Ежевичное вино, стр. 25

— Это ты меня бросил. Наобещал с три короба и бросил. Ты бросил меня. Ты даже не попрощался. — Джей понимал, что говорит сам с собой, и тем не менее голос его звенел от злости. — И ты смеешь мне говорить, что мне надо было вернуться?

Джо невозмутимо пожал плечами.

— Люди пускаются в путь, — спокойно сказал он. — Люди хотят найти себя — или потерять, кому что. Какое хошь клюше. Но ты ж небось сейчас сам так делаешь? Бежишь?

— Я не знаю, что я сейчас делаю, — сказал Джей.

— Эта твоя Керри, — продолжал Джо, будто не расслышал. — Очередная девица. Но ты опять проворонил удачу. — Он усмехнулся. — Ты знаешь, что у нее зеленые линзы?

— Что?

— Линзы контактные. У ней голубые глаза вообще-то. Столько времени прошло, а ты и не в курсе.

— Бред, — пробормотал Джей. — Все равно тебя здесь нет.

— Здесь? Здесь? — Джо повернулся к нему, сдвигая кепку на затылок характерным жестом, который Джей прекрасно помнил. Он усмехался, как всегда, когда собирался ляпнуть что-нибудь возмутительное. — А кто тебе сказал, где это — здесь, а? Кто тебе сказал, что ты сам — здесь?

Джей закрыл глаза. Оттиск силуэта старика мгновение танцевал на сетчатке, словно бабочка билась в окно.

— Всегда ненавидел, когда ты так говорил, — признался Джей.

— Как — так?

— Ну, всякую мистическую чушь вещал. Джо хихикнул.

— Восточную философию, сынок. Я научился ей у тибетских монахов, когда бродил по миру.

— Да врешь ты все, — объявил Джей. — По первой автостраде [55] ты бродил, а не по миру.

Он уснул под смех Джо.

26

Пог-Хилл, лето 1977 года

Первую половину того лета Джо был в отличной форме. Он казался моложе — Джей его таким не видал, — бурлил идеями и проектами. Почти все дни он работал на участке, хоть и осторожнее прежнего, и чай они пили на кухне, в окружении помидорной рассады. Джилли приходила каждые пару дней, они спускались в железнодорожную выемку и, как обычно, собирали сокровища, чтобы потом отнести их вверх по насыпи к дому Джо.

Они уехали из центра Монктона в мае, объяснила Джилли, когда компания местных детишек начала безобразничать в их прежнем лагере.

— Ублюдки, — небрежно обронила она, затягиваясь общей сигаретой и передавая окурок Джею. — Сперва просто обзывались. Ну и хрен с ними. Потом начали колотить в двери по ночам, потом — кидать камни в окна, потом — пускать петарды под днищем фургона. Потом отравили нашего старого пса, и Мэгги сказала, что с нее хватит.

Джилли в тот год начала ходить в местную школу. Она почти со всеми поладила, сказала она, только не с этими. Джилли не слишком распространялась, но Джей догадывался, что все было хуже некуда, раз Мэгги переехала в такую даль.

— Самая мерзкая — она у них заводила — девчонка по имени Гленда, — рассказывала Джилли. — На год старше меня, я с ней дралась пару раз. Больше никто не осмеливался ей перечить, потому что у нее брат.

Джей взглянул на нее.

— Ты его знаешь. — Джилли сделала еще одну затяжку. — Здоровенный ублюдок с татуировками.

— Зет.

— Ага. Хотя бы он теперь закончил школу. Я его нечасто вижу, разве что иногда внизу, на Крае, когда он птиц стреляет. — Она пожала плечами. — Я редко туда хожу, — добавила она, словно защищаясь. — Ну, не очень часто, правда. Мне не нравится.

Дальний Край теперь принадлежит им, узнал Джей. Банда, человек шесть-семь от двенадцати до пятнадцати лет, сестра Зета верховодит. По выходным они наведываются в город и подбивают друг друга воровать мелочевку из газетного киоска — обычно конфеты и сигареты, а потом отправляются на Край и шастают там без дела или пускают фейерверки. Прохожие стараются не связываться, боятся брани или насилия. Туда теперь даже собачники не ходят.

