Избранное, стр. 83
– Угу!
СКАЗКА О ПРИХОДЕ ВЕСНЫ
Зимнее солнце короткое.
Только выйдет на небо, глядишь – нет его, уже вечер, уже ночь да мороз. И спит деревня Полыновка, только в окнах школы горит сосновая лампа, и вечные звёзды дрожат над снежною степью.
Долго и долго тянулась зима, но вот задули ночные тяжёлые ветры. Они не были такими пронзительными и сухими, как зимой. Они наваливались на степь, прижимали к земле деревню, и они – эти странные ветры – были теплее снега.
Как-то ночью Лёля проснулась оттого, что ветер особенно тяжко выл и гудел за окном.
Лёля лежала, не открывая глаз, но видела всё, что происходило на улице за стеною дома.
Двигался снег. Как огромная шапка, вздрагивал он и пытался ползти. Он не был холодный и мёртвый, он тёплый был, тающий и живой. Плохо ему стало сегодня ночью, душно и тягостно. Он метался и не мог ничего поделать, никуда спрятаться, потому что был огромный. И Лёле стало жалко снег.
И она услышала тихий стон, как будто бы снег стонал под окном, но тут же поняла, что это стонет мама, и напугалась. Снег должен стонать, должен метаться, а мама – никогда.
Лёля вскочила, подбежала к маминой кровати, за-бралась под одеяло.
– Лёленька, – шептала мама, просыпаясь. – Ну что ты? Что ты?
Мама была жаркая, влажная, она целовала Лёлю, и так, обнявшись, они заснули, и снег всю ночь стонал за окном.
А утром обрушилась на деревню Полыновку великая весна.
Всё сразу и всё кругом раскрылось – и небо и земля.
Снег, измученный ночными ветрами, таял, и забурлила в овраге речка, подхватила разбитые дрожки, понесла; ударили в небе жаворонки, а ледянка быстроходная обратилась в решето.
А Лёля в решете этом таскала из-за дома снег. Она хотела уберечь снежные часы, которые подарила Ванечке. Она рассыпала снег по краям циферблата, вокруг палки, вколоченной в землю.
Но солнце заливало поляну, на которой были снежные часы. Снег таял, таял, и Лёля поняла, что надо строить новые часы, весенние.
Великая весна обрушилась на деревню Полыновку, а зима, которая тоже была великой, потускнела и забылась.
Да и что толку вспоминать о зиме, когда подснежники охватили землю, а гуси и жаворонки раскрасили небо? Кто вспомнит о великой зиме, когда идёт босиком по одуванчикам?
Пожалуй, только Лёля и помнила, как мучился снег однажды ночью. Она радовалась гусям и одуванчикам, а ещё больше радовалась, когда находила в оврагах остатки снега.
«Уберёгся, милый», – думала она.
И ей хотелось, чтоб всё на свете всегда уберегалось.
СКАЗКА О ГУСИНЫХ БУКВАХ
Печальной для Лёли была эта великая весна.
Заболела мама.
Она похудела и как-то притихла.
– Мам, съешь яичко печёное, – уговаривала Лёля.
– Не хочется.
Скоро и ученики заметили, что Татьяна Дмитриевна переменилась. На уроках она вдруг подходила к окну, открывала форточку и долго молчала, вдыхая весенний ветер.
А ветер весенний ширился, если ветер может шириться. Но Лёле казалось – ширится и, главное, расширяет небо.
По широкому ветру летели над степью на север дикие гуси – казарки и гумённики.
Они летели, летели и выстраивали на небе русские буквы.
Вот летит караван как буква «У»!
А вот как буква «А», и даже на месте перемычки-палочки четыре летят гуся.
И буквою «Ж», и буквою «X» летели казарки и гумённики, а уж Лёлина буква – буква «Л» – встречалась чаще всего.
Лёля глядела в небо, читала гусиные буквы, и свою букву чаще всего. И она точно знала, что её букву – букву «Л» – и через сто лет и через двести понесут по небу весенние гуси.
Но вот кончились гуси, прошли журавли, пролетели небесные буквы, а в школе появилось новое слово.
Вначале это слово никто не понял. Только Татьяна Дмитриевна понимала, да не хотела пугать учеников.
– Экзамены, – говорила она. – Вот какое слово интересное.
