Птицелов, стр. 31

Он ввел руку в ее лоно, и оно раскрылось навстречу ему, истекая влагой желания. А он не торопился, подергивая нежные волоски курчавого треугольника, медленно проникая пальцем в сладостную глубину. Орелия изнемогала от желания и вскрикнула:

— Скорее! Скорее возьми меня, возьми до конца.

Его зеленые глаза загорелись страстью, он наклонился, вдыхая призывный запах ее плоти. Орелия потянула его к себе, вскрикивая:

— Иди же, иди!

Он лег на нее и впился в ее губы. Дрожь пробежала по ее телу, когда он, взяв рукой свой набухающий член, дотронулся до ее живота, а потом стал кончиком щекотать лоно. Она содрогалась, готовая принять его в себя. Наконец он перестал дразнить ее и вонзил свой затвердевший член в раскрывшееся навстречу ему лоно.

— О Боже! — выдохнул он, а Орелия закричала, почувствовав, наконец, свершение, к которому так рвалось ее тело. Но ей было больно, потому что она не была с мужчиной уже несколько месяцев.

Лайэм упоенно целовал ее губы, шею, плечи. Потом он снова ввел руку в лоно, и она корчилась от боли и наслаждения, пока он снова входил в нее. Никогда в жизни ей не было так хорошо.

— Ты такая страстная, — прошептал он. — И такая красавица. Мне кажется, что я люблю тебя.

— Любовь?

Она не успела ответить, потому что он снова ринулся в нее. На этот раз наслаждение было еще пронзительнее. Она обвила ногами его ягодицы и вонзила кончики пальцев в мускулистую спину. Ее руки дрожали, когда он двигался вверх и вниз, все глубже входя в нее. Все глубже и быстрее — и она волнообразно двигалась в этом ритме.

Со стоном наслаждения она вцепилась в его густые рыжевато-каштановые кудри. Он застонал, схватил ее за ягодицы и начал вжимать ее в свое тело, двигаясь все быстрее. Голова ее откинулась, губы раскрылись, и его имя прозвучало как стон наслаждения:

— Лайэм!

Он замер, будто пронзенный этим криком, с дрожью вышел из нее, и оба замерли в изнеможении. Он лежал, опираясь на локти, уткнувшись лицом в изгиб ее шеи, и его дыхание медленно выравнивалось.

Приходила в себя и она, и только теперь смутно подумала о том, понял ли он… понял ли, почему так легко вошел в нее?.. Догадался ли, что она не девушка. Но раздумывать об этом не было смысла. Что сделано— то сделано. И ей было так хорошо с ним.

— Орелия, — прошептал ои, перекатываясь на спину и нежно прижимая ее к себе.-Я знаю, что люблю тебя, теперь я уверен в этом.

Он любит ее. Она молчала, счастливая и измученная. Он тронул ее за плечо и настойчиво спросил:

— А ты, ты любишь меня?

— Да-да, — прошептала она.

— Ты еще не уверена в этом?-спросил он и, не дожидаясь ее ответа, сказал:-Тогда мы повторим. Он погладил ее по щеке, ласково дернул за мочку уха и впился губами в ее рот. — Слушай свое сердце, двигайся в его ритме, и все будет прекрасно, — настойчиво шептал он.

Она надеялась, что так и будет, но уже не думала ни о чем, лежа перед огнем, счастливая и разгоряченная. Она потянула рыжие волоски на руке, лежащей на ее груди, он нагнулся и нежно укусил ее в затылок.

— Ты же сказал, что не кусаешься, — прошептала она.

— Я сказал, что не кусаюсь больно, — возразил он. Его любовный укус был нежным и страстным.

— О, так ты превращаешься в зверя? Значит, в полночь с тобой происходят волшебные превращения?

— В зверя! — Он снова лег на нее и, глядя в ее глаза с притворной угрозой, тихо прорычал: — О, вот какие игры тебе нужны?

Она ответила ему нежным смешком:

— А мне никакие игры не нужны!

Но она чувствовала, что игры только начинаются.

— Пойдем теперь на кровать, — ласково, нежно прошептал он.

Луна сияла так ярко, что человеку пришлось вжаться в стену дома под окном, чтобы быть незамеченным. Он видел в оранжевом свете движущиеся тени.

«Значит, эти двое расположились перед камином».

Он прислушался, улавливая их шепот, разыгравшееся воображение помогло представить, что происходит. Когда раздались стоны торжествующей страсти, он понял, что все произошло.

