Найдена, стр. 17

Существо спрыгнуло с лавки, проковыляло к столу и качнуло мохнатой головой:

– Тут сидит твой приятель Журка. Тебе его не видно, ты не кромешница [20], зато я его вижу как на ладони. Мне напугать его или свести со свету?

– Нет! Не дам, – возразил кто-то. Ман оскалился и отошел от стола.

– Это ведогон, дух-защитник твоего Журки, – пояснил он. От него пахло жженым сахаром, а желтые глаза без зрачков смотрели сквозь меня. – Такой есть у всякого человека, только что ведогон против меня? Его тяжело победить, зато обморочить – плевое дело. Ты клятву-то помнишь, что дала Дарине?

Я молчала.

– Так помнишь или нет? – Когтистые руки мана поднялись и легли на мои плечи. – Мы все ее слышали. Дарина позвала нас в свидетели, и теперь мы следим за тобой. Не выполнишь клятву – умрешь.

Его пальцы поползли к моему горлу, а из огромного, как яма, рта выглянул раздвоенный змеиный язык. Желтые глаза нечистого загорелись. Я зажмурилась и почувствовала, что не в силах шевелиться.

– Умрешь, умрешь, умрешь… – заголосило вокруг.

Руки чудовища сдавили мое горло. Боль задергалась под кадыком. Что-то сместилось, хрустнуло, и душа забилась в поисках выхода из умирающего тела. Она еще боролась, а я сидела неподвижно, как истукан, и понимала, что умираю. Но ничего не могла сделать. Совсем ничего.

– Так... Так..

Что-то холодное, должно быть мои слезы, потекло по лицу. Хватка мана ослабела.

– Так… – снова повторил он и отпустил мое горло. – Вот так…

Нет, это был не его голос!

– Журка! – обретя способность говорить, прохрипела я, открыла глаза и увидела Журкино лицо. А за ним еще лица. Бабьи, мужские, даже детские… Люди!

Я хотела приподняться, но не смогла. Тело не слушалось.

– Очнулась, – с удовлетворением произнесла какая-то баба.

– Она у тебя что, бесноватая? – поинтересовался у Журки бородач. – Ежели так, то позовем нашего священника. Он бесов мигом прогонит.

– Не надо. – Журка опустил руку в бадью с водой и брызнул мне на лицо.

«Вот откуда холодные капли», – мелькнуло в голове.

– Сама оправится, а к утру уйдем, – пообещал бородатому Журка.

– Я не гоню, – обиделся тот. – Я помочь хочу. А так живи сколько хочешь.

Мое горло опять сдавила невидимая рука. «Мы следим», – шепнул тихий голос. Да, они следят. Те незримые, что живут рядом и все о нас знают, те, в которых мы не верим и не хотим верить, те, что зовутся кромешниками…

– Может, останемся на пару деньков? – озабоченно глядя на меня, произнес Журка.

– Нет, пойдем.

Хватка ослабла.

– Но не в Вышегород. – Дышать стало еще легче, и даже голос окреп. Теперь мне было все равно, что подумают хозяева или Журка. Я поняла, как сбросить внезапную хворь. Нужно просто выполнять обещанное. – И не вместе, – договорила я.

– Что?! – Глаза Журки округлились. Он ничего не понимал, зато я смогла пошевелиться и даже сесть. Бессилие и страх отступили.

– Да, так, – обещая уже не ему, а незримым существам с кромки, произнесла я. – Только выспимся и пойдем… А теперь дайте мне отдохнуть. Я устала.. Очень устала.

Не обращая внимания на Журку, я улеглась, закрыла глаза и, как ни удивительно, заснула. Должно быть, кромешники все поняли. Меня не беспокоили ни ночные шумы, ни страшные сны. Впервые после смерти Старика я спала крепко и сладко. Зато утром, еще до восхода, меня разбудил тихий шепоток мана.

– Пора, – прошелестел он в ухо.

Пора так пора. Стараясь не тревожить спящих хозяев, я поднялась, отыскала свои пожитки, глянула на заснувшего у дверей Журку и вышла во двор. Ворота отворились бесшумно, словно только и дожидались, когда моя рука толкнет створу.

«Дворовые [25] потрудились», – подумала я и усмехнулась. Вот уж никогда не гадала, что поверю в дворовых!

– Пора, пора, – – снова поторопил невидимый ман.

