Найдена, стр. 28

– Прости меня, князюшка, – дрожащими губами прошептал Анастас. – Прости старого дурня! Век тебе буду служить! Верным буду, как пес. Только не гони меня из Десятинной!

Святополк раздраженно выдернул из пальцев настоятеля край корзна.

– Отпишешь грамоту Болеславу? – в упор спросил он.

Настоятель сжался в комок.

– Ну?! – поторопил князь.

Черные глазки херсонесца сморгнули, голова затряслась, а онемевшие губы слабо шевельнулись.

– Не слышу! – гаркнул Святополк.

– Отпишу, князь, – раздалось у его ног. – Отпишу как надо… Болеслав придет… Ты останешься киевским князем… Так угодно Господу…

21

Коснятин выслушал мой рассказ и ушел, а к вечеру вернулся с тугим кошельком в руках.

– Князь Новгорода благодарит тебя за правду, – бросая кошель на мое ложе, сказал он.

Я подняла подарок Ярослава, покачала его на ладони и протянула назад:

– Я сделала это не ради награды, посадник.

Мне нравилось, как он смотрел и говорил. Нравились его глаза, его уверенный голос, его… Мои щеки заполыхали. Рука посадника потрепала мое плечо.

– Ладно, не хочешь сказывать – не надо, но из города пока не уходи. Возможно, князь пожелает говорить с тобой. Жить можешь здесь. Кормить-поить буду. А деньги возьми, заслужила.

Я убрала кошель под подушку. Будет на что приодеться, если доведется встретиться с князем.

Однако дни шли, наступила зима и схлынула первыми весенними оттепелями, а Ярослав не вспоминал обо мне. Дважды в день в амбар приходил слуга с едой. Мой сосед, одноглазый нищий, радовался пище, как ребенок, и норовил упрятать в котомку то кусок хлеба, то ломоть мяса. Я делала вид, что не замечаю. Мы было совсем сдружились, но ближе к весне одноглазый стал собираться в путь.

– Сытно тут, тепло, а душе покоя нет, – укладывая вещи, посетовал он и уже в дверях обернулся: – И ты не засиживайся в Новгороде. Посадник на тебя нехорошо поглядывает. Как кобель на течную сучку. А защитить тебя некому.

После его ухода защищать меня и впрямь стало некому. Однако на меня никто и не посягал. Странники, которые останавливались в посадском амбаре, жаждали лишь еды и ночлега, а дворовые люди боялись злить хозяина. Однажды даже толстая Параня, пряча глаза, попросила прощения за свою давнюю грубость.

– Черт попутал, – объяснила она и в знак примирения бросила мне на ложе теплую, хоть и потертую шубу. – А это тебе. Не отказывайся, дар-то от души.

В этом я сомневалась. Сомнения стали еще основательнее, когда Параня вышла из амбара и, думая, что никто не видит, зло сплюнула в сторону дверей. Скорее всего передать шубу ей приказал Коснятин. Мне нравилось так думать. Каждое утро я сталкивалась с посадником на дворе. Завороженно глядя на его ладную фигуру, я замирала, а он приветливо кивал, вскакивал в седло и уезжал…

Обычно после его отъезда я шла на площадь. Денег князя хватило бы на приличную одежду, украшения и даже коня, но я бесцельно болталась по торговым рядам, слушала новости и ничего не покупала. Зачем? Мне было где жить, что есть и в чем ходить, а счастья на деньги не купишь….

В базарной сутолоке мне часто вспоминался Журка. Где-то нынче был мой вышегородский знакомец? Помнил ли обо мне? А еще я высматривала Дарину. Ведьма жила где-то в Новгороде. Я чуяла это. Она снилась мне, а иногда в мешанине базарных запахов я чувствовала тонкий травный аромат ее волос, но саму нигде не встречала.

Этим ясным и уже весенним днем я опять бродила по площади. Настроение было препоганое.

«Пожалуй, брошу все и уйду из города», – подумала я и в этот миг услышала звонкие детские крики.

– Варяги, варяги идут! – звенело со стороны реки.

Забыв о торгах, люди кинулись на берег. Я тоже. У пристани три заморские ладьи спускали сходни.

– Воины… – восхищенно шепнул застывший подле меня рыжий мальчишка. Я кивнула.