Дрожь охватила его тело, к горлу подступила тошнота.

Пускай у нее были поклонники, но любовник — другое дело. Этот Лайэм О'Рурк заслуживает смерти и погибнет в мучениях. Умрет и она. Эти потные тела предаются страсти там, наверху, не понимая, что страсть разрушает Красоту, которая должна быть увековечена. Пускай Лайэм О'Рурк осквернил черную голубку… Все-таки он достигнет цели, и Орелия станет его лучшим произведением на алтарь богов. А пока, чтобы выйти из прострации, в которую повергло его осквернение черной голубки, он должен отвлечься. Придет и ее черед, а пока он займется сиротой…

Новый крик страсти прорезал тишину ночи.

Он скорчился от отвращения, и его вытошнило.

Глава 13

— Пусть тебя отвезет Фред, — настаивала Федра.

— Но ведь до Мэриэль совсем недалеко, — протестовала Орелия, допивая чай.

— Ты не должна выезжать одна. А если снова этот преследователь? — Орелия не ответила, упрямо поджав губы, но Федра продолжала: — Я оденусь и поеду с тобой. Прогулка мне полезна.

«Мы обе упрямы, как ослицы», — вздохнула про себя Орелия. — Ну зачем такая суматоха! — воскликнула она. — Закладывать карету, когда я дойду за пять минут.

Но Орелия чувствовала, что должна уступить тетке. Она вернулась на рассвете, и Федра, дожидавшаяся ее у камина, вздохнула с облегчением и не задала ей ни одного вопроса. А ведь по-прежнему есть основания беспокоиться — она не рассказала Федре о карете с тусклыми фонарями, которая следовала за ней и Лайэмом.

— Ну, ладно, — вздохнула Орелия, — пускай Фред запрягает.

— Спасибо, моя дорогая, я знала, что ты не заставишь меня тревожиться.

— Но мне это не нравится, — продолжала топорщить перышки Орелия, — неприятно все время чувствовать себя под присмотром.

Сегодня утром Мэриэль послала Орелии с сыном своей экономки записочку с просьбой нанести ей визит. Наверное, добросердечная средняя сестра, расстроенная ссорой, которая произошла на Выставке Дикого Запада, хотела наладить отношения. Орелия, умиротворенная и счастливая после ночи с Лайэмом, готова была пойти ей навстречу — ей, но не Файоне. Орелия сбежала вниз и распорядилась подавать карету, потом вернулась в столовую и, собрав со стола чашки и тарелочки, вымыла их. Мэри наверху убирала спальни. С возрастом этой женщине все труднее становилось выполнять всю работу по дому, поэтому и Федра, и Орелия старались незаметно помогать ей.

— Ты не знаешь, Файона будет у Мэриэль? — попыталась выведать у тетки Орелия, ведь та вчера провела со старшей племянницей весь вечер.

— Она мне не говорила о своих планах, — невозмутимо ответила Федра.

— Она ничего тебе не сказала вчера вечером?

— Нет, поверь, дорогая, твое имя ни разу не слетело с ее уст.

Орелия была раздосадована. Оказалось, что безразличие Файоны гораздо неприятнее, чем ее нападки. Она с облегчением узнала, что не встретится со старшей сестрой, но в глубине души почувствовала, что была бы рада примириться с ней.

Орелия расставила на подносе вымытую посуду и направилась в кухню, бросив на ходу:

— Ну хоть одна сестра еще мною интересуется.

Федра поспешила вслед за нею, мягко уговаривая ее:

— Поверь, дорогая, у тебя две сестры. Но, к сожалению, вам трудно поладить друг с другом, тебе и Файоне. Вы слишком похожи.

Чайные ложечки зазвенели в чашках, когда Орелия резко поставила поднос на столик.

— Ничуть мы не похожи! Что ты имеешь в виду? Мы совершенно по-разному смотрим на жизнь… идем разными путями.

— Я имею в виду, что вы обе — сильные личности, — объяснила Федра. — Каждая из вас выбрала свой путь в жизни и твердо верит, что именно этот путь — наилучший. И, знаешь ли, вы обе правы.

Орелия была изумлена.

— Как же это?

— Файона стала прекрасной женой и матерью и ведет активную жизнь в светском обществе. Ты нашла свое призвание в архитектуре и утверждаешь свободомыслие. Вы обе отдаете все силы своему выбору, одинаково искренни в своих убеждениях.