Шпоры на босу ногу, стр. 47
Стон повторился!
– Там кто-то умирает? – спросил сержант.
– Н-нет, совсем наоборот, – смущенно ответила Мадам. – Подождите меня во дворе.
Старуха и Мадам скрылись в доме. Сержант осторожно прикрыл за ними дверь и осмотрелся.
Ветер утих, метель успокоилась, и на небе показалась ущербная луна. Из хлева выглянул Чико, сержант махнул ему рукой – мол, все в порядке – и Чико сразу исчез. И это правильно, подумал сержант, пускай они уже ложатся, отдыхают, потому что день сегодня выдался очень нелегкий… Потом сержант попытался еще хоть о чем-нибудь связно подумать, но у него ничего не получилось. Тогда он развернулся…
И увидел в глубине двора, на пороге еще одного дома, босоногого мальчишку лет десяти. В руках у мальчишки с негромким треском горела лучина. Сержант улыбнулся ему, однако мальчишка никак на это не ответил – он, наверное, совсем недавно проснулся от поднятого во дворе шума и вышел посмотреть, что же случилось, а вот теперь никак не мог взять в толк, во сне все это или наяву. Сержант развел руками, улыбнулся еще приветливей… А мальчик окончательно проснулся, нахмурился и ушел в дом.
Но ведь дверь оставалась открытой! Потому сержант, недолго думая, вошел в тот дом.
В том – втором – доме было сумрачно и тихо; догоравший смоляк едва освещал голый, тщательно выскобленный стол и стоявшие вокруг него лавки. А в углу, под закопченной божницей, сидел все тот же мальчик и настороженно смотрел на сержанта. Сержант, переступив через порог, снял кивер, слегка поклонился иконам и снова вопросительно посмотрел на мальчика. Мальчик важно шмыгнул носом и поставил локти на стол. Тогда сержант осторожно прикрыл за собой дверь и сказал:
– Добрый вечер.
Ответа не было. И это правильно! Ведь если ты хочешь понравиться детям, так сделай им какой-нибудь подарок – орехи, миндаль, горсть сушеного винограда. Сержант, задумавшись, сделал еще один шаг вперед, похлопал себя по груди – так, будто у него за пазухой и впрямь был спрятан рождественский подарок… Но только брякнула медаль! Сержант виновато глянул на мальчика…
А у того в руке уже был нож – широкий и длинный, должно быть, для хлеба… и для незваных гостей! Но сержант все равно улыбнулся и, больше уже не думая про нож, смело пошел к столу, снимая на ходу медаль.
Мальчик проворно соскочил с лавки и поднял нож! Но:
– Посмотри! – как ни в чем ни бывало сказал сержант и протянул ему медаль. – Это редкая вещь, но я дарю ее тебе, потому что ты славный мальчик.
Но тот не шелохнулся – не поверил. Тогда сержант осторожно положил медаль на край стола, поближе к мальчику. Медаль была большая и блестящая, с красивым ярким бантом… И мальчик успокоился – сел к столу и принялся рассматривать подарок.
Сержант же скромно сел напротив. Сержанту было хорошо и даже, как это ни странно, он совсем забыл про голод. Мало того! Да, подумал сержант, он подарил чужому мальчику медаль – и что в этом такого? Это же его медаль, он честно заслужил ее и теперь может делать с ней все, что пожелает – таков закон войны. Вот, скажем, маршал, тот может делать со своими солдатами все…
Но когда мальчик решил узнать, что же скрыто в середине и принялся царапать боевую награду тупым зазубренным ножом, сержант слегка поморщился и отвернулся… Но это было все, что он себе позволил, потому что дар – он на то и дар, дары не отнимаются. Вот так-то вот! Сержант украдкой вздохнул, расстегнул ворот мундира, потом опять глянул на мальчика, хотел было что-нибудь сказать, то есть начать разговор… Но мальчик опять насупился, и сержант ничего не сказал. Потому что, подумал он, нужно говорить только тогда, когда тебя хотят услышать. Или когда ты уже сам ну просто не можешь молчать!
Итак, сержант молчал. Сидел, совсем забыв про голод…
И вообще забыв обо всем на свете! И вообще, как будто света не было! И самого сержанта тоже! Вот до чего он был тогда уставший – ну просто смертельно!
