Полет аистов, стр. 30

— Дюма? Это Антиош.

— Наконец-то! Вы где, в Стамбуле?

— Я не мог остановиться в Турции. Я в Израиле. Могу я с вами поговорить?

— Слушаю.

— Я имею в виду: никто не подслушивает наш разговор?

Я услышал в трубке тихий смешок Дюма. Он удивленно спросил:

— Что происходит?

— Меня пытались убить.

Я почувствовал, что мысли инспектора разлетелись и он не в состоянии их собрать.

— Кто?

— Двое мужчин. Четыре дня назад. На вокзале в Софии. У них было автоматическое оружие и инфракрасные очки.

— Как вам удалось уйти?

— Чудом. Но они убили трех ни в чем не повинных людей.

Дюма молчал. Я добавил:

— Эрве, мне удалось прикончить одного из убийц. Потом доехал на машине до Стамбула, потом на пароме — в Израиль.

— Что же вы такое раскопали?

— Сам не пойму. Но аисты — центральное звено в этом деле. Сначала был Райко Николич, орнитолог; его зверски убили. Потом пытались уничтожить меня, в то время как я не интересовался ничем, кроме птиц. А теперь обнаружилась еще и третья жертва. Я только что узнал, что четыре месяца назад прикончили одного израильского орнитолога. Это убийство — из той же серии, я уверен. Иддо на что-то наткнулся, как и Райко.

— Кто были те люди, что на вас напали?

— Возможно, те самые два болгарина, которые расспрашивали Жоро Грыбински в апреле этого года.

— Что вы собираетесь делать?

— Продолжать то, что начал.

Дюма всполошился:

— Как это — продолжать? Вы должны немедленно поставить в известность израильскую полицию, связаться с Интерполом!

— Ну уж нет. В Израиле убийство Иддо — дело закрытое. В Софии на смерть Райко вообще не обратили внимания. Гибель Марселя вызовет побольше шума, ведь он француз. Однако пока что все это — сплошная неразбериха. Нет доказательств, только разрозненные факты — слишком рано подключать международные инстанции. Единственный шанс — расследовать это дело самому.

Инспектор вздохнул:

— У вас хоть есть оружие?

— Нет. Но здесь, в Израиле, раздобыть что-нибудь такое совсем нетрудно.

Дюма молчал, я слышал только его частое дыхание.

— А у вас, Эрве, что новенького?

— Ничего существенного. Я копаюсь в прошлом Бёма. На данный момент, я думаю, есть только одна зацепка: алмазные прииски. Сначала в Южной Африке, потом в Центрально-Африканской Республике. Я продолжаю поиски. По другим направлениям у меня нет никаких результатов.

— Что вы узнали о «Едином мире»?

— Ничего. У них безупречная репутация. Финансовая отчетность абсолютно прозрачная, работают они у всех на виду, причем весьма успешно.

— Откуда взялась эта организация?

— Она была основана в семидесятых годах Пьером Дуано, французским врачом, живущим в Калькутте, на севере Индии. Он помогал обездоленным людям, лечил детей и прокаженных… Дуано решил расширить поле деятельности. Он открыл общедоступные диспансеры, и эта акция приобрела большой размах. О Дуано заговорили. Он стал известен во многих странах. Западные медики приезжали, чтобы помочь ему в работе, ему стали перечислять деньги, и благодаря этому тысячи людей получили помощь.

— А дальше?

— Позднее Пьер Дуано создал «Единый мир» и основал «Клуб 1001», членами которого стали около тысячи предприятий и частных лиц, и каждый из них внес десять тысяч долларов. Вся сумма целиком, то есть более десяти миллионов, была надежно вложена, чтобы ежегодно приносить приличный доход.

— И какова реальная выгода?

— Этих средств хватает, чтобы финансировать представительства «Единого мира». Таким образом, дарители могут удостовериться, что их деньги используются непосредственно на нужды обездоленных, а не на обустройство, к примеру, шикарных вилл. Прозрачность финансов весьма способствовала успеху «Единого мира». Сегодня его медицинские центры существуют повсюду. В распоряжении организации целая гуманитарная армия. В их сфере это кое-что значит.

На линии начался треск.

— Вы можете достать список его центров по всему миру?

