Шпоры на босу ногу, стр. 64
Мадам внимательно посмотрела на Чико – так, будто бы она и в самом деле прикидывала, крепко ли держится его голова на плечах… Но так ничего об этом и не сказала, а вновь повернулась к сержанту и продолжила:
– Я очень люблю бывать в том доме. А еще там вокруг такой чудесный лес! Еще когда я была вот такой, – и Мадам показала, какой именно, то есть лет, может быть, пяти, не больше…
– Ну, вот! Вы все же не француженка! – с жаром воскликнул Чико.
– Да, – согласно кивнула Мадам. – Да, а что? И чего это вы вскочили? Садитесь.
Чико покорно сел. И вот такими вот огромным глазами смотрел на Мадам. А Мадам сказала:
– Да, я не француженка, верно. Но и не русская. Я родилась в этих местах. А если же о том, что всех всегда интересует… – И тут Мадам нахмурилась. – Так скажу вот что: в последнее время мы весьма небогаты.
– А как это «в последнее»? – спросил сержант.
– А так, что после известных событий девяносто четвертого года на всё наше имение был наложен секвестр. Правда потом, вернувшись из Петербурга, отец подписал предложенные ему бумаги, и нам кое-что возвратили.
– Из Петербурга! – повторил сержант. – Ваш отец что, там жил?
– Нет, находился. В тамошней крепости. Два года. А потом была объявлена амнистия, и он вернулся. О, я тогда была еще совсем маленькая и поэтому ничего почти не помню, а вот мой покойный брат…
И Мадам осеклась, замолчала. «Покойный брат» – вот как она обмолвилась! Сержанту стало жарко! Ее брат – русский офицер, поручик коннопольского уланского полка – он, получается, убит! И, конечно же, в эту кампанию. Вот, значит, как! И сержант только покачал головой, потому что чего тут теперь скажешь, а потом осторожно посмотрел на Мадам. Мадам была очень бледна. Значит, сердито подумал сержант, он не ошибся – ее брат убит. А в каком деле? Но дел в этом году было так много, что теперь разве все вспомнишь! Вот поэтому сержант только и вспомнил, что седьмой гусарский с коннопольцами ни разу не сходился. Да и, вообще, русских улан сержант в деле видел только однажды – еще в самом начале, под Смоленском. Или, может, где еще? И сержант опять стал вспоминать. То есть сержант напряженно молчал. И Чико тоже. Зато Мадам опять заговорила:
– Так вот. Брат так рассказывал: тогда уже стемнело, было поздно. Как вдруг раздался стук. Мать подошла к двери и спросила, кто там. А ей в ответ: «Царский подарок!» Мать побелела. Руки задрожали. Открыла – а там наш отец! И смеется…
И Мадам замолчала. Закрыла глаза. И она еще долго так сидела, совершенно неподвижно. А после провела руками по лицу, повернулась к сержанту и – как всегда как ни в чем ни бывало – спросила:
– Так что, сержант, мы едем или нет?
– Едем, конечно! – воскликнул сержант. И тут же приказал: – Чико, вставай, собирайся!
Чико кивнул. Но вставать не спешил. А медленно собрал все три стопарика, построил их в рядок. Потом налил в них до краев. Потом раздал. Потом раздал баранину. Потом опять кивнул – и они выпили. Мадам сразу закашлялась.
– Снегу! Скорей! – велел сержант.
Мадам заела снегом. Сержант подал ей руку. Мадам схватилась за нее и быстро поднялась. И улыбнулась. А потом…
Артикул двадцать первый
ПРО ГОСПОДИНА СКУТЕРИНИ
Буцефал был разбужен, оседлан и взнуздан. Фляга завинчена и спрятана в суму. Мадам подсажена в седло. И они двинулись – сперва круто направо через поле, потом по перелеску, а потом опять через поле и в лес. Лес там был весьма густой и, как казалось сержанту, совершенно однообразный. Однако Мадам, и это сразу чувствовалось, довольно-таки хорошо знала тамошние места, потому что время от времени она весьма уверенно сворачивала с одной лесной дороги, точнее, тропы, на другую. Теперь, чтобы идти вровень с Мадам, Дюваль значительно прибавил шагу. Чико, едва поспевая за ними, время от времени что-то ворчал себе под нос и общий разговор уже не заводил. Вот так, в таком относительном молчании, они прошли уже немало. Лес с каждым шагом всё густел, солнце зашло, начало быстро темнеть. Чико вначале отставал шагов на пять, потом стал отставать на десять. Ну а когда отставание увеличилось до двадцати шагов, Чико не выдержал и закричал, что он так больше не может, что у него дрожат руки и ноги, а также зуб на зуб не попадает. Мадам остановила лошадь. Когда Чико подошел, он первым делом спросил:
– Сержант, а вы будете?
Сержант сказал, что нет, но и чтобы Чико тоже знал меру. Чико пообещал, что он проявит крайнюю осторожность, после чего, предварительно испросив у Мадам разрешения, залез в чересседельную суму, достал оттуда флягу и щедро к ней приложился. После чего весело сказал, что он теперь готов на всё, даже на то, чтобы еще раз выпить! И только опять приложился…
Как Мадам вдруг сказала:
– А вот теперь и я тебя, кажется, узнала! Пей, ты чего не пьешь? Господин сержант еще не запрещает. Пей, номер третий, пей, голубчик!
Но Чико уже было не до питья. Он с опаской посмотрел на Мадам и с еще большей опаской спросил:
– Какой это еще третий номер?
– А вот этого я и сама пока точно не знаю, – насмешливо ответила Мадам. – Может, не третий, а пятый. Или еще какой. Это надо было бы спросить у господина Скутерини!
– Скутерини! – явно испугался Чико. – Какой Скутерини? Я никакого Скутерини никогда не знал и знать не собираюсь!
Мадам смотрела на Чико и только улыбалась, а вот говорить ничего не говорила. И Чико тоже молчал. Тогда заговорил сержант:
– Извините, господа, но и мне тоже уже захотелось узнать, кто же такой господин Скутерини.
– Мне это неизвестно! – злобно сказал Чико.
Сержант посмотрел на Мадам. Мадам молчала. Сержант ждал. Тогда Мадам сказала:
– Чико!
Но Чико вначале убрал флягу в суму, и только потом уже посмотрел на Мадам. Мадам, улыбаясь, сказала:
– А знаешь, Чико, я могла и ошибиться. Правда?
Чико пожал плечами, отвернулся, помолчал. Потом, всё так же глядя в сторону, сказал:
– Мы, кажется, собирались куда-то идти.
– Да, это верно, – сказала Мадам. После чего потрепала Буцефала по гриве и сказала ему что-то по-русски. Буцефал сразу двинулся дальше.
И опять они какое-то время шли молча. А потом, когда Чико опять отстал шагов на двадцать, сержант вполголоса спросил:
– И всё-таки, кто же такой господин Скутерини?
– Человек, который сдал русским Витебск, – сказала Мадам. – Вот Чико и напугался, что я обвиню его в пособничестве Скутерини. – Мадам помолчала, а потом вдруг продолжила вот как: – А может, он вовсе и не Скутерини! Ведь он порой представлялся нам как господин Волков. А иногда и как Клямке. Ну а вообще, официально, он числился чиновником по особым поручениям при господине маркизе де Пасторе. Если вы такого еще не забыли.
– Это витебский гражданский губернатор? – спросил сержант.
– Так точно, – кивнула Мадам. – А господин Скутерини был при нем как наш общий знакомый Оливьер при маршале князе Московском. – Вспомнив о маршале, Мадам улыбнулась. И продолжила: – Так же, кстати, между маркизом и князем тоже можно найти много общего. Потому что если, как это мы недавно сами наблюдали, командовать арьергардом отступающей армии очень непросто… То, поверьте мне, и господину маркизу этим летом тоже досталась весьма беспокойная должность! Ведь русские так называемые летучие отряды постоянно тревожили Витебск. А несколько раз нам приходилось отстаиваться от них на самых городских форштадтах. И вообще, порой казалось, что Великая Армия и вовсе забыла о Витебске! Потому что ни с Макдональдом под Ригой, ни с Виктором в Смоленске не было никакого сообщения. А потом еще случилась эта странная болезнь, и из Витебска ушли баварцы. Шесть тысяч пехоты. Немало! Так, Чико?
– Так.
– Не отставай! Уже совсем темно, еще заблудишься! – Мадам, чтобы собраться с мыслями, потрепала Буцефала по гриве, потом продолжала: – Так вот. Они ушли, и Витебск оказался почти совсем незащищенным. Зато какие наиблагоприятнейшие слухи носились в ту пору по городу! Сразу честно скажу: мы и понятия не имели об истинном положении вещей. Но зато какое чудесное, какое восхитительное было тогда положение неистинное. Сколько оно приносило нам истинной, искренней радости! Так, например, не успели мы еще обсудить радостное известие о вступлении нашего… гм… французского авангарда в Тверь, как уже поступило сообщение о занятии Новгорода. Но даже и это не всё! Уже через какую-то неделю после известия о победе при Новгороде в городе начали поговаривать о первых стычках в окрестностях Петербурга. Поначалу это были только туманные слухи, а потом объявились и подробности: и откуда последовал главный удар, и кто первым прошествовал по Невскому проспекту, и кто брал Петропавловскую крепость, которую, как говорили, защищали англичане. Они де, эти англичане, сняли пушки со своих боевых кораблей, стоявших на Неве, однако это не спасло… Ну, и так далее. Надеюсь, вам смешно?