Ради нашей любви, стр. 20
Как такое может быть? Нет, она не возражает – даже наоборот! – но… неужели его совсем не беспокоит, что его жена – в сущности, и не жена ему вовсе?
Лорелея поднялась на ноги и вошла в гостиную. Здесь было темно и прохладно. На секунду она остановилась на пороге, прикрыв глаза, наслаждаясь сумраком, прохладой и тишиной.
Курт пытался навязать ей свои правила, но она с самого начала ясно дала ему понять, что не поддастся ни на какие уловки.
В первое же утро он попросил ее завтракать с ним вместе – чтобы не вызывать подозрений у экономки.
– Внешние приличия меня не волнуют, – ответила Лорелея полушепотом, ибо в столовую вот-вот должен был войти Уильям.
Лицо Курта потемнело.
– Черт побери, а что тебя вообще волнует, кроме твоей драгоценной гордости? Подумай о мальчике, Лорелея. Разве для него не лучше будет верить, что мы счастливы вместе?
С такой логикой спорить было нелегко – она и не пыталась. Были и другие способы показать Курту, как она относится к нему и к навязанному ей «соглашению». Например, вести себя в доме не как хозяйка, а как вежливая гостья.
В то же утро к ней подошла Фрида, экономка Курта.
– На этой неделе я собираюсь заменить полотенца в ванной, – вежливо заговорила она. – Может быть, вы хотите сделать это сами? Или скажете мне, какие цвета вы предпочитаете?
– Мне все равно, – так же любезно ответила Лорелея, – покупайте, что хотите.
– Может быть, вы, фрау Рудольштадт, скажете мне, какие блюда вы любите? Я буду рада готовить их для вас.
– Спасибо, не нужно. Готовьте как обычно. На лбу экономки прорезалась морщинка озабоченности.
– А мальчик? У него тоже нет особых предпочтений!
На этом вопросе Лорелея сдалась. Уильям, например, терпеть не мог спаржу и вареный лук. Его матери вовсе не хотелось, чтобы от ее войны с Куртом страдал сын, и тем более ей не хотелось омрачать его нынешнее счастье.
Перемены в их жизни, ввергшие Лорелею в такое отчаяние, привели малыша в восторг. Ему нравилась Австрия, нравилась Вена, нравились новые друзья – и больше всего нравился Курт.
А тот платил ему взаимностью.
Тем, как он держался с Уильямом, была бы в высшей степени довольна любая нормальная женщина. Сын и новый муж обожают друг друга – о чем еще мечтать? Разве мало несчастных семей, в которых отчимы обижают пасынков или пасынки объявляют войну отчимам? Семье Рудольштадтов такие проблемы явно не грозили.
После ужина Лорелея старалась побыстрее скрыться у себя в комнате. Но даже туда до нее доносилась веселая болтовня, заливистый смех Уильяма и сочный, басовитый – Курта.
Прошлым вечером, когда она бросила взгляд на этого взрослого мужчину и мальчика, одинаково увлеченных настольной игрой в футбол, сердце ее вдруг затрепетало от радости. Мой сын, подумала она, мой малыш… со своим отцом.
Должно быть, у нее вырвался вздох или тихий стон. Оба оглянулись на нее.
– Мама, ты что-то сказала? – спросил Уильям.
Лорелея выдавила из себя улыбку, пробормотала что-то вроде «да нет, вам послышалось» и почти бегом бросилась к себе в комнату. Захлопнув дверь, она привалилась к ней, дрожа всем телом.
Ее муж – человек безжалостный. Он это доказал, когда принудил ее к браку. Что же он сделает, если узнает правду об Уильяме?
Лорелея судорожно вздохнула.
Не стоит себя запугивать. Пока что Курт ничего не заметил, верно? Может быть, и не заметит. Женщины любят рассуждать о том, на кого из родственников похож ребенок, но мужчины, как правило, не приглядываются к детям в поисках семейного сходства.
Нет, для нее ничего не изменилось. Курт по-прежнему ничего не знает. Для нее он остается «донором спермы», анонимным отцом. И мужем, которого она не любит, не желает…
Лорелея тяжело сглотнула. Нет, нет. Разумеется. Не любит и не желает.
Она бесцельно прошлась по дому. Заметила, что Фрида, как всегда, накрыла стол для ужина. Один Бог знает, что думает об их браке экономка. Она приходит каждое утро в семь часов – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Курт выходит из своей спальни, а Лорелея – из комнаты для гостей. В первый раз она не сумела скрыть изумления. Конечно, для богатых супругов естественно жить в отдельных комнатах, но чтобы новобрачные не спали вместе…
Должно быть, экономка решила, что ее новая хозяйка ненормальная. И, возможно, так оно и есть. Разве женщина в здравом уме позволила бы заманить себя в такую ловушку?
Курт пытается представить себя эдаким рыцарем, спасителем дамы, попавшей в беду, – точнее, даже двух дам, – но кого он обманывает?
В тот безумный день он заговорил о браке по расчету задолго до появления графини. А теперь страшно не любит, когда ему об этом напоминают. Предпочитает строить из себя мученика, женившегося из рыцарских чувств. Ерунда. Женился он, потому что этого хотел. Потому что хотел ее… и не получил.
Все эти ночи она спала в одиночестве. Спала? Сильно сказано. Часто лежала без сна, ненавидя Курта, презирая себя, за то, что не может найти выход из этого кошмара… и за то, что все еще хочет его.
Лорелея опустилась на стул и закрыла лицо руками.
Правда ужасна, о ней невозможно думать, но и прятаться от нее нет смысла. Всей душой она ненавидит Курта – и всем телом его желает. Ночь за ночью, лежа в постели и глядя в потолок, вспоминает о том единственном свидании, о его сильных руках, о вкусе его кожи…
Прошлой ночью Лорелея едва не поверила, что он идет к ней. За дверью комнаты послышались осторожные шаги, и сердце ее подпрыгнуло. Она села на кровати, прижимая одеяло к подбородку, в ожидании… да, в ожидании, что он сейчас войдет, ляжет с ней рядом, заключит ее в объятия и положит конец этому ужасу. Что наконец-то сделает ее своей женой. Шаги на миг затихли у ее дверей, а затем направились дальше. И сегодня Лорелея проснулась с едким чувством презрения к себе за собственную слабость.
Тяжкое бремя стыда легло ей на плечи. Что же она за человек? Как может, как смеет мечтать об объятиях человека, который силой принудил ее к браку. Который, если узнает правду, вполне возможно, попытается отобрать у нее сына?
Лорелея ощутила, как стены просторного дома смыкаются над ней, давят на нее, словно своды гробницы. Она вскочила на ноги и бросилась к дверям. Может быть, еще успеет догнать Анну и мальчиков…
Входная дверь распахнулась ей навстречу. На пороге стоял Курт – губы сурово сжаты, глаза мечут молнии. Вся кровь отхлынула от ее лица – таким она мужа еще не видела;
– Лорелея! – выдохнул он, и по этому слову она поняла все…
5
Лорелея повернулась и бросилась бежать. Позади хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги. Сильные руки мужа схватили ее за плечи, развернули лицом к себе.
– Нет! – вскрикнула она и с размаху ударила его кулаком в плечо. Руку пронзила острая боль: напряженные мускулы Курта показались ей крепче камня. Она снова замахнулась, но он перехватил ее руку, обхватил за талию и, легко подняв, понес через холл в комнату для гостей.
– Курт! – вопила она. – Не смей! Не надо!..
Он склонил голову и прильнул к ее устам, больно прикусив нижнюю губу. Лорелея вскрикнула. Воспользовавшись моментом, он проник в ее рот языком, и знакомое наслаждение наполнило ее, подавляя волю к сопротивлению. Рука скользнула на грудь, накрыла упругий холмик, пальцы нащупали сосок – и острое желание пронзило Лорелею.
– Нет! – простонала она.
Но тело отказывалось подчиняться приказам разума: оно выгнулось, плотнее прижимаясь к нему, и каждая клеточка в нем, казалось, кричала: «Да, да, это то, чего я хочу!»
Курт рухнул на кровать, не выпуская ее из объятий. Сердца их бились в едином ритме.
– Скажи! – прорычал он, торопливо расстегивая пуговки на ее блузке. – Скажи, что хочешь меня!
Лорелея молча замотала головой – она больше не доверяла своему голосу.
Пробормотав проклятие, Курт бросил возню с пуговицами и разорвал блузку сверху донизу. Теперь Лорелея лежала перед ним полунагая. И скульптурные изгибы груди, и глубокая благоуханная ложбинка в тени белого кружевного лифчика – все это принадлежало ему!