— Конечно, только зачем вам…

— И список членов «Клуба 1001».

— Вы на ложном пути, Луи. Пьер Дуано — знаменитость. Он чуть было не получил в прошлом году Нобелевскую премию мира и…

— Так вы достанете список?

— Попробую.

И снова оглушительный треск.

— Я на вас рассчитываю, Эрве. Я свяжусь с вами завтра или послезавтра.

— Где я могу вас найти?

— Я вам перезвоню.

Кажется, на Дюма все же не стоило особенно рассчитывать. Я снова снял трубку и набрал номер Вагнера. Немец страшно обрадовался, услышав мой голос.

— Вы где? — завопил он.

— В Израиле.

— Прекрасно. Вы видели наших аистов?

— Я жду их здесь. Я как раз на перекрестке их дорог, в Бейт-Шеане.

— Там, где fishponds?

— Совершенно верно.

— А в Болгарии и на Босфоре вы их видели?

— В этом я не совсем уверен. Я видел несколько больших стай над проливом. Это было фантастическое зрелище. Ульрих, я не могу долго говорить. У вас есть новые данные?

— Да, они у меня под рукой!

— Я вас слушаю.

— Главное — это передовая группа. Она уже миновала Дамаск и движется к Бейт-Шеану. Думаю, завтра вы их увидите.

Ульрих сообщил мне их местоположение. Я отметил его на карте.

— А западные?

— Западные? Погодите секунду. Самые проворные уже летят над Сахарой. Скоро будут в Мали, в дельте Нигера.

Эти данные я тоже записал.

— Отлично, — сказал я в заключение. — Я перезвоню вам через пару дней.

— А где именно вы находитесь, Луи? Мы могли бы послать вам факс: у нас собрались некоторые статистические данные, и вам…

— К сожалению, здесь нет факса.

— У вас какой-то странный голос. С вами все нормально?

— Да, все в порядке, Ульрих. Очень рад был с вами поговорить.

Наконец, я позвонил Йоссе Ленфельду, руководителю «Общества защиты природы». Йоссе говорил по-английски с резким акцентом и кричал так громко, что телефонная трубка дрожала. Я понял, что этот орнитолог — еще один образчик местного колорита. Мы условились встретиться на следующий день в восемь тридцать утра в аэропорте Бен-Гурион.

Я встал, съел на кухне немного питы и отправился рыться в птичьей лечебнице Иддо, в глубине сада. Он не оставил никаких записей, никаких статистических данных, вообще никакой информации — только одни инструменты и перевязочные материалы, вроде тех, что я видел у Макса Бёма.

Зато я обнаружил стиральную машину. Пока в барабане крутились все мои вещи, я спокойно продолжал заниматься поисками. Однако, кроме старых бинтов с прилипшими к ним перьями, я больше ничего не нашел. Этот день никак нельзя было назвать удачным. Однако в тот момент я ничего так не хотел, как снова увидеть Сару.

Час спустя, когда я развешивал на солнце свое белье, в пространстве между двумя рубашками появилась она.

— Ну что, работа закончена?

Вместо ответа Сара подмигнула мне и взяла меня за руку.

За окном медленно угасал день. Сара отодвинулась от меня. По ее груди струился пот. Она, не мигая, смотрела на вентилятор, лениво вращавшийся под потолком. У нее было длинное крепкое тело и темная, обожженная солнцем, дубленая кожа. При каждом движении ее мускулы напрягались, как затравленные звери, готовые броситься на охотников.

— Хочешь чаю?

— С удовольствием, — ответил я.

Сара поднялась и отправилась заваривать чай. Ее ноги были чуть-чуть искривлены. От этого я вновь пришел в возбуждение. Мое влечение к Саре не ослабевало ни на минуту. Два часа, проведенные в ее объятиях, нисколько меня не успокоили. Дело было вовсе не в удовлетворении и не в наслаждении, а в каком-то фантастическом взаимном притяжении пылающих тел, словно созданных для того, чтобы гореть друг для друга. Вечно.

Сара вернулась, неся узкий медный поднос с металлическим чайником, маленькими чашками и сухим печеньем. Она присела на край кровати и разлила чай по-восточному — очень высоко поднимая чайник над чашками.