояк и в ответ:

– Угадал. Завелась в нашем хуторе нечисть, ни днем ни ночью покоя не дает.

Подумал Игнат. Ус потеребил. И говорит:

– Этому горю только жена моя поможет. Счас, – говорит, я с ней словом обмолвлюсь, только в разговор не влипай. Жена, – кричит, – кум приехал, в гости зовет, да мне что-то не больно хочется.

А та в ответ:

– Еще чего! Надо поехать, если зовет. Не чужие-ть.

– Ладно, – соглашается Игнат, – тогда я один поеду. А ты останешься. За хозяйством присмотришь.

– Еще чего. Вместе поедем. За хозяйством соседка присмотрит.

Слушает кум, удивляется.

Собрались они. Принарядились. И чин чином в гости покатили. Только в хутор заехали, как увидели черти жену Игната, и ну деру кто куда. Народ на улицу вышел. За спасенье Игната благодарят. А тот слушает, усмехается да помалкивает. Женушку свою обнимает. Смотрит не насмотрится. Хороша жинка! А вам по нраву?

Сестрица Аленушка и братец Иванушка

Жили в одной деревне брат да сестра. Его звали Иванушкой, а ее – Аленушкой. Родители их померли, и остались они одни-одинешеньки на всем белом свете.

Иванушка еще малой был, а Аленушка невестилась. Хозяйство их разрушилось, дом в упадок пришел. Ходила Аленушка по богатеям, работу черную сполняла, тем они с братом пропитание имели.

Работала Аленушка от зари до темна, а по ночам горевала. Не просыхала ее подушка от слез. Хоть бы засватал кто. И за корявого согласна б пойти. Може с братом облегчение выйдет. Да кому она такая нужна – сиротинушка разнесчастная, похоже на то: закулюкает она на всю жизнь.

Как-то встала Аленушка с постели среди ночи, решила судьбу свою узнать, на суженого-ряженого погадать. Первым делом иконы к стене ликом поворотила, потом крест с себя сняла и под пятку в носок положила. Вот как отчаяние ее забрало, если такой страшный грех на душу взяла! Далее что? Поставила Аленушка на стол зеркало, две свечи зажгла, налила в чашку воды, положила туда матерно обручальное колечко.

– Суженый-ряженый, появись-покажись!

Сказала она так, и дрожка по ней пробежала. Ждет. Терпенья набралась. Долго так сидела за столом. Потемнело зеркало. Видит Аленушка, в колечке всадник скачет. Пыль по дороге клубится, не разобрать, какой ее суженый из себя: старый или молодой, красивый или корявый…

Вдруг чувствует Аленушка, вроде ее кто-то по щеке пощекотал, как все одно травинкой провел. Испугалась она. Из-за стола вскочила. Стоит перед ней парень, ростом может и неболыпенький, а так ладный. Чернявый да чупистый такой. Брови да ресницы густюшши-густюшши. Рубашка на нем черная, воротничок отвороченный, а там подклад белый. Теперича, пинжак был на нем, карманы – все чин чином.

– Не меня ли, сударыня, выглядываете? – спрашивает парень.

Растерялась Аленушка, слова вымолвить не может.

– Это я провел ниткой по вашей щеке, имея в виду провести время с вами в уединении. Вы согласны на мое предложение?

Аленушка кивает головой, согласна, мол, чего уж тут. Присели за стол напротив друг дружки.

– Я, – говорит парень, – пришел потому, что более не в состоянии переносить любовь к вам и тоску сердца.

И стал он в любезностях рассыпаться. Куда там! Таких речей Аленушка сроду не слыхивала. За разговором ноченька пролетела. На рассвете кочеты прокричали; исчез парень, только его и видели. А девица осчастливленная спать отправилась.

Следующей ночью опять парень объявился. И следующей тож… «Видать, по нраву я ему пришлась, – думает Аленушка, – если так ему повадно стало ко мне в гости ходить».

Проснулся как-то Иванушка ночью. Понять ничего не может. Сидит его сестрица за столом с каким-то парнем, разговоры ведет. А парень-то, видать, не тутошний, незнакомый. Пригляделся Иванушка: так это ж черт! Самый, что ни на есть. И с рогами, и с хвостом, и с копытами. Страх Иванушке кожу ободрал. До того жутко! Прижался он к холодной стенке и проплакал всю ночь.

Кочеты пропели. Исчез парень. Сестрица к постели направилась. Кинулся к ней Иванушка, кого ты, мол, привечаешь, самого черта.

– Помнилось тебе, братец, – говорит Аленушка. – Это нареченный мой. Он мне из колечка вышел.

Стоит на своем Иванушка. Только не слушает его Аленушка, глаза у нее слипаются, спать хочет.

– Уедем, – говорит, – скоро отсюдова. В дальние края. В хорошем доме жить будем.

Легла в постель и уснула. Что тут поделаешь?

А на ночь глядя погода разыгралась. Дождь с градом посыпал. Ветер страшенный, вот-вот крышу снесет. Вдруг постучал кто-то в ставни.

Да так громко. Испугался Иванушка, но дверь открыл. Входит барин. Убратый по-богатому. Весь мокрющий, сухой нитки на нем нет. Перебиться просится, непогодь переждать.

– Лезьте на печь, – говорит Иванушка, – она еще теплая.

Залез барин на печь, хоть не барское это ложе. Пригрелся. И задремал. В полночь слышит разговор. Глаза открыл. А это девица с чертом беседу ведут, милуются да танцы танцуют. Продрало барина от страха, волосы дыбом встали. На рассвете улетел черт, а девица спать пошла.

Свалился барин с печи мешком, ноженьки телеса его не несут. На рачках из избы подался. Боком-боком на крыльцо пробрался, да на колясочку свою залез.

Выбежал Иванушка на крыльцо, просит барина сестренку от напасти спасти. Да где там! У барина без вина голова ширится и кругом идет. Для него Иванушкины слова, что пустой звук. Стеганул он коня. И задал ходу, только его и видели.

Через какое-то время опять на дворе непогодить начало. Ветер завыл, молния засверкала, гром загрохотал. Страшно, аж кожу продирает. Постучали в ставни. В дверях купчина объявился. Тушистый такой. Переночевать просится. Говорит Иванушка:

– В такую погоду хороший хозяин собаку не выгонит. Располагайтесь.

И на печку купчину спровадил. А сам думает: «Може этот черта не сдрейфит, сестрице поможет, вон он какой дебелый».

Вот уж полночь скоро. Аленушка с постели встала. Прихорошилась. У стола присела. И черт не заставил себя ждать: тут же объявился.

Увидел купчина такие дела, от страха зашелся. А как на дворе развиднеться начало, кочеты запели, черт исчез, девица к постели направилась, слез купчина с печи, нога об ногу запинается. Еле-еле до тарантаса добрался. Вышел Иванушка на крыльцо, просит купчину сестрицу из беды выручить. А купчину от страха заколодило, язык в пятки ушел. Погрозил Иванушке кулачищем, лошадей стеганул кнутом, и след его простыл.