Карантин, стр. 18

Михаил втянул в трюм трап, задраил люк.

– Садись! – перекрывая рев моторов на форсаже, Крикнул он Никите и указал на кресло возле входа.

В трюме было всего четыре кресла – по одному у каждого иллюминатора. Остальное пространство предназначалось исключительно для грузов. Нерентабельно в Африке возить людей.

– Сиди и с места не рыпайся, заразу не разноси! – поучал Михаил. – Ты парашютом пользоваться умеешь?

– Нет, – соврал Никита. – А что?

– Тогда молись богу, чтобы нас не сбили.

– Кто? Мятежники?

– И те, и другие. У них стрельба по самолетам что-то вроде развлечения. Мы им «стингеры» возим, а они нас ими же и сбивают. Война по-африкански называется!

Не зная, как отреагировать, Никита неопределенно хмыкнул. Со своими оценками здешней войны он уже не раз попадал впросак.

– Да, и последнее! – проорал Михаил, потому что рев двигателей стал невыносимым, фюзеляж мелко задрожал. – Запомни, когда прилетим в Каир, говори, что мы летели из Сомали! Понял?! Иначе тебе карантин обеспечен, а нас лишат лицензии до конца жизни!

Самолет наконец дрогнул и начал разбег.

Глава 3

Ни молния, ни «стингер» в самолет не попали, хотя потрясло «Ан-24» в грозовом фронте изрядно. Как на тренажерном вибростенде. И как только самолет на составные части не развалился, уму непостижимо.

После подобного испытания весь экипаж вместе с Никитой можно было смело зачислять в отряд космонавтов, если, конечно, за время отсутствия Полынова в России космическую программу не свернули окончательно и навсегда.

В Каир самолет прибыл поздно ночью, и, когда Никита ступил на бетон летного поля, ему показалось, что чище воздуха он не вдыхал никогда. Основательная тряска самолета подняла в трюме такую пыль, что дышать было невозможно, а Никита стал похож на скотника, только что вычистившего хлев. И воняло от него, как от настоящего козла.

В зале для транзитных пассажиров к Никите – как, впрочем, он и предвидел – никакой представитель российского посольства не подошел. Наоборот, чистенькие, ухоженные пассажиры шарахались от него, как от зачумленного. Естественно, Никита не стал разыскивать мифического Постышева, даже существуй таковой на самом деле. Он приобрел билет до Москвы на ближайший рейс и юркнул в туалетную комнату.

Здесь он умылся, а носатый араб с видимым отвращением более-менее вычистил его одежду – на стирку и глаженье времени до посадки в самолет не было, хотя соответствующая служба в аэропорту имелась.

Но следующий прямой рейс на Москву был почти через сутки, и Никита махнул рукой на свой внешний вид. Вонь уменьшилась, однако все равно ощущалась – от предложения араба взбрызнуть одежду освежителем воздуха Никита наотрез отказался. Эффект мог получиться убийственным. От сочетания запахов хвои и хлева пассажиров могло начать мутить и без воздушных ям.

К счастью, пассажиров в самолете было немного, а в салоне второго класса – вообще не больше десятка.

Никита сел в кресло у иллюминатора в свободном ряду, пристегнулся и, чтобы не вступать в разговоры со стюардессой, закрыл глаза, якобы собираясь спать.

Одного не учел – что летел он рейсом не российской авиакомпании, а германской. Стюардесса тотчас оказалась рядом, деликатно «разбудила» его и вежливо предупредила, что «отправляться в сон» он может только после взлета самолета и набора высоты. Заодно предложила одеяло. И все это она сообщила с такой радушной, лучезарной улыбкой, будто их «Боинг-747» был предназначен исключительно для перевозки грязных и вонючих пассажиров. Правда, при этом она стояла несколько поодаль и к Полынову не наклонялась.

Никита хотел было извиниться за свой внешний вид, но, наткнувшись на заученно приветливый взгляд стюардессы, понял, что ей абсолютно все равно, чистил ли ее пассажир прямо перед посадкой в самолет унитазы в общественном туалете или же попросту не мылся со дня своего рождения, соблюдая религиозный обет. Поэтому он не стал плести небылицы в свое оправдание и согласился взять одеяло.

