В 4:50 с вокзала Паддингтон, стр. 31
– Благодарю, мисс Эллис.
Мисс Эллис бесшумно выскользнула за дверь.
– Теперь у меня все прояснилось в памяти, – сказал Гарольд. – Днем я действительно поехал к Сотби, но то, что меня там интересовало, ушло по непомерно высокой цене. Выпил чаю в кафе на Джермин-стрит – называется, если не ошибаюсь, «Расселз». На полчаса заглянул в кино, где крутят хронику, и оттуда – домой. Я живу на Кардиган-Гарденз, дом 43. Поставщики собирались на обед в семь тридцать в клубном банкетном зале, а после я вернулся домой и лег спать. Это, надеюсь, исчерпывающий ответ на ваш вопрос?
– Во всяком случае, очень четкий, мистер Кракенторп. Так в какое время вы заезжали домой переодеться?
– С точностью до минуты не скажу. В шесть с чем-то, скорей всего.
– А после обеда?
– По-моему, когда я попал домой, было полдвенадцатого.
– Кто вас впустил, слуга? Или, возможно, леди Алис?
– Моя жена, леди Алис, сейчас на юге Франции, куда уехала в начале декабря. Я открыл дверь своим ключом.
– И таким образом, некому подтвердить, что вы вернулись домой в указанное вами время?
Гарольд бросил на него холодный взгляд.
– Наверное, прислуга слышала, как я вошел. У меня служат муж с женой. Но послушайте, инспектор…
– Прошу вас, мистер Кракенторп. Я знаю, что вас эти вопросы раздражают, но я уже почти закончил. У вас есть машина?
– Да, есть. «Хамбер-хок».
– Сами водите?
– Сам. Я мало ею пользуюсь, кроме как по уик-эндам. В Лондоне передвигаться на машине стало невозможно.
– Ну, а когда ездите к отцу и сестре в Бракемптон, то пользуетесь все-таки?
– Не обязательно. Только когда еду на более или менее длительный срок. А так, когда всего с одной ночевкой, – как, скажем, было на днях, когда я приезжал на дознание, – предпочитаю ехать на поезде. Сообщение отличное, и доезжаешь гораздо быстрее, чем на машине. К поезду сестра высылает за мной такси.
– И где вы держите свою машину?
– Арендую гараж в бывших конюшнях за Кардиган-Гарденз. Будут еще вопросы?
– Думаю, пока это все, – с улыбкой сказал инспектор, вставая со стула. – Сожалею, что пришлось вас побеспокоить.
На улице сержант Уэзеролл, которому все и вся служили перманентным объектом зловещих подозрений, многозначительно уронил:
– Не понравились ему вопросики, ох не понравились. Ощетинился весь.
– Естественно, если ты никого не убивал, а другие считают, что убил, – тебе досадно, – заметил мягко инспектор. – Вдвойне досадно, когда ты сверхреспектабельный персонаж вроде этого Гарольда Кракенторпа. Это еще ни о чем не говорит. А вот что правда важно установить – это видел ли кто-нибудь в тот день Гарольда Кракенторпа на аукционе, и то же самое относится к кафе на Джермин-стрит. Он мог свободно сесть на поезд в 4.54, столкнуть с поезда женщину, пересесть на обратный и поспеть в Лондон к обеду. А ночью мог с таким же успехом съездить к тому месту на машине, спрятать тело в саркофаг и приехать назад. Ты там поспрашивай, в этих бывших конюшнях.
– Слушаюсь, сэр. Думаете, так оно и было?
– Как знать, – отвечал инспектор Краддок. – Темноволосый мужчина высокого роста – к нему подходит. Возможность ехать на том поезде у него была, связь с Резерфорд-Холлом тоже налицо. Он – вероятный подозреваемый в этом деле. А теперь перейдем к брату Альфреду.
II
Альфред Кракенторп занимал квартиру в Уэст-Хампстеде, в большом доме недавней и не слишком качественной постройки, с большим двором, на котором жильцы, не особенно считаясь с удобством других соседей, ставили свои машины.
Квартира была современного типа, со встроенными элементами и явно сдавалась жильцам вместе со всей обстановкой. Обстановку же составляли встроенный в стену откидной стол клееной фанеры, диван-кровать да набор немыслимых пропорций стульев с бору по сосенке.
Альфред Кракенторп принял их с подкупающим дружелюбием, но при этом, что не укрылось от инспектора, нервничал.
– Я заинтригован, – сказал он. – Могу я предложить вам выпить, инспектор Краддок?
