Лань — река лесная, стр. 9

— А-а, один день — и спадёт, — успокоил его дед Рыгор, который вёл свою лодку рядом с лодкой учёного. — Махнём снова на Задубенское озеро или на Кривой залив. А ещё лучше — на Лесное. Давненько я там не бывал.

— Добираться трудно будет.

— Два часа, не больше. По Серебрянке. Я канаву знаю. Даже моя лодка проходит свободно.

— А это неплохая идея! — повеселел Николай Николаевич. — Мне туда очень нужно. Это один из водоёмов, где я ещё ни разу не был.

Река быстро мчала лодки вниз по течению. Пуща дремала. Только изредка, потревоженные утренним ветерком, лениво вздыхали ели.

— Вот попотел бы, если б вверх плыть! — заговорил Валерка, который не мог долго усидеть молча.

— Ты лучше скажи, чем это так вкусно пахнет в нашей лодке? — наклонившись к его уху, прошептал Алик.

— А чем? — испуганно потянул носом Валерка. Серые глаза его тревожно забегали, словно мышки, попавшие в мышеловку. — Н-ничем.

— А ты нос прочисти.

Валерка послушно высморкался, пожал плечами:

— Ну, н-ничем… Может, от воды…

— Ты хоть бы от меня не таился. Думаешь, не знаю, куда ты вчера вечером забрасывал свой «музыкальный крючок»?

Валерка сразу успокоился. Он заговорщически посмотрел на Алика и прошептал:

— Ну и молчи, если знаешь. Я всё по-честному сделал.

— О чём вы там шепчетесь? — поинтересовался Николай Николаевич.

— Да так. Посмотрите, сколько белых кувшинок! Попрятались в воде, одни макушки торчат. — Валерка перегнулся через борт и начал один за другим вылавливать в воде красивые белые цветы.

Алик тоже сорвал две или три кувшинки, а потом, удобнее устроившись на скамье, стал наблюдать за дедовой лодкой.

Дед Рыгор мерно взмахивал вёслами, то и дело поворачивая голову по ходу лодки. Лёня спал. Его кудрявая голова клонилась то в одну, то в другую сторону. Время от времени он тыкался лбом в дедовы колени, на секунду открывал глаза и тут же засыпал снова.

Алик долго с улыбкой следил за другом, потом перевёл взгляд на Архипа Павловича. Скуратов сидел, подняв воротник, на носу и, казалось, дремал.

«Почему он последнее время всё молчит? — подумал Алик. — Неужели всё-таки недоволен, что взяли нас?»

— Салют рыбакам! — прозвучал вдруг над водой сильный весёлый голос.

Все оглянулись. Даже Лёнька проснулся и стал протирать кулаками глаза. И только Скуратов, который сначала было обернулся на голос, вдруг снова опустил голову и словно бы окончательно уснул.

Легко приплясывая на воде, наперерез им плыла резиновая лодка, очень похожая на большую пуховую подушку.

— А-а, Леон Иванович! — обрадовался дед Рыгор. — Куда это ты на своём «стратостате»?

— Да куда глаза глядят! — бодро ответил Леон, хватаясь рукой за борт дедовой лодки.

— А мы вот целым колхозом выбрались, — заговорил дед, прикуривая папиросу, которой его угостил Леон. — Видал, сколько нас тут!

— Это мне на руку: больше рыбаков — меньше рыбы.

— А-а, сколько её нужно, той рыбы! Поймал на сковороду — и хватит, — махнул рукой дед. — А компанией веселее. Один слово, второй слово, смотришь — беседа!

— А я, дедуся, люблю тишину. Потому и места выбираю подальше. Взгляни на берега. Разве это ловля? Рыбак на рыбаке сидит, ступить некуда.

Леон тоже закурил и на минуту умолк. Николай Николаевич с интересом рассматривал нового знакомого.

От деда Рыгора он кое-что слышал про этого рыбака. Он знал, что Леон Галькевич работает на строительстве электростанции не то прорабом, не то техником. А ещё — что никто в округе не ловит на спиннинг рыбы больше, чем Леон. Николаю Николаевичу давно хотелось повидать знатного спиннингиста, и вот теперь он был рядом. Но ничего особенного не нашёл Казанович ни в лице Леона, ни в его поведении. Худощавый, немного сутулый, — это было заметно по тому, как он сидел в лодке, в синем комбинезоне и в высоких, выше колен, резиновых сапогах, — Леон имел вид самого обыкновенного, «серенького» рыболова-любителя, каких немало бродит летней порою по берегам рек и озёр в поисках рыбацкого счастья. И лицо у Леона было заурядное — лицо сельского жителя: обветренное, тёмно-коричневое, словно вырезанное из ольховой колоды.

Приметными были только глаза Леона. Большие, светло-серые, проницательные, они убеждали, что перед тобой человек умный и весёлый.

— Так куда ты всё-таки? — нарушил молчание дед Рыгор. — Может, давай вместе. Мы для начала на Зелёную поляну, а там — на Лесное.

— Нет-нет, спасибо! Я уж как-нибудь один. Привык. Вот найду местечко потише и дам спиннингу волю. Бывайте, ни хвоста вам, ни чешуйки!

Леон оттолкнулся от дедовой лодки и ловко взмахнул коротеньким веслом.

— На сук не напорись, а то наделаешь ветру! — бросил ему вслед дед Рыгор.

— Ничего! Пузырь у меня надёжный! Бывайте! Может, загляну как-нибудь.

Вскоре «стратостат» Леона скрылся за поворотом реки.

— Чудак! — проводив его глазами, сказал дед Рыгор. — Мог бы давно иметь хорошую лодку, так нет — привязался к этой душегубке. Нахлебается когда-нибудь воды…

— Привычка, — будто только сейчас проснувшись, заметил Скуратов. — Кто это был?

— Ах, беда! — вдруг засуетился дед. — Хоть ты назад его зови. И как это я забыл познакомить вас? Вот с кем вам нужно было поговорить. Это же ближайший друг Василя Кремнева. Всю войну вместе партизанили… Просто из головы вылетело! Вот что значит старость…

— Ну ничего, ничего, — принялся успокаивать деда Архип Павлович. — Ещё не раз, даст бог, встретимся. Он ведь обещал заглянуть.

Последние слова, как заметил Лёня, Скуратов произнёс без всякого энтузиазма.

Тихая Лань сделала ещё один поворот и выпрямилась, ослепительно засверкала на солнце. Все в лодках оживились, заговорили, как по команде, повернулись направо. Вот сосны начали редеть, потом как-то вдруг испуганно метнулись прочь от берега, и глазам путешественников открылась красивая, совсем круглая, усеянная редкими молодыми берёзками поляна.

— Пр-раво руля! — шутливо скомандовал Николай Николаевич, и лодки на полном ходу врезались в низкий песчаный берег.

Лёнина обида

Кажется, не такое уж сложное дело поставить две палатки, а провозились с ними почти до трёх часов дня. Зато сделали всё капитально. Обвели палатки канавами, — чтобы не подтекала вода, если вдруг снова пойдёт дождь, — устроили нары, завалили их еловыми лапками и сухим мхом.

Для каждой палатки смастерили по столу. Досок не было, пришлось наколоть плашек и обтесать их. Получилось совсем недурно. Большой «обеденный» стол поставили на свежем воздухе.

Короче говоря, сделали всё, чтобы было на чём поесть, поспать и просто посидеть.

Об Архипе Павловиче позаботились особо: человеку больше всех придётся работать. Для него даже соорудили отдельный «рабочий кабинет». Поодаль от палаток (чтобы не долетал шум из лагеря), в молодом орешнике, поставили большой и довольно изящный шалаш, который накрыли сначала брезентом, а поверх его — еловыми лапками. Получился не шалаш, а «настоящая дача», как шутил дед Рыгор. В шалаше тоже поставили стол и даже «мягкое кресло» — толстый чурбак устлали мхом, и на это сооружение, как шляпу, надели мешок. Из лозы сплели плотную дверь. А чтобы Скуратов мог, если захочется, писать и ночью, над столом подвесили карбидную лампу.

Окончив работу, Николай Николаевич и дед Рыгор поехали ловить живцов — они собирались поставить на ночь жерлицы. Архип Павлович решил заняться своими делами. Накануне дед Рыгор передал ему рукописи и дневник Василя Кремнева. Четырнадцать лет хранил их старый партизан, всё ждал, что вернётся автор. А теперь вот отдал в чужие руки. Что ж, погиб человек, так пусть не погибнет его труд!.. Надежды, что Василь вернётся, после рассказа Скуратова не оставалось.

Скуратов уже был возле своей «дачи», когда его догнал Лёня.

— Ко мне? — задержался Архип Павлович.

— Ага! — радостно улыбнулся Лёня. — Вы будете работать?