Пронаблюдав в иллюминатор, как лайнер разгоняется по взлетной полосе и ложится на курс, оставляя слева по борту бесконечное море огней ночного Каира, Полынов накрылся одеялом и смежил веки. Теперь уже по-настоящему, без всякого притворства, хотелось спать. Прощай, Африка! Быть может, навсегда.

Все три часа полетного времени Никита проспал сном младенца. Разбудила его все та же неизменно заботливая стюардесса, указывая пальчиком на мигающие на стене надписи, регламентирующие поведение пассажиров перед посадкой. Никита послушно вернул спинку кресла в вертикальное положение, отдал стюардессе одеяло, пристегнул ремни безопасности.

И от нечего делать вперился в белесую предрассветную муть сплошной облачности за иллюминатором.

В душе имелось два страстных желания. Первое – содрать с себя одежду, залезть под душ и долго, с наслаждением, мыться. Второе было более прозаическим – страшно хотелось зевать. За неимением возможности немедленно осуществить первое желание, Никита вовсю осуществлял второе. Тем более что оно хорошо снимало боль в ушах, возникающую от перепада давления при снижении самолета.

Приземлились в потемках, но, пока самолет выруливал на стоянку, рассвело. В приподнятом настроении – и куда только зевота подевалась? – Полынов сбежал по трапу на бетонные плиты Шереметьева и зашагал к зданию аэропорта. Утренняя прохлада бодрила, а предвкушение, что не пройдет и часа, как он смоет с себя пыль и грязь Африки, настраивало на радужный лад.

Российский таможенник не отличался воспитанностью и вышколенностыо немецких стюардесс. При виде пассажира в мятых, грязных шортах и такой же по свежести рубашке глаза его вылезли из орбит, а нос брезгливо сморщился.

– Откуда ты такой взялся? – недоуменно рыкнул он.

А вот этого Полынов не любил. Органически не переносил чванства и высокомерия.

– Из Африки, однако, господин хороший, – состроил он лучезарно дебильную улыбку. – С международного симпозиума по вопросам разведения и выпаса племенных козлищ. Никак не слыхали, что ли?

– Оно и чувствуется… – Таможенник помахал у себя перед лицом раскрытым паспортом Полынова. – Где багаж?

– Однако с собой нетути, – изображая из себя крестьянскую простоту, развел руками Никита. – Мой багаж токмо по дипломатическим каналам идет.

– Проваливай! – Таможенник раздраженно швырнул паспорт на стойку. – Козлопас…

– Премного благодарен, – расшаркался Полынов. – Нижайше кланяюсь… Как погляжу, добрейшей вы души человек!

Таможенник не нашел слов, и Полынов побыстрее ретировался. «Ну уж на последующих пассажирах он душу-то свою „добрейшую“ отведет», – на ходу подумал Никита.

На площади у здания аэропорта Полынов остановился. Похоже, своей спешкой сам себе создал трудности. Слишком быстро добрался в Москву из Центральной Африки – вряд ли Веретенов ждет его так рано. А это значит, что встречающих не будет и надо добираться самому. С его же внешним видом плюс «экзотическим» запахом – проблема из трудноразрешимых. Впрочем, за доллары московские таксисты куда хочешь – хоть обратно в Центральную Африку – доставят. Знай только валюту отстегивай.

Так оно и оказалось. Не успел Никита оглядеться, как возле него затормозил потрепанный оранжевый «жигуленок». Передняя дверца распахнулась, и молодой чернявый водитель радушно предложил:

– Садись, подвезу!

Лицо у парня было простоватым, добродушным.

Именно с таким лицом частным извозом и заниматься – у клиентов больше доверия вызывает.

Полынов на всякий случай оглянулся – нет ли встречающих, однако площадь перед аэропортом была пустынна. Пассажиры с каирского рейса еще получали багаж, а других рейсов в столь раннее время, похоже, не было. Никита снова перевел взгляд на «Жигули» – оранжевый цвет машины ярко воскрешал в памяти «Лендровер» вице-консула Ненарокова, – поморщился, но, махнув на плохую примету рукой, сел на переднее сиденье и захлопнул дверцу.