Он приглашающим жестом приподнял одну за другой несколько разных бутылок.
– Нет, спасибо, мистер Кракенторп.
– Ax, вот уже как далеко зашло? – Он хохотнул, довольный собственной остротой, и спросил, чему обязан все же их посещением.
Инспектор Краддок повторил свое короткое вступительное слово.
– А, что я делал днем и вечером двадцатого декабря? Откуда я знаю? Ведь это – стойте-ка… это было три с лишним недели назад!
– И тем не менее ваш брат Гарольд смог сказать, с большой точностью.
– Брат Гарольд – может быть. Но не брат Альфред. Гарольд, – прибавил он с новой ноткой в голосе – возможно, с оттенком завистливого злорадства, – у нас в семье удачливый, полезный член общества, занятой, весь в работе, но на все находит время и все у него вовремя. Если б даже – это я так, к слову, – он совершил убийство, то идеально выверенное и точно по плану.
– Имеете какие-то основания прибегать к подобному примеру?
– Отнюдь, просто в голову пришло в качестве коронного абсурда.
– Тогда вернемся к вашей особе.
Альфред развел руками.
– Я же говорю, нет у меня памяти на время и место. Вот назови вы, скажем. Рождество, – тогда другой разговор, тут я бы смог ответить – есть худо-бедно зацепка. Где я был в день Рождества, мне известно. Мы провели его у отца в Бракемптоне. Зачем – для меня загадка. Ворчит, что наше присутствие дорого ему обходится, а не приезжали бы – тогда бы ворчал, что глаз к нему не кажем. Откровенно говоря, ездим, чтобы порадовать сестру.
– И в этом году там были?
– Да.
– Но отец ваш, к несчастью, расхворался, верно?
Краддок умышленно уводил разговор в сторону, повинуясь профессиональному чутью, которое не раз приходило к нему на выручку.
– Прихворнул. Когда, во славу экономии, живешь, как воробушек, а потом внезапно наешься и напьешься, это не проходит даром.
– Вот как, и это все?
– Конечно. А что еще?
– У его врача, я так понял, были… ну, скажем, сомнения.
– Уж этот мне Куимпер, старый дурень! – Альфред заговорил быстро, пренебрежительно. – Зря вы слушаете его, инспектор. Второго такого паникера свет не видывал.
– Серьезно? А на меня он произвел впечатление здравомыслящего человека.
– То есть круглый болван. Отец же, в сущности, никакой не калека, с сердцем у него – ничего особенного, но Куимпера он морочит как миленького. Понятно, что когда отца в самом деле скрутило, он поднял страшнейший переполох, и Куимпер у него забегал как очумелый, замучил всех расспросами, во все вникал – да что отец съел, да что выпил… сущий балаган!
Все это сказано было с необычайной запальчивостью.
Краддок отвечал довольно продолжительным молчанием, и это возымело действие. Альфред заерзал, метнул на него быстрый взгляд и наконец спросил желчно:
– Ну, так в чем дело? Для чего вам знать, где я был в такую-то пятницу недели три или четыре назад?
– А, значит, помните, что это была пятница?
– Но вы же сами, по-моему, сказали.
– Да? Возможно, – сказал инспектор Краддок. – Во всяком случае, день, о котором я спрашиваю – пятница, двадцатое.
– Зачем вам?
– Обычная формальность в ходе расследования.
– Вздор. Вы что, еще что-нибудь выяснили насчет этой женщины? Насчет того, откуда она взялась?
– Пока мы не владеем полной информацией.
Альфред бросил на него зоркий взгляд.
– Надеюсь, вы не дали Эмме ввести себя в заблуждение этой дикой теорией, что будто бы убитая – вдова моего брата Эдмунда. Это полная чушь.
– К вам эта самая Мартина не пробовала обращаться?
– Ко мне? Еще чего! Не смешите меня!
– Думаете, ей было бы более естественно обратиться к вашему брату Гарольду?
– Гораздо! Его имя то и дело мелькает в газетах. Живет в достатке. Неудивительно, если бы у такого задумали поживиться. Другое дело, что ничего бы из этого не вышло. Гарольд по скупости не уступит отцу. Кто у нас добренький в семействе, так это Эмма, и, что тоже немаловажно, она была у Эдмунда любимой сестрой. Но при всем том Эмма вовсе не из легковерных. Она вполне отдавала себе отчет, что это дама может оказаться мошенницей. Заранее предусмотрела, чтобы на встрече присутствовала вся семья – да плюс еще холодный, жесткий адвокат.