Новости странно опустошили Джея. После битвы камнями он остерегался Края, все время носил амулет Джо в кармане, постоянно ждал беды. Он избегал канала, зольной ямы и шлюза — слишком рискованно. Он уж постарается с Зетом не встречаться. Но Джилли не боялась. Ни Зета, ни Гленды. Она тревожилась за него, не за себя. Джей обозлился.

— Что ж, я не собираюсь держаться подальше, — пылко произнес он. — Я не боюсь кучки малявок. А ты?

— Конечно нет!

Ее протест подтвердил его подозрения. Неожиданно Джею захотелось доказать ей, что он может позаботиться о себе ничуть не хуже ее, — впервые после битвы камнями в зольной яме он понимал, что, когда дело доходит до драки, Джилли даст ему сто очков вперед.

— Давай завтра, — предложил он. — Сходим в зольную яму, бутылок накопаем.

Джилли усмехнулась. В солнечном свете ее волосы пылали почти так же ярко, как уголек сигареты. На носу красовалась розовая обгорелая полоса. Джей ощутил, как его затопляет незнакомое чувство, настолько сильное, что его слегка затошнило. Словно что-то сдвинулось внутри, настраиваясь на частоту, о которой он доселе не знал и не догадывался. Внезапно ни с того ни с сего ему захотелось прикоснуться к ее волосам. Джилли насмешливо смотрела на него.

— Ты уверен, что готов? — спросила она. — Ты не трусишь, Джей? — Она запрыгала вокруг и заверещала зайцем: — Пёё-эе-эе-эх-х-х-е! Совсем-совсем не трусишь, зайчишка?

Странное чувство, мгновение непостижимого откровения прошло. Джилли запулила окурок в кусты, продолжая усмехаться. Джей сгреб ее в охапку и растрепал ей волосы, пряча свое смущение, а она завизжала и пнула его в голень. И все снова стало нормальным — по крайней мере, тем, что сходило между ними за норму.

Той ночью он плохо спал, лежал без сна в темноте и думал о волосах Джилли — чудесного, яркого оттенка, среднего между кленово-желтым и морковным, — и о красном глинистом сланце осыпи над зольной ямой, и о голосе Зета, шепчущем «Ничё, подожду» и «Ты покойник» ему в уши, а потом не выдержал, вскочил и выудил старый амулет Джо в красном фланелевом мешочке из сумки, где тот обычно лежал. Джей стиснул его — потершийся и залоснившийся за три года — в кулаке, и ему немедленно полегчало.

Напуган? Конечно нет.

Волшебство на его стороне.

27

Ланскне, март 1999 года

Я полюбил Джея. Мы созревали вместе, он и я, и во многом были схожи. Наша сложность не видна с первого взгляда случайному наблюдателю. Невежественное нёбо найдет в нас дерзость, говорливость, что искажает более глубокие чувства. Простите, если с возрастом я стал претенциозен, но одиночество и не такое творит с винами, а путешествие и грубое обращение ничуть не улучшили меня. Кое-что лучше не закупоривать слишком надолго.

У Джея, конечно, все иначе. У Джея злость.

Он не помнил времени, когда ни на кого не злился. На родителей. На школу. На себя самого. И больше всего на Джо. На Джо, который исчез в тот день без предупреждения и без причины, оставив лишь пакетик семян, прямо как в безумной волшебной сказке. Дурной винтаж, эта злость. Дурен для духа, его и моего. «Особые» тоже это чувствовали. Четыре бутылки ждали на столе в напряженном и зловещем молчании, в их животах плескался темный огонь.

Проснувшись утром, Джей вновь увидел Джо. Тот с кружкой чая сидел за столом, опершись локтями на дерево; кепка сдвинута набекрень, маленькие очки-полумесяцы для чтения умостились на кончике носа. Пыльный солнечный свет проникал через дырку в одной из ставен и золотил его плечо так, что оно растворялось почти до невидимости. Он был создан из той же самой воздушной материи, что наполняла его бутылки; там, где он был освещен, я видел сквозь него, хотя Джею он показался вполне плотным, когда он рывком проснулся, чтобы провалиться в новый сон.

— Доброе утро, — сказал старик.

— Все понятно, — просипел Джей. — Я схожу с ума. Джо усмехнулся.

— Да ты всегда был малехо не в себе, — сказал он. — Сдуру разбросал семена над рельсами. А должен был сберечь. Использовать. Если б сделал, чего надо, ничего б и не случилось.