Ханс Бринкер, или Серебряные коньки, стр. 50

Что тут творилось! Сколько было смеха! Сколько слез! Какие начались подсчеты, после того как все вернулись в дом! Чудо, что Рафф не проснулся. Впрочем, сны он, должно быть, видел приятные: он улыбался во сне.

Могу вас уверить, что тетушка Бринкер и ее дети поужинали на славу. Теперь незачем было беречь вкусные яства.

— Отцу мы купим хорошую, свежую еду завтра, — сказала тетушка Бринкер, вынимая холодное мясо, вино, хлеб, желе и ставя их на чистый сосновый стол. — Садитесь к столу, детки, садитесь!

В ту ночь Анни, засыпая, думала, что вчера Ханс, должно быть, искал свой потерянный нож, и как будет забавно, если он действительно найдет его.

А Ханс, как только сомкнул глаза, увидел, что пробирается сквозь какую—то чащу; повсюду вокруг него лежат горшки с золотом, а с каждой ветки свешиваются часы, коньки и сверкающие бусы.

Как ни странно, но каждое дерево, к которому он приближался, превращалось в пень, а на пне сидела невообразимо прелестная фея в ярко—красной кофточке и голубой юбке,

Глава ХLII. Загадочные часы

В день посещения феи—крестной кое—что выяснилось еще раньше, чем нашлись пропавшие гульдены. А именно: выяснилось, как попали в дом часы, которые верная вроу Раффа так ревниво хранила целых десять лет. Не раз в минуты тяжкого искушения она боялась даже взглянуть на них, чтобы не поддаться соблазну и не ослушаться мужа. Тяжело ей было видеть своих ребят голодными и в то же время думать: «Продай часы — и детские щечки снова зацветут, как розы». — «Так нет же, — восклицала она тогда, — будь что будет, а Мейтье Бринкер не такова, чтобы забыть последнюю просьбу своего мужа!»

«Храни их бережно, вроу», — сказал он, отдавая ей часы. Вот и все. Никакого объяснения не последовало: ведь едва он произнес эти слова, как один из его товарищей рабочих ворвался в дом с криком: «Иди, друг! Вода поднимается! Тебя зовут на плотины!»

Рафф сейчас же ушел, и, как тетушка Бринкер уже говорила, она тогда в последний раз видела его в здравом уме.

В тот день, когда Ханс искал работу в Амстердаме, а Гретель, управившись с домашними делами, бродила в поисках щепок, сучков — вообще всего, что годится на топливо, тетушка Бринкер, сдерживая волнение, подала мужу часы.

«Глупо было бы ждать дольше, — говорила она впоследствии Хансу, — если одно слово отца могло объяснить все. Какую женщину ни возьми, всякой захотелось бы узнать, как попала к нему эта вещь».

Рафф Бринкер долго вертел и перевертывал часы; осмотрел их блестящие полированные крышки, потом привязанную к ним, аккуратно выглаженную черную ленточку. Но он как будто не узнавал их. Наконец он проговорил:

— А, помню! Ты так усердно натирала их, вроу, что они блестят, как новый гульден.

— Да, — сказала тетушка Брпнкер, самодовольно кивнув.

Рафф снова посмотрел на часы.

— Бедный малый! — пробормотал он и задумался.

Тетушка Бринкер не вытерпела.

— Бедный малый! — повторила она слегка раздраженным тоном. — А как ты думаешь. Рафф Бринкер, зачем я здесь стою, хотя мне нужно прясть, если не затем, чтобы побольше узнать от тебя про эти часы!

— Да ведь я давным—давно рассказал тебе все, — спокойно ответил Рафф, удивленно глядя на нее.

— Вовсе нет, ничего ты мне не рассказывал! — возразила ему жена.

— Ну что ж, если нет… Впрочем, все это нас не касается… так и не будем говорить об этом, — сказал он и грустно покачал головой. — Пока я так долго был мертвецом на земле, бедный малый, чего доброго, в самом деле умер. Да и не мудрено: плохой был вид у несчастного!

— Рафф Бринкер! Если ты так обращаешься со мной, хотя я с тобой нянчилась и столько от тебя вытерпела, с тех пор как мне стукнуло двадцать два года, то это прямо стыд и позор! — закричала тетушка Бринкер, густо краснея и задыхаясь.

— То есть как это я обращаюсь с тобой, Мейтье? — промолвил Рафф все еще слабым голосом.

— «Как это»? — проговорила тетушка Бринкер, передразнивая его голос и манеру говорить. — «Как это»? Да так, как обращаются со всякой женщиной, после того как она поддерживала мужчину в беде, после того…

— Мейтье!

Рафф наклонился вперед, протянув руку. Глаза его были полны слез.

Тетушка Бринкер бросилась к ногам мужа и стиснула его руки:

— О, что я наделала! Мужа своего до слез довела! А ведь и четырех дней не прошло, как он вернулся ко мне! Посмотри на меня, Рафф! Рафф, мой родной, мне так жаль, что я тебя огорчила! Но ведь я прождала десять лет! Тяжело мне так ничего и не узнать про эти часы. Я больше не буду спрашивать, Рафф. Вот что: мы их запрячем подальше, раз они вызвали нашу первую ссору после того, как господь только что вернул тебя мне.

— Я был дурак, что разревелся, Мейтье, — сказал Рафф, целуя ее, — а ты имеешь право узнать все. Но мне казалось, что говорить об этом — все равно что выдавать тайны умерших.

— А тот человек… тот парень… о котором ты говорил, — он умер, ты так думаешь? — спросила она, взяв часы, но все—таки присаживаясь у его ног на конец длинной скамейки и готовясь слушать.

— Трудно сказать, — ответил он.

— Он был очень болен, Рафф?

— Нет, болен он не был, насколько я знаю, но расстроен, вроу, очень расстроен!

— Может, он сделал что—нибудь дурное, а? — спросила она, понижая голос.

Рафф кивнул.

— Убил кого—нибудь? — прошептала жена, не смея поднять глаза.

— Да, что—то в этом роде, но его словам.

— Ох, Рафф… ты меня пугаешь!.. Расскажи подробнее… ты говоришь так странно… и весь дрожишь. Я должна знать все.

— Если я дрожу, вроу, это, наверное, от озноба. На моей душе, слава богу, нет греха!

— Выпей глоток вина, Рафф… Вот так, теперь тебе лучше. Ты говоришь, он совершил какое—то преступление?

— Да, Мейтье, кажется, убийство; так он сказал мне сам. Но я этому никогда не поверю. Такой хороший малый — лицо молодое, честное… ну вот как наш сын, только не такой смелый и прямой.

— Да, понимаю, — сказала тетушка Бринкер негромко, опасаясь, как бы муж не перестал рассказывать.

— Он наткнулся на меня совершенно случайно, — продолжал Рафф. — До этого я никогда его не встречал, а лицо у него было такое бледное, испуганное, каких я в жизни не видывал. Он схватил меня за локоть и говорит: «Мне кажется, вы честный человек»…

— Да, я тут он не ошибся! — с жаром перебила его тетушка Бринкер.

Рафф посмотрел на нее растерянно:

— На чем это я остановился, вроу?

— Парень взял тебя за руку, Рафф, — сказала она, с тревогой глядя на него.

— Да, вот именно. Я с трудом подбираю слова и все вспоминаю, как в полусне, знаешь ли…

— Ишь ты! Да и не мудрено, бедняга, — вздохнула тетушка Бринкер, поглаживая его по руке. — Не будь у тебя от природы столько ума, что и на дюжину бы хватило, никогда бы к тебе не вернулся рассудок… Значит, взял тебя парень за локоть и сказал, что ты на вид честный человек — как же иначе! А что потом? Это днем было?

— Нет, перед рассветом… задолго до утреннего звона.

— Это было в тот самый день, когда ты расшибся, — сказала тетушка Бринкер. — Помню, ты пошел на работу примерно около полуночи… Ты остановился на том, что он взял тебя за локоть, Рафф.

— Да, — продолжал муж. — Вот даже сейчас его лицо так и стоит у меня перед глазами… такое бледное и растерянное. «Подвезите меня немного вниз по реке», — говорит он. А я тогда, помнишь, работал далеко на линии, что в стороне Амстердама. Я сказал ему, что я не лодочник. «Дело идет о жизни и смерти, — говорит он. — Подвезите меня только несколько миль… Вот он, ялик, не на замке; но я ведь не знаю — может, его хозяин бедный человек, а мне не хотелось бы грабить бедняка!» Может быть, он выразился и не совсем так, вроу, — ведь все это я помню смутно, как сон. Ну, вот я и повез его. Проплыли мы миль шесть или восемь, и тут он сказал, что дальше побежит по берегу; а я спешил пригнать лодку обратно. Перед тем как выскочить на берег, он говорит, а сам чуть не всхлипывает: «Я могу довериться вам… я сделал… бог свидетель, что неумышленно… но человек умер. Я должен бежать из Голландии».