Найдена, стр. 21
– Ты лежи. Лежи… Лежи…
Под его монотонный шепот я уснула. Проснулась же от звуков незнакомого громкого голоса. На сей раз память мгновенно подсказала все происшедшее. Не открывая глаз, я слушала.
– Значит, ты просишь ее у меня? – сказал незнакомец.
– Да, светлый князь, – ответил Турчин.
– Но ты ничего о ней не знаешь. Может, она беглая или у нее уже есть муж.
– Нет!
Незнакомец засмеялся:
– Ты горяч, Турчин. Девка красива, не спорю, но у нее должны быть родичи. Они вправе решать ее судьбу. Ей многое пришлось пережить…
– Но, светлый князь, твоя воля выше!
– Не спорь!
Заскрипели половицы. Шаги и голоса стали удаляться. Я открыла глаза и покосилась вслед уходящим. Их было много, но Турчина я узнала сразу, как и того, который приказывал.
– Сначала мы дойдем до Киева и я встречусь с братом, – говорил он. – Святополк должен понимать…
Да это же Глеб, муромский князь, к которому я опоздала!
В памяти всплыл задумчивый голосок мана: «Посмотрим, посмотрим…» – и все мгновенно встало на свои места: и появление печенегов, и их странные поступки, и мое столь чудесное спасение. Ман завлек степняков в глубинку Руси! Недаром его имя идет от обмана да наваждения. Его колдовское умение свело меня с печенегами. Он услышал мое «княжьи ладьи не догнать, как ни старайся» и привел меня к муромскому князю. Жестоко, бездушно, окольным путем, как и полагается нечистой силе… Теперь на его и моей совести смерть Силы с дочерьми, теперь мне грех смолчать.
– Князь! – крикнула я.
Боль сдавила горло, и крик получился слабым, похожим на мяуканье простуженной кошки, однако Глеб услышал и обернулся.
– Она что-то сказала, – произнес он.
Люди вокруг него тоже стали оборачиваться. Но я видела только лицо князя – узкое, с острыми скулами и сросшимися на переносице темными бровями.
– Не ходи к Святополку, князь, – зашептала я. – Он убил Бориса… Он замышляет… Убьет…
– Что она бормочет? – Глеб шагнул ко мне. Турчин опередил его и склонился ухом к моим губам:
– Что ты сказала?
Сил осталось совсем немного. Меня беспощадно тянуло в темноту. Голос срывался.
– Киев… Нельзя… Святополк… Убийца! Борис…
Если Турчин и расслышал, то немногое. Он отыскал мою руку и сжал запястье.
– Что она говорит? – повторил Глеб.
Господи, ну почему он ничего не слышит?! Ведь я же кричу! Кричу!!!
Где-то вдали забухали тяжелые шаги. Приблизились. Дверь распахнулась. Я не увидела вошедшего, но услышала его взволнованный голос.
– Враги, князь! – кричал он. – Враги!
– Тише, – одернул Глеб. – Какие враги? Печенеги?
– Нет… – Вошедший замялся. – Не знаю… Они странные. По виду «наши, но на щитах нет знаков. Они напали на первую ладью…
Я закрыла глаза и отвернулась к стене. Глеб был обречен. Окаянный князь прислал за ним своих убийц.
– Скажи Локку и Скуле, пусть отводят ладьи от берега, – направляясь к выходу, приказал Глеб.
– Локк уже не успеет. Только мы, – долетел голос вестника, а потом дверь хлопнула и наступила тишина.
16
Ладья Глеба попала в ловушку. Прошло уже два дня, а мы все стояли посредине реки. Справа виднелся заросший осокой болотистый берег, слева дымили костры и торчали острые верхушки походных шатров, а впереди, не более чем в версте, узкая река оказалась перегорожена завалами. Самые нетерпеливые воины Глеба требовали повернуть назад, но князь упрямился. Среди желающих повернуть к Смоленску был и Турчин. Он служил поваром Глеба, но на советах имел право голоса.
– Припасы кончаются, – угрюмо твердил он князю, – скоро сами себя станем жрать. Нужно поворачивать.
– Подождем, – неизменно отвечал Глеб. Чего он ждал, никто не ведал. Турчин злился, но терпел.
Моя рана оказалась неглубокой и быстро заживала, однако я не любила болтаться наверху и отсиживалась под палубой. Турчин часто заходил ко мне, и с каждым разом его появление становилось все менее приятным. То ли бедняга издергался в спорах с князем, то ли боялся осадивших ладью врагов, но в его зеленых глазах часто появлялся лихорадочный блеск, а речи напоминали бред больного.
