Карманный оракул, стр. 22

292. Пусть человеческая натура возвышается над обязанностями сана, а не наоборот. Как ни высок пост, покажи, что личность выше. У кого велик запас духовного, тот с каждым новым делом сам растет и выказывает все больше достоинств. Дело до края заполнит лишь того, у кого сердце мелко, и в конце концов он потерпит крах и в делах и в репутации. Великий Август гордился тем, что он больше человек, нежели монарх. Для этого надобна высота души и благоразумная уверенность в себе.

293. О зрелости. Она блистает в облике, но еще вернее – в нраве. Вес материальный указывает цену золоту, вес моральный – личности: украшая дарования, он внушает уважение. Осанка человека – фасад души; степенность – не косная ограниченность, как полагает пустомыслие, но спокойная уверенность: в словах наставительна, в делах образцова. Зрелость свойственна лишь человеку во всем смысле слова – насколько он зрел, настолько он личность; выйдя из детства, он обрел важность и авторитет.

294. Умерять себя в суждениях. Всяк судит да рядит, как ему выгодно, и не скупится на доводы в пользу своего суждения. У большинства мнение во власти пристрастия. Два лица столкнутся в противоречии, и каждый полагает, что правда на его стороне, но разум никогда не двуличен. Пусть же разумный в щекотливых случаях хорошенько поразмыслит – и, может статься, оглядка на себя исправит оценку суждения другого. Пусть поставит себя на место противника, пусть поймет его доводы – тогда, быть может, и его не осудит и себя так безоговорочно не оправдает.

295. Не суетливым быть, а деловым. Очень деловыми притворяются те, кому всего меньше это свойственно. Из пустяка делают невесть что, да еще с видом преважным, – этакие хамелеоны, глотающие хвалу, отчего у людей кругом отрыжка смехом. Тщеславная суетность всегда несносна, в делах же смехотворна. Муравьишки эти, подбирая крохи почестей, притязают на славу подвигов. Меньше всего хвались высокими достоинствами; довольствуйся делом, хвалить предоставь другим. Деяния даром отдавай, не продавай. И негоже нанимать золотое перо, дабы воспевало твое ничто, в досаду достойным. Героем надо быть, а не казаться.

296. Муж достоинств величественных. Великие достоинства творят великих людей: одно такое равно множеству средних. Некто желал, чтобы все у него было большое, даже обиходные вещи [63]; насколько же достойней, когда великий муж желает того же для уборов своего духа. В боге все бесконечно, все безмерно, а в герое все должно быть великим и величавым, дабы все его деяния и даже слова облечены были трансцендентно грандиозным.

297. Поступать всегда так, будто на тебя смотрят. Осмотрителен тот, кто смотрит, как на него смотрят – или посмотрят. Он знает, что у стен есть уши, что зло совершенное рвется наружу. Даже наедине он так себя ведет, словно весь мир его видит, ибо знает, что все узнается: видит свидетелей уже сейчас в тех, кто, возможно, ими станет впоследствии. Тот, кто желал, чтобы все его видели [64], не боялся, что из чужих домов могут наблюдать за ним в его собственном.

298. Три качества делают из человека чудо – и это высшие дары Верховной Щедрости: плодовитый талант, глубокий ум, тонкий и счастливый вкус. Велико преимущество – хорошо придумать, еще большее – хорошо продумать. И оценить – хорошее. Талант не в позвоночнике сидит, иначе это – скорее прилежание, чем остромыслие; но верное суждение – плод рассудительности. В двадцать лет царит чувство, в тридцать – талант, в сорок – разум. Есть умы, подобные глазам рыси, как бы излучающие свет, – чем ночь темней, тем они ярче; есть другие, счастливые, всегда находят самое подходящее – таким удается сделать и много и хорошо: блаженное свойство, дарующее плодовитость. Но хороший вкус украшает человеку всю жизнь.

299. Оставлять неутоленным. Чтобы уста просили еще нектара. Желание – мера ценности. Хороший вкус советует даже телесную жажду разжигать, но не утолять; хорошо да мало – вдвойне хорошо. Во второй раз все кажется куда хуже. Пресыщение вредит удовольствию, вселяет отвращение даже к веками признанному величию. Верный способ быть приятным: захватить аппетит в тот миг, когда голод его разжег, и – оставить под голодком. Уж ежели ему раздражаться, то лучше от нетерпеливого желания, нежели от досадной сытости: наслажденье выстраданное вдвойне сладостно.

300. Одно слово: святость. Этим все сказано. Добродетель – центр всех совершенств, средоточие всех радостей. Она делает человека благоразумным, внимательным, проницательным, рассудительным, мудрым, мужественным, осмотрительным, прямодушным, счастливым, достохвальным, истинным и универсальным героем. Три дара даруют блаженство: святость, здоровье, мудрость [65]. Добродетель – солнце малого мира нашего, ее небосвод – чистая совесть; прекрасная, она снискала любовь бога и любовь людей. Ничего нет любезней добродетели, ничего отвратительней порока. Лишь добродетель – подлинное, все прочее – поддельное. Глубина и величие измеряются не фортуной, но добродетелью, она себе довлеет. Пока жив человек, его любят; умрет – помнят.

Л. Е. Пинский. БАЛЬТАСАР ГРАСИАН И ЕГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ [66]

Первым знаменитым испанским писателем, с которым познакомился русский читатель, был Бальтасар Грасиан. В 1742 г. – задолго до первых русских публикаций Сервантеса – в Петербурге появился перевод его «Карманного оракула», выполненный неутомимым С. С. Волчковым, секретарем Академии наук, по наиболее известному в Европе французскому переводу Амело Делауссе (1684) [67]. Афоризмы «Оракула», видимо, имели успех, так как в 1760 г. вышло второе издание. И хотя прямых упоминаний в русской литературе почти нет [68], они, надо думать, вошли в круг чтения любителей «мыслей мудрых людей» (Л. Толстой). Но после 1792 г., когда в Москве был опубликован также перевод «Героя» [69], произведения Грасиана на русском языке не появлялись вплоть до наших дней [70], и современному читателю его имя ничего не говорит, известное только специалистам.

Между тем о всеевропейском значении замечательного классика испанской литературы эпохи ее расцвета свидетельствует хотя бы количество изданий в переводах на разные языки. По-французски «Оракул» печатался не менее 34 раз, по-английски 21 раз, по-итальянски 24 раза, по-голландски 6 раз, пять раз по-венгерски, дважды по-польски, 9 раз на латинском и не менее 37 раз на немецком языке (из них, за столетие, начиная с 1861 г. – 14 изданий во вдохновенном переводе А. Шопенгауэра, восторженного поклонника Грасиана). С полным правом можно утверждать, что у читателя века Просвещения, в том числе и русского, «Карманный оракул» был настольной книгой, а его автор стоял в одном ряду с любимыми «моралистами», с Паскалем, Лабрюйером, Вовенаргом, Шамфором – во главе с герцогом Ларошфуко. Многократно печатались и переводы других произведений Грасиана, в частности 23 раза (из них 6 раз по-французски) издавался в переводах трехтомный «Критикой».

Что касается славы Грасиана в наше время, то – помимо огромного и все возрастающего множества посвященных ему исследований, отчасти в связи с повышенным интересом к культуре барокко – тридцать одно издание «Оракула» до 70-х годов в XX в. за пределами Испании (из них пятнадцать по-английски, семь по-немецки), как и новый немецкий перевод его большого романа [71], свидетельствуют, что через три столетия критическая по преимуществу и остроумная мысль автора «Критикона» (и первого теоретика остроумия) еще доходит в своей остроте до современного читателя.