– Да иду! – огрызнулась я и, не оглядываясь, зашагала прочь.

Я ни о чем не жалела, разве что грустила по Журке. Взять бы его, но нельзя. Мне предстояло опасное занятие – говорить правду князьям. А ему лучше вернуться в свой Вышегород и жить тихо-мирно, как все. Отныне у нас были разные пути.

13

В эту ночь Святополку не спалось. Не давали покоя дурные вести. Только вчера на заре показали тело Бориса народу, а уже поползли слухи о его насильственной смерти. Киевский люд стал поговаривать, будто Бориса зарезали прямо в княжьих палатах. А тут еще и старый лис Анастас захворал. Свалился прямо посреди улицы. Да прежде, чем упасть, стал просить прощения у толпы. И перед кем надумал каяться?! Перед голозадой чернью! Нет чтоб прийти к нему, князю всей Руси, и сказать, так, мол, и так, носил я, князь, перед тобой вину, скрывал тело твоего отца, так теперь каюсь. А он что учудил? Дурак, а еще игумен…

Святополк сплюнул на пол и растер плевок пяткой. Нынче было не до чистоты. Вчера прибыл гонец из Мурома от Глеба. Братец узнал о смерти отца и спешил в Киев, якобы проститься. Святополк ему не верил. Глеб был умен и хитер, не чета наивному и набожному Борису. Бояре сказывали, будто, даже умирая, Бориска не выпускал из рук иконку, а Глеб за икону хвататься не станет, возьмется за меч. Надо бы опередить его, но как?

– Горясер!

Темная тень отделилась от стены. Наемник не оставлял князя даже ночью. Святополк доверял ему. Князь помнил, как наемник перерезал горло ожившему Борису. Быстро, точно, будто куренку… А Рикон, дурак, только крестился да мялся.

– Где твои люди? – Князь прошлепал через горницу и остановился напротив наемника.

Тот склонил голову:

– Ждут твоих приказаний, князь.

«Всегда так, – с досадой подумал Святополк. – Вроде отвечает без утайки, а толку с этого ответа, что с козла молока».

– Я спросил: где они?

– Рядом, князь. Всегда рядом.

Покорен, паршивец, предан… Предан ли? Святополк вгляделся в склоненное лицо наемника:

– Я дам тебе грамоту к моему брату Глебу. Возьмешь лучших людей и отвезешь ее в Смоленск.

Князь взял со стола бересту, повертел ее в руках и задумался.

Грамота… Предлог, но ведь не скажешь: «Убей моего брата». После неожиданного воскрешения Бориса Святополку было не по себе отдавать такие приказы. Грех все-таки. Пускай наемник сам догадается. Он не из глупых.

Князь протянул Горясеру чистый лист:

– Держи.

Тот пробежал бересту глазами, кивнул и молча спрятал ее за пазуху. Святополк поморщился. Наемник видел, что грамота чиста. Почему же смолчал?

– Отдашь ее Глебу. Пускай прочитает. Не захочет выполнить мою волю, пусть пеняет на себя.

Горясер кивнул.

– Ты понял? – Святополк не мог поверить.

– Я понял, князь, – успокоил его наемник. Длинные, гибкие пальцы оплели рукоять меча. – Все понял. Глебу не бывать в Киеве.

– И?

– И никто ни о чем не узнает, – закончил тот.

Святополка передернуло. Этот воин соображал на редкость быстро. Слава Богу, наемники не меняют хозяев, покуда им платят. Горясер и его люди получают щедрую плату. Глеб такой не предложит…

– Что стоишь? Ступай! – Князь махнул рукой.

Легкая тень скользнула к двери. Та, казалось, даже не открылась, наемник словно прошел сквозь нее. Святополк взглянул на икону в углу и сотворил крест. В этот чужом воине было что-то нечеловеческое. Или так казалось на исходе ночи?

Князь Киева нервно запахнул рубаху на груди и подошел к окну. Оно выходило на двор. Там в утреннем сумраке передвигались людские фигуры, слышались обрывки приказов и дышали белыми облаками пара застоявшиеся в стойлах лошади. Вот они скучились, затем построились хвост в хвост… Святополк различил меховые накидки всадников и их круглые с коваными пластинами щиты. Наемники Горясера.

«Скор, – удовлетворенно подумал князь. – С таким Глебу не совладать».