Планета лысого брюнета, стр. 5

Глава 5. Лысый брюнет и его команда

Трое дяденек неопределенного вида сидели в садике на хилой скамейке и занимались подозрительным делом – пересчитывали ножи, вилки и прочие колюще-режущие предметы, незаменимые в домашнем хозяйстве. Звали дяденек Кусаев, Ломакин и Грызунов. Четвертый дяденька стоял перед ними и наблюдал, чтобы ни одна вилка, ни один самый малюсенький ножичек не остались несосчитанными и забытыми. Этот дяденька, который стоял, был лысый, как куриное яйцо. Пиратская серьга в его ухе клацала костяными зубами, когда какой-нибудь из дяденек на скамейке ошибался или сбивался со счета.

– Два умножить на два получается… – дяденька Кусаев задумался.

– Пять, – подсказал ему дяденька Грызунов, глянув на ученическую тетрадку, лежащую у него на колене, с таблицей умножения на обложке.

Череп в ухе дико захохотал почти не слышным для окружающих смехом, но дяденька Грызунов услышал. Он знал, что если череп смеется, значит быть ему, Грызунову, битым. Это в лучшем случае, когда у лысого хорошее настроение. В худшем – его лишат лекарства от доброты, которое им выдает лысый в обмен на партии колюще-режущего товара, принесенные ему в нужном количестве в нужный срок и в нужное место, а именно на эту скамеечку.

– Извиняюсь, это я тетрадь перепутал. – Улыбающийся дяденька Грызунов ловко дрыгнул коленной чашечкой, тетрадь подскочила вверх и спряталась у Грызунова за пазухой. На колено легла другая – тоже с таблицей умножения, но только – правильной.

Лысый для расчетов с людьми выдал каждому из своих помощников три тетради: одну правильную и две неправильные. На правильной таблица умножения на обороте была правильная, то есть соответствовала действительности. Дважды два на ней равнялось четырем, трижды три – девяти, и так далее. В неправильных же тетрадях таблица умножения была двух типов: 1) в выгодную для себя сторону; 2) в сторону, невыгодную для других. Например, если надо было кому-нибудь отдавать долг, то из кармана вынималась тетрадь первого типа. Трижды три в ней равнялось шести, то есть ты, отдавая долг, экономил в этом случае три рубля, если долг переводился на деньги. Когда же надо было забирать долг, то вытаскивалась тетрадь другая. Трижды три в ней равнялось уже двенадцати, то есть ты получал со своего должника на три рубля больше, чем он был должен.

Лысый был большой мастер по части изобретений такого рода. Это он в давние еще времена придумал стакан для торговли семечками с утолщенными стеклянными стенками и высоким дном. В такой стакан семечек умещалась ровно на пятьдесят граммов меньше, чем в стакане обычном. А сто граммов семечек стоили тогда десять копеек, так что считайте сами. Он был дедушкой русского лохотрона, основателем движения напёрсточников, создателем первых отечественных пирамид по выманиванию у населения законных трудовых сбережений. Словом, опыт лысый имел немалый и пользовался большим уважением… скажем так – в определенных кругах.

Только вот зачем ему сдался металлический хлам в виде вилок, штопоров, пилочек для ногтей, заколок, – никто в этих самых определенных кругах не знал, и куда он всё это девает, также никто не ведал. Свою тайну лысый не открывал ни одному человеку и любые попытки сунуть нос не в свои дела пресекал строго.

А еще у лысого был удивительный порошок злости, помогающий людям выжить в тяжелых современных условиях, когда любое проявление доброты, даже невольное, оборачивается мгновенно против тебя же. Порошок этот пользовался громадным успехом и стоил большие деньги. Ведь многие люди считали, что им не хватает злости, и все, кто их окружает, спекулируют на их доброте. И люди его покупали. Чтобы выкинуть из общей прихожей соседский шкаф или детскую коляску. Чтобы обругать человека в очереди. Чтобы опередить старушку и занять место в трамвае или автобусе. Начальникам порошок был нужен, чтобы держать в узде подчиненных. Подчиненным – чтобы хамить начальству. Злостью торговать было выгодно.

Но лысый имел в запасе также и порошок доброты. Он держал его в розовеньких бутылочках с розовыми завинчивающимися пробками – в отличие от порошка злости, который был в бутылках зелененьких с пробками такого же цвета. Спросу на порошок доброты не было решительно никакого. Как-то эксперимента ради лысый сплавил партию розовеньких бутылочек некоему тамбовскому мафиози. После этого ему пришлось долго прятаться, потому что вышеупомянутый мафиози в приступе безудержной доброты вложил деньги не в новое казино, а в строительство трех детских садов и приюта для бездомных животных.