Артикул пятнадцатый
АФИСЬОН
И его солдаты тогда тоже очень сильно устали. Но им об этом думать было некогда. Потому что едва только они вошли в хлев и разместились, развели огонь…
Как Франц вдруг радостно всплеснул руками и молча указал на дальний угол…
Где и действительно было на что посмотреть! Ведь там, понурив голову, моргая грустными глазами, стоял годовалый бычок. А может, был тот бычок и значительно старше, но из-за своей пугающей худобы он смотрелся очень молодым. Но разве дело в возрасте? Вот как он уцелел после всего того, что здесь творилось, вот что было действительно странно. Прямо колдовство какое-то! Поэтому, завидев теленка, Гаспар опасливо перекрестился, Хосе задумчиво покачал головой…
И только Чико как-то уж очень нехорошо рассмеялся и даже потянулся было за саблей…
Но тотчас и он передумал! И подошел к бычку, дружелюбно почесал ему за ухом, похлопал по тощей спине и сказал, обращаясь к товарищам:
– Держу пари, что перед нами круглый сирота. Но характер в нем есть.
– А ты его все равно зарежешь, – мрачно добавил Хосе.
– Я? – удивился Чико. – С чего ты взял? Это у вас в Испании убивают быков, а нас такому не учили.
– Вот и прекрасно. Не трогай его.
– Как прикажите, сир. Чего еще изволите?
Хосе промолчал, сел на охапку соломы и задумался. В хлеву стало тихо – так тихо, что только и было слышно, как сопит бычок. И этот звук – по-своему, конечно – был просто невыносим! Так что Франц очень быстро не выдержал и очень сердито сказал:
– Ну, знаете! Я ничего не понимаю! Я голоден. Я больше не могу терпеть! Так что, с вашего, конечно, позволения… – и он уже шагнул было к бычку…
Но тут Хосе проворно удержал его за руку. Франц недоуменно посмотрел на товарища.
– Сядь! – приказал Хосе, и Франц послушно опустился рядом с ним. Франц явно испугался.
А Чико, тот потрепал бычка по загривку, вернулся к товарищам и сел поближе к огню, разведенному прямо на земляном полу. Спроси тогда у Чико, почему это он не зарезал бычка, и Чико не ответил бы. Он же сам себя тогда не понимал, он только чувствовал – нельзя это делать, и все. Но если Чико останется жить, то он когда-нибудь обязательно вспомнит об этом удивительном случае и скажет: «Я тогда вдруг подумал, что все мы как годовалые бычки. Пляшем, мычим. А после вдруг приходит некто в кожаном фартуке и режет нам глотки. Нет, лучше сдохнуть от голода, подумал я тогда, чем съесть товарища!». Но это им будет понято только потом, если, конечно, повезет и Чико выживет. А пока что он просто сидел у огня и молча – и совершенно бездумно! – считал языки пламени. И Франц, наверное, считал. Да и Хосе, небось, был занят тем же самым. А что? Они ведь все трое сидели молча, и не шевелясь, и глаз от огня не отрывая…
Так что теперь один лишь Гаспар стоял посреди хлева и почему-то надеялся, что о нем сегодня не вспомнят. Но тут Франц вдруг резко отвернулся от огня и, повернувшись к кучеру, сердито спросил:
– Гаспар, да объясни ты мне, что это они задумали?!
Гаспар пожал плечами, еще немного постоял, а после подошел и тоже сел к огню. Гаспар привык не выделяться, отец учил его, что в жизни это очень важно – не выделяться, это помогает.
А вот Франца никто ничему не учил, Франц во всем был круглым неучем. Поэтому он еще раз внимательно осмотрел товарищей и начал, как ему казалось, издалека:
– Эх, если бы вы только знали, как я умею готовить жаркое! Многое, конечно, зависит от приправы, и тем не менее…
– Молчи! – прикрикнул на него Хосе.
– Молчи, молчи! – обиделся Франц. – Я-то, конечно, могу и замолчать. Но ты сначала объясни мне, почему ты обрекаешь меня на голодную смерть? Ты что, император? Или генерал-кригс-комиссар?
Хосе раздраженно поморщился, но не ответил. Хосе, конечно, мог бы тогда многое сказать и объяснить! Но не хотелось ему этого, потому что есть в нашей памяти такое, о чем просто так, по заказу, не станешь рассказывать. А вот другие, те пожалуйста, им только дай языком почесать! Поэтому Хосе отвернулся от Франца и посмотрел на Чико. Но тут даже Чико посчитал за лучшее отшутиться – и сказал с наигранной серьезностью: