Психология эволюции, стр. 2

В одной из своих предыдущих книг Уилсон писал:

В 1964 д-р Джон С. Белл опубликовал один опыт, который до сих пор не дает покоя физикам. Белл вроде бы доказал, что квантовые эффекты являются “нелокальными” в бомовском смысле; то есть они наблюдаются не просто здесь или там, а там и здесь одновременно. На первый взгляд это значит, что пространство и время реальны только для наших животных органов чувств; в действительности же они не реальны.

Этот отрывок напоминает мне о Сети Индры из индуистской мифологии — огромной сети, распространяющейся на всю вселенную, вертикальные линии которой представляют время, а горизонтальные — пространство. В каждом узле этой сети находится бриллиантовая бусина — символ одиночного существования. Сверкающая поверхность каждой бусины отражает не только каждую другую бусину всей Сети Индры, но и каждое отражение каждого отражения каждой другой бусины в каждой отдельной бусине — бесчисленные, бесконечные отражения друг друга. Это можно также сравнить со свечой, стоящей в центре большого зала, на стенах которого размещены десятки зеркал так, чтобы в каждом из зеркал можно было видеть не только отражение свечи, но и отражения отражений во всех остальных зеркалах, повторяющиеся ad infinitum. [1]

Одно из нескольких безусловных достоинств “Прометея Восставшего” заключается в том, что Уилсон за нейрологическими контурами Лири видит новую философскую парадигму. Фактически, это и есть реальный ответ на критику его утопической фантазии. Возможно, нам не хватит десятилетия, чтобы удостовериться в ее истинности или ложности, но это не так важно. Уже ясно, что благодаря прозрениям многих современных мыслителей крупные интеллектуальные открытия сегодня не совершаются только путем медленного, постепенного накопления небольших открытий и достижений или простого добавления новых теорий к уже существующему арсеналу почтенных трюизмов. Благодаря революционному пересмотру все старые схемы мышления трансформируются в новые, более просветленные. Иначе говоря, совершаются квантовые скачки на новые уровни восприятия.

Это согласуется с потрясающей идеей Тейяра де Шардена о том, что все живое является живым в самом полном и самом динамичном смысле этого слова. Все живое дергается, ищет, пульсирует, организуется и, похоже, осознает свое движение вверх. “Дергается” — вот, кажется, почти точное слово. Оно напоминает миоциклонизмы в вегетотерапии Вильгельма Райха, иногда вызывающие у пациента огромное беспокойство и ощущение, что он распадается на тысячи кусочков. На самом деле, этого, конечно же, не происходит. Просто организм как бы перестраивает себя для броска вверх или вперед, в неизвестное, к более высокому порядку видения мира.

Переход на более высокий уровень функционирования — или к более высокому нейроконтуру — часто сопровождается значительным беспокойством или потрясениями в личной жизни, которые воспринимаются так, как будто организм разваливается на части или разрушается. Этот феномен нестабильности на самом деле представляет собой способ, которым любой живой организм — общество, человек-примат, химический раствор и т. д. — как бы “встряхивает” себя миоциклонизмами или другими подобными конвульсиями, чтобы образовались новые комбинации и изменения, необходимые для перехода к новым, более высоким уровням развития. Поэтому данная пространственно-временная Утопия новой области исследования приматов, возможно, все-таки имеет некоторый смысл, указывая на то, что чем сильнее возмущение или миоциклонизм, тем значительнее квантовый скачок к более высокому нейрологическому контуру. Вот, в частности, почему я глубоко убежден, что переход на новый виток спирали не будет гладким и вызовет огромные страдания и хаос.

Уилсон и Лири исходят из того, что человеческий мозг устроен намного сложнее, чем мы можем себе представить. Вполне возможно, что он действует в измерениях, чрезвычайно далеких от низших нейроконтуров и мы лишь время от времени получаем от него “подачки”, необходимые нам для того, чтобы поддерживать статус-кво в воображаемом нами мире. Мозг может представлять собой многомерную структуру, рассчитанную на работу в гораздо более просторном мире, чем тот мир приматов, на жизнь в котором мы запрограммированы. Быть может, он способен расшифровывать волновые послания из других измерений, из сфер “света” и существующей здесь и сейчас осмысленной неограниченной реальности. Речь идет о реальности, которая находится за пределами наших существующих узких туннелей реальности, состоящих из наших косных восприятий и концептуализации пространства и времени.

Если так, то “Прометей Восставший” — это больше чем просто броское название глубокой и захватывающей книги. Этот образ относится к самой нашей попытке выйти за пределы самих себя и квантовым скачком достичь нового мира, который виден очень немногим. Уилсон — один из тех людей, кто готовится (и, если мы позволим, поможет приготовиться и нам) к тому, чтобы найти свое место в Новом Эоне.

Я закончу словами самого Уилсона:

Израэль Регарди

Феникс, Аризона

Июль 1983

Предисловие ко второму изданию

Эта книга, как и большинство других моих книг, возникла только отчасти благодаря сознательному намерению, отчасти же — благодаря некоторым подозрительным случайным событиям. Вообще-то она начиналась как докторская диссертация на тему “Эволюция нейросоциологических контуров: вклад в социобиологию сознания”, которую я написал в 1978—79 гг. для альтернативного университета, который назывался Падея. В то время Падея имела ранг “одобренного государством” учебного заведения. Это высший ранг, которого может достичь альтернативный университет в Калифорнии — штате, где имеется альтернатива всему и где правительство чувствует себя обязанным классифицировать все альтернативное по категориям — от “экспериментального” до совершенно идиотского. Увы, Падея, приобретя относительную респектабельность в качестве “альтернативного” учебного заведения, позднее объединилась с более радикальным и утопическим университетом Хоторн, утратив свой высокий ранг среди новаторов контркультурного образования в штате Калифорния. Сменился и формальный статус: теперь это было не просто “одобренное”, а “разрешенное” учебное заведение. Затем оно постепенно превратилось в несколько почти не связанных между собой организаций, ни одна из которых вообще не была признана государством, что, впрочем, вполне их устраивало, так как они этого государства тоже не признавали.

Застряв в 1982 году в Ирландии с диссертацией, которая мне очень нравилась, и дипломом доктора философии, который из-за распада Падей стал выглядеть менее впечатляюще, я решил придать этой рукописи более коммерческую форму. Первым делом я решил убрать все сноски (около двух на каждое предложение), которые придавали оригиналу воистину академический вид, но могли бы вызвать раздражение у среднего читателя. Затем я слегка изменил стиль, сделав его во многих местах более простым и ясным (может быть, даже чересчур). Текст стал занятнее, хотя вряд ли лучше с точки зрения хорошего вкуса. Я также добавил несколько новых глав, разработал упражнения и подготовил наброски иллюстраций.

Затем я прилежно удалил большинство ссылок на Тимоти Лири из первой части книги так, что его имя начало часто появляться только во второй ее половине. У меня были веские основания (продиктованные опытом) предполагать, что, поскольку Тим находился в то время в черном списке издательского истеблишмента, любая книга, открыто и явно основанная на его идеях, неизбежно окажется в редакционной мусорной корзине.