Где он брал свои чудесные порошки, это лысый тоже держал в секрете.

Когда последняя вязальная спица, сосчитанная и записанная в тетрадку, перекочевала из рук помощников в объемистый «дипломат» лысого, их начальник сказал: «Не густо» – и сердито помотал головой.

Дяденька, который Кусаев, в ответ на это развел руками:

– Вот и я говорю – не густо. Шарики почти на исходе, на стекольной фабрике закрывают игрушечные цеха, и поддельные конфеты на палочке изготавливать уже практически не из чего.

– А мозги у вас на что? – фыркнул лысый, защелкивая на «дипломате» замок. – Изобретайте, творите, экспериментируйте! Клин что ли сошелся на этих стеклянных шариках? В конце концов, можно делать конфеты из сухого канцелярского клея. Или из березового гриба, который на деревьях растет. Да из чего угодно – главное ж не начинка, она же все равно несъедобная. Главное – как начинку упаковать.

– Я однажды работал на шоколадной фабрике, – сказал дяденька Грызунов, – так мы с ребятами что придумали: у детей в песочницах отнимали резиновые игрушки, а потом на работе заливали в эти игрушки в дырочку шоколадную массу, которая внутри застывала. Вахтеры на проходной на нас не нарадовались: вот какие добрые на нашей фабрике работают папы, да как они любят своих ненаглядных деток, каждый день им покупают игрушки – слоников, бегемотов, мишек всяких, кротов. А мы этих слоников, бывало, за вахту вынесем, ножиком резиновое их пузо за углом вскроем, и слоник или там, к примеру, верблюд – уже не резиновый, а из самого натурального шоколада. Отбою от покупателей не было, приятно вспомнить.

– Вот видишь, – похвалил дяденьку Грызунова лысый. – Выходит, можешь, когда захочешь.

– А я свинец из лаборатории выносил, когда помощником лаборанта работал, – следом за дяденькой Грызуновым поделился опытом своей жизни дяденька, который Ломакин. – Свинцовый лист вокруг пояса обернешь и идешь себе спокойненько мимо вахты.

– Кому он нужен, этот твой дурацкий свинец? – удивились одновременно дяденьки Кусаев и Грызунов.

– Рыболовам, чтобы грузила делать, – ответил им который Ломакин. – Водолазам для тяжести, чтобы при подводных работах течение с места не уносило. Путешественникам на воздушных шарах – эти брали у меня свинец для балласта. Только все это продолжалось недолго, – печально закончил дяденька. – Выхожу я однажды за проходную и чувствую – теряю сознание. В этот раз я, чтобы перевыполнить норму, обернул вокруг себя не один лист, а сразу два. Упал я, значит, за проходной, лежу в обмороке, в глазах темно. Что потом было, мне уже, когда увольняли, в отделе кадров рассказывали. Оказывается, бросились ко мне люди на помощь, хотели меня поднять, отнести на руках в медпункт – а поднять-то не получается. На мне же не какой-нибудь алюминий, на мне свинец, целых два листа, – здесь не то что поднять, здесь от пола оторвать трудно.

С полминуты на скамейке молчали, сочувствуя несчастью товарища, потом дяденька, который Кусаев, исподлобья взглянул на лысого:

– Вы вот брошечку выменяли на шарик – из тех, которые я со стеклянной фабрики выносил, – так эта брошечка, наверно, с брильянтами? Если она с брильянтами, то не плохо было бы поделиться.

– Ай-ай-ай! – сказал ему лысый. – Мы же с вами интеллигентные люди, а разве интеллигентные люди когда-нибудь друг друга обманывают? Нет, камешки не брильянты. Обыкновенный пластмассовый ширпотреб. Но на то, господа джентльмены, и существуют на свете профессионалы, чтобы обыкновенный пластмассовый ширпотреб превратить в чистейшей воды брильянты. – Он понизил голос до шепота. – Камешки я повыковыряю и продам под видом брильянтов знакомому ювелиру Мошнягеру. Он слепой, у него правый глаз – минус восемь, левый – минус двенадцать, работает на ощупь, а на ощупь отличить брильянт от пластмассы практически невозможно. Так-то, господа джентльмены!