Женщина Габриэля, стр. 27

Виктория почувствовала, как замерло ее сердце.

— И как можно назвать мужчину с учетом его способности доставлять наслаждение женщине? — вежливо спросила она.

— Он известен под именем Michel des Anges.

Ангел Мишель.

— Ангелы не оказывают интимных услуг, madame.

Мадам Рене не задел цинизм в словах Виктории.

— Мы, французы, говорим, что испытать оргазм — значит voir leas anges — увидеть ангелов.

Габриэль говорил, что оргазм — значит la petite mort — маленькая смерть.

Пристальный взгляд модистки, как и глаз на пере павлина, не отрываясь, следили за ней. Они как будто что-то искали…

— Некоторые женщины, мадмуазель, — намеренно сказала мадам Рене, — утверждают, что месье Габриэль искусней в этом деле, чем его друг.

Холод, что окутал Викторию с головы до ног, исчез в поглотившем ее тело пламени.

— Madame, простите меня, но я не нахожу возможным продолжать нашу беседу до тех пор, пока я не буду одета.

Мадам Рене пожала плечами.

— Мы женщины, мадмуазель. А месье Габриэля не задевает вид обнаженного женского тела.

— Месье Габриэль какое-то время не был с женщиной.

Зачем она это сказала?

— Out.

— Я не знаю, как соблазнить мужчину.

«Я не знаю, как соблазнить мужчину», — эхом отразилось от стен холодной спальни.

Глаза мадам Рене удовлетворенно заблестели.

— Tournez autour, мадмуазель, et je vous montrerai comment seduire un home.

Виктория автоматически перевела слова модистки: «Повернитесь… и я покажу вам, как соблазнить мужчину».

Ее живот сжался в странном предчувствии.

Пристальный взгляд мадам Рене молчаливо предлагал Виктории быть женщиной.

Любить мужчину, который отвергает любовь.

Виктория повернулась и посмотрела на себя в зеркале-псише.

Из глубины отражения на нее пристально смотрели серебристые глаза.

Глава 9

Виктория не слышала, как Габриэль вошел в спальню. Но он был там.

Раньше Виктория не ощущала его присутствия. А сейчас она всем телом чувствовала Габриэля: своей сносной грудью, своими бедрами и ягодицами, которых нет…

Трое наблюдали за Викторией: мадам Рене — женщина, одетая в синее платье с огненно-рыжими волосами, чей блеск изящно оттеняла маленькая шляпка с качающимся пером павлина; сама Виктория — обнаженная женщина, тело которой облепили почерневшие от воды волосы; и Габриэль — мужчина со скрытым в тени лицом, алебастровая кожа которого сливалась с белизной рубашки, расстегнутой возле горла.

Мадам Рене ждала, чтобы увидеть, насколько храброй была Виктория.

Виктория ждала, что сейчас она провалится сквозь землю от стыда.

А чего ждал Габриэль?

— Поднимите руки, мадмуазель, чтобы я могла снять ваши мерки.

Голос мадам Рене звучал так, словно он шел откуда-то издалека. Ее намерения были абсолютно прозрачны.

Она хотела, чтобы Виктория позировала перед Габриэлем.

Она хотела, чтобы Виктория соблазнила мужчину, который получил известность благодаря своему умению обольщать; мужчину, который не прикасался к женщине уже четырнадцать лет, восемь месяцев, две недели и шесть дней.

Виктория подумала обо всех тех годах, когда она жила в чужих домах, заботилась о чужих детях, получала деньги из рук чужих мужей.

У нее не было ни дома, ни детей, ни мужа.

Дом Габриэля был публичным заведением; он нанимал проституток, которым повезло меньше, чем ему, и не было никого, кто бы мог обнять его.

Темноволосая женщина в зеркале-псише подняла свои руки. Виктория почувствовала, как поднялась ее грудь и затвердели соски.

«Сносная грудь», — как сказала модистка.

Серебристые глаза в зеркале смотрели на грудь Виктории, оценивая ее форму, полноту.

Соблазнительность.

Находит ли и он, как мадам Рене, ее грудь сносной?

Мадам Рене сделала шаг вперед. Она развела руки и обхватила грудную клетку Виктории.