И ребята повторяли за ней:
– Эгзамены… эгзамены…
А что за «эгзамены» – они не понимали. А может, это такие… вроде пирогов с капустой?
– А завтра последний урок, – сказала как-то Татьяна Дмитриевна. – Все младшие ученики до осени покидают школу. А вот старшие, третьеклассники, через неделю будут держать экзамены.
И тут младшие закричали и засмеялись. Они любили школу, да ведь и погулять пора! И только четыре человека – Максим, Марфуша, Ефимка и Павляй – сидели тихо.
Экзамены! Вот слово-то какое. Страшноватое. И как же это их держать? Да кто же на свете удержит такое слово?
Младшие ученики вылетели на улицу, а третьеклассники остались. Татьяна Дмитриевна успокаивала их как могла. Но она и сама волновалась. Шутка ли – впервые в Полыновской школе четыре человека окончили третий класс! Это ведь были самые первые грамотные люди в полынных степях.
Но первые грамотные люди совсем оробели. Они поняли, что в школу приедут через неделю чужие и очень важные люди и станут им вопросы задавать. И если они правильно ответят – получат редчайшую бумагу под названием «Свидетельство». И ни у кого на свете такой бумаги нет, а у них – будет.
– Не надо мне этой бумаги, – сказал Павляй. – Я лучше вообще на экзамены не приду. Боюсь.
– Я тоже не приду! – крикнул Ефимка. – Я не боюсь, а всё же побаиваюсь.
Марфуша и Максим молчали. Они были лучшие ученики. Они-то не боялись, а всё-таки побаивались.
– И ты придёшь. Ефимка, и ты, Павлик, – сказала Татьяна Дмитриевна. – Только чтоб руки были чистые и уши вымыты. Ясно?
– Ясно, – ответил Павляй, хотя и не очень-то понимал, зачем на экзаменах чистые уши.
– Наверно, там, на экзамене, чужие и важные люди будут нам в ухи дуть, – сказал Ефимка.
СКАЗКА О СТРОГОМ ПРАЗДНИКЕ
С утра хлынул в школу весенний степной и очень ясный свет. Повсюду – на столах, на окнах стояли букеты ранних лесных и полевых цветов – медуницы и ветреницы, подснежники и фиалки. В школе чувствовался праздник. Но это был какой-то строгий праздник.
А вокруг школы собрались все полыновские ребятишки, пришли хоть издали глянуть на экзамены и взрослые.
В новом тёмно-синем платье с белым кружевным воротником на крыльце стояла Татьяна Дмитриевна. Бледная, но очень спокойная, она не обращала внимания на тех, кто собрался у школы. Она ждала.
Но, конечно, она очень волновалась. Ведь её ученики были первыми грамотными людьми в полынной степи. И сегодня чужие и важные люди должны были проверить, чему же она их научила.
За спиною Татьяны Дмитриевны виднелся и дед Игнат. Ради такого дня он принарядился. Вместо лаптей надел сапоги, расчесал бороду.
– Идут! Идут! – закричали ребятишки.
На дороге показались Максим и Марфуша, Ефимка и Павляй. В белоснежных льняных рубашках, подпоясанных цветными поясками, шли они к школе, на ногах золотились свеженькие лапти, сплетённые для этого случая.
За ними шли их матери и отцы. Папаши несли глиняные кувшины с мёдом, а мамаши – пироги, завёрнутые, конечно, в полотенца. И мёд и пироги были дары для тех важных людей, которые пока не приехали.
На крыльце поклоном встретила учеников Татьяна Дмитриевна. Каждого взяла за руку и ввела в школу. Дед Игнат складывал пироги в огромную ивовую корзину.
– Едут! Едут! – закричали в толпе.
Вдали, у линии горизонта, показалось облачко пыли. Оно росло, приближалось. Кто-то ехал к деревне, а кто – непонятно.
Но вот обозначились дрожки. С грохотом прокатили по деревне, стали у школы. Из дрожек вышли две женщины, одетые в чёрное, строгое.
– Вон оно чего! – сказал мужичонок Кузя, который случайно затесался в толпу. – Бабы чёрные.
Полыновцы удивились. Они никак не ожидали, что приедут женщины, да ещё целых две.
– Важные, наверно, – шептались в толпе, глядя, как Татьяна Дмитриевна кланяется гостьям.
– Небось поглавней генерала, – сказал Кузя, который случайно затесался. – Да неуж бывают бабы главней генерала?