– Ты так красива, – прожигая меня взглядом, бубнил он. – Ты будешь моей…
Я пыталась отшутиться, но мое упрямство только раздражало его.
– Я оказываю тебе честь! Мой род никогда не допустил бы подобного, однако я… – И он начинал бормотать о своей любви, моей красоте, неведомых врагах на берегу и глупости Глеба.
Турчину не нравились долгие раздумья князя, как не нравился и его отказ отдать меня. Однако Глеб был прав: в настойчивом желании воина обладать мной было что-то безумное…
Наконец на третий день осады Глеб решился направить к осаждающим своего посланца. Он хотел договориться. Турчин вызвался первым. Рано утром воины спустили с ладьи плот, Турчин спрыгнул на него, оттолкнулся от ладьи веслом и скрылся в тумане. Вернулся он поздно вечером и, перебросившись с князем парой слов, вошел ко мне.
На сей раз я испугалась. Турчин походил на безумца. Его щеки полыхали странными пятнами, а глаза бегали по сторонам, чуждаясь моего взгляда. Я с трудом удержалась от желания выставить повара вон.
– Ты ждала меня? – хрипло поинтересовался он с порога.
Я пожала плечами:
– Все ждали…
Он кивнул. Даже в этом коротком жесте было что-то чужое. На всякий случай я отодвинулась подальше и плотно запахнула на груди подаренную князем телогрею. Турчин уселся на край моего ложа и принялся перебирать бахрому одеяла.
– Что там было? – чтоб не молчать, спросила я. – Что это за люди?
– Люди? – Он, на мгновение взглянул мне в глаза, а потом отвел взгляд и вздохнул: – Люди как люди… Разбойники. Они даже не стали со мной разговаривать.
Я сжала кулаки. Он лгал! Там на берегу стояли лагерем воины Святополка! Я ведала об этом лучше, чем кто-либо другой.
Казалось, он почувствовал мое неверие и поднялся:
– Ладно. Отдыхай.
Дверь за ним закрылась, а я в недоумении откинулась на подушки. Еще никогда Турчин не уходил от меня так быстро. Куда подевалось его многословие? И почему он соврал о разбойниках на берегу?
За невеселыми мыслями я не заметила, как заснула. Мне приснился Старик. Он улыбался, покачивал седой головой и почему-то грозил мне пальцем.
Среди ночи меня разбудили истошные крики.
– Князь! Князь мертв! – орали снаружи.
Я вскочила и выбежала на палубу. Навстречу попался какой-то дружинник.
– Что?.. – начала я, но он отмахнулся:
– Не видишь?!
Я видела, но не понимала. Люди с факелами и обнаженным оружием метались по палубе, кричали, выли и толкали друг друга. На корме, в окружении испуганных и недоумевающих воинов, лежал Глеб. Глаза князя были закрыты, синие губы сжаты в ровную полоску, а блики огня прыгали по спокойному лицу. Окаянный убил еще одного брата…
– Князюшка… – жалобно застонал кто-то из воинов, и, словно сочувствуя ему, река озарилась тысячами искр.
Вода вспенилась и заплескалась острыми черными пиками. Откуда-то снизу, из самой речной глубины, взметнулись тяжелые железные крючья. Они впились в доски и сдернули ладью с места. Тело Глеба перекатилось на бок. Люди попадали друг на друга. Я шлепнулась спиной о борт и вцепилась в палубу. Рядом громыхнуло. Мелкие щепки полетели мне в лицо. Железный зубастый крюк вонзился в палубу, чуть не пропоров мою ладонь.
«Господи, Господи…» – молила я. Ладья дергалась и стонала. Воздух разрывался от воя нападающих. Мимо топали чьи-то ноги, над головой раздавались крики и звон оружия.
«Святополковы слуги перебьют всех, – вдавливая в борт ставшее вдруг невероятно огромным тело, думала я. – Бежать… Отсюда нужно бежать!»
Битва переместилась на нос. Пользуясь затишьем, я поднялась на ноги и перевесилась через борт. Внизу, в темноте, на прочном канате покачивался плот.
«Они пришли на плотах, – – догадалась я. – И они знали, что князь умрет. Стояли на своих плотах возле ладьи и ждали сигнала».