Опоясывая ее.

Прикасаясь к ней.

Чувствуя, как мерная лента сжимает грудь, Виктория наблюдала за игрой света на своей коже. Она чувствовала, как ее тело бросает то в жар, то в холод.

Острое осознание Викторией своего положения отражалось в глазах Габриэля.

«Как долго он стоял в дверном проеме, слушая, наблюдая?» — с замиранием сердца подумала Виктория.

Почему не сообщил о своем присутствии?

Почему не запретил говорить о нем?

Виктория перевела дыхание.

Она никогда не была храброй.

Возможно, с этим мужчиной она может позволить себе быть той, кем никогда не была до сих пор.

— Мадам Рене, вы сказали, что если бы месье Габриэль занимался со мной любовью, то мой рот, моя грудь и мои… — Виктория запнулась в нерешительности. Она заглянула в серебристые глаза, внезапное спокойствие в которых придало ей необходимой смелости. — И мои половые губы набухли бы.

Освободившись от давления мерной ленты, соски Виктории вернулись в исходное положение. Отчетливый скрип грифеля карандаша по бумаге неприятно отозвался в ее позвоночнике.

— Вы видели… женщин… таких… обнаженных… после того, как они провели с ним ночь?

Виктория почувствовала, как в кожу левой подмышки впился металлический наконечник сантиметра, немного теплый от рук мадам Рене.

Пристальный взгляд серебристых глаз остановился на ее левой подмышке.

— Видела, мадмуазель.

Пригладив сантиметр искусными пальцами, мадам Рене измерила расстояние между подмышкой и запястьем Виктории.

Пристальный взгляд серебристых глаз, не отрываясь, следил за руками модистки.

Грудь обнаженной женщины в зеркале поднималась и опускалась; легкие Виктории поочередно наполнялись воздухом и выпускали его.

— Он… он был… нежен с женщинами? — спросила Виктория.

Она не узнала собственный голос.

Он был хриплым от желания.

Или, возможно, от страха.

Мадам Рене убрала сантиметр.

Серебристые глаза поймали выжидающий взгляд Виктории.

— Un prostitute, мадмуазель, — ответила мадам Рене; ее голос был неестественно деловитым для такой в наивысшей степени не располагающей к деловитости ситуации, — ведет себя нежно или грубо в зависимости от пожеланий клиента.

Непрерывный скрип карандаша.

Виктория скорей почувствовала, чем увидела, как мадам Рене обошла ее сзади и остановилась справа; все ее внимание было сосредоточено на пристальном взгляде серебристых глаз.

Твердый металлический наконечник впился в правую подмышку.

Серебристый взгляд впился в нежную кожу и растущие там волоски.

Виктория облизнула губы, ощущая, какие они шершавые и потрескивавшиеся.

Чувство реальности неприятно задело ее.

Что она делает?..

— Конечно, женщина… женщина не получает удовольствия, когда мужчина груб с ней, — произнесла Виктория со сбившимся дыханием.

— Когда мы возбуждены, мадмуазель, нам не нужна нежность. — Одно мгновение Виктория все еще ощущала болезненное покалывание металлического наконечника на коже, секундой позже — оно исчезло, оставив за собой лишь прикосновение холодного воздуха. — Опытный мужчина — или женщина — знают, когда une petite боль усилит наслаждение.

Боль. Наслаждение.

«Во всяком удовольствии всегда есть боль, мадемуазель».

— А месье Габриэль… он знает, когда небольшая боль усилит… наслаждение женщины? — спросила Виктория.

— Знает, мадмуазель.

Во взгляде серебристых взгляд не было ни подтверждения, ни отрицания слов мадам Рене.

Горло Виктории необъяснимо сжалось.

Мужчина, который насиловал Габриэля, тоже знал, когда боль может принести удовольствие?

— Вы можете опустить руки, мадмуазель.

Виктория опустила руки.

Серебристые глаза в зеркале оценивающе смотрели, как опускается ее грудь.

Внезапно мадам Рене возникла между Викторией и ее отражением. А затем — элегантно одетая модистка с огненно рыжими волосами исчезла.