Приезжие были не варягами, а шведами или данами. На это указывали их короткие мечи, гнутые по телу доспехи и круглые, как тыквы, верхушки шлемов. На головной, самой большой ладье распоряжался невысокий плотный воин с темными усами и косматой бородой. Вожак… Он размахивал руками, гортанно покрикивал и частенько косился на высоченного купца в словенском наряде. В фигуре купца было что-то знакомое. Я пригляделась. Незнакомец повернулся боком и махнул рукой. Солнышко высветило неровный бугор на его щеке. Шрамоносец! Лютич вернулся…

– Будь здрав, Лютич! – подтверждая мою догадку, крикнул кто-то с берега. – Сказывай, что за людей привел?

Шрамоносец снял шапку. Седые волосы затрепетали на ветру.

– Здорово и вам, новгородцы, – раздался его уверенный, чуть сиплый голос. – А людей я привел добрых, из дружины принцессы Астрид, невесты нашего князя.

– Друзьям мы всегда рады, – вяло отозвались с берега.

Воины Астрид в Новгороде никого не удивляли. Свадьба Ярослава и шведской принцессы откладывалась уже второй раз, и дружинники Астрид были здесь частыми гостями.

Встречающие стали расходиться. Я же, наоборот, спустилась ближе к воде. Интересно было поглядеть на Лютича. Воспоминания о нем почти стерлись из моей памяти, а ведь он был приятелем Горясера.

Усевшись на берегу, я принялась рассматривать варяга. Лицо Лютича было похоже на дубовую доску. Гладкое, желтое, с крупным носом, большим ртом и уродливым шрамом через всю щеку. Шрам заползал на один глаз кузнеца и скрывал его, зато другой пугал своей бездонностью. Казалось, что кто-то неведомый спрятался под безжизненной маской лица и изучает людской мир сквозь единственную уцелевшую прорезь…

Кузнец почувствовал мой взгляд и обернулся. Его густые черные брови сошлись на переносице, лик стал задумчивым, а потом вдруг дрогнул и скривился в испуге. Сказав что-то коротконогому урманину, Лютич ловко спрыгнул на берег и направился ко мне. Я встала, и, пока решала, бежать или остаться, Шрамоносец подошел совсем близко.

– Горясер? – негромко спросил он.

Горясер? Что – Горясер? Однако, не найдя лучшего ответа, я кивнула. Лютич поморщился:

– Успел-таки…

– Но…

Мне хотелось объяснить свой ответ, однако он оглянулся на ладьи и махнул рукой:

– Ладно. Здесь не время и не место. Приходи вечером на мой двор. Буду ждать, – а потом повернулся и зашагал обратно к реке.

Весь день я ломала голову – идти к кузнецу или нет, а к вечеру решила: «Пойду! Будь что будет, но хочется же знать, почему он испугался…»

Едва солнышко закатилось за крыши княжьего терема, я направилась к дому Лютича. Колени дрожали от страха, но любопытство гнало вперед.

– Сюда. – Я не успела шагнуть в ворота, как юркий парнишка с факелом в руке схватил меня за руку и поволок куда-то в полутьму двора.

Я послушно прошла мимо дома, где шумно гуляла дружина Астрид, мимо тихих пристроек, где лишь изредка всхрапывали лошади, мимо колодца с длинным журавлиным клювом…

– Сюда. – Меня втолкнули в низкую, пропахшую травами баньку. Дверь хлопнула.

– Эй! – окликнула я, но ответа не получила. Провожатый ушел, оставив меня в бане. Зачем?

Я нащупала лавку и села. Глаза понемногу привыкали к темноте. Вскоре я смогла рассмотреть узкую приступку, очаг, поленницу, бак для воды… Взгляд натолкнулся на что-то темное… Я пригляделась, вскрикнула и вскочила. На полу сидел Лютич!

– Ты пришла от Горясера? – начал он.

От Горясера? Можно сказать и так. Осенью я пришла в Новгород из его лагеря. Я кивнула.

– Он приказал тебе следить за князем Ярославом? Где он прячется? Что замышляет?

Мне стало неуютно. Горясер ничего не приказывал и ничего не замышлял, зато кузнец… Что-то с ним было не так. Назначил свидание в бане, говорил как пьяный… Я попятилась к дверям. Лютич вскочил:

– Проклятие! Что он затеял?!

Я метнулась к выходу. Рука кузнеца оплела мой живот и опрокинула навзничь. Сам Лютич рухнул сверху. Его тяжелое тело придавило меня к полу.

– Где он? – прохрипел кузнец. – Говори, успеет князь уйти за море или мое творение